Осенью 1990 года фантастическим тиражом в 27 млн экземпляров вышла статья Солженицына «Как нам обустроить Россию». Этот вопрос остро стоит и поныне.
«Для чего-то же дано земле — чудесное, благословенное свойство плодоносить. И потеряны те скопления людей, кто не способен взять от нее это свойство», — пишет Солженицын. Он напоминает о том, что земля содержит в себе не только хозяйственное, но и нравственное значение, и ослабление тяги народа к земле — тревожный знак. История России сложилась так, что чувство тяги к земле почти убито, вытравлено из людей. И если допустить еще один неверный ход, его можно уже не воскресить.
Отказать деревне в частной собственности — значит закрыть ее уже навсегда, — считает Солженицын. Но введение ее должно идти с осторожностью. Уже при Столыпине были строгие ограничения, чтобы земля попадала именно в руки крестьян-земледельцев, а не крупных спекулянтов или на подставные имена, через «акционерные общества». И покупка земли, по Солженицыну, должна производиться со льготами многолетней рассрочки, и в налогах тоже.
Еще Столыпин говорил, что нельзя создать правового государства, не имея прежде независимого гражданина. «Социальный порядок первичней и раньше всяких политических программ». По Солженицыну, независимого гражданина не может быть без частной собственности.
Весь облик западной экономики карикатурно внедряли в мозги людей в советское время — говорит Солженицын. Как результат, для многих людей частная собственность и наемный труд стали чем-то вроде нечистой силы.
«Но обладание умеренной собственностью, не подавляющей других, — пишет Солженицын, — входит в понятие личности, дает ей устояние. А добросовестно выполненный и справедливо оплаченный наемный труд — есть форма взаимопомощи людей и ведет к доброжелательности между ними».
Писатель считает, что нужно дать простор здоровой частной инициативе и поддерживать и защищать все виды мелких предприятий, при этом твердо ограничив законами возможность создания монополий.
Шестьдесят лет провинция была отдана голоду, унижениям и ничтожности, — прямо говорит Солженицын. Давно пора дать ей дышать, потому что то, станет ли Россия цветущей, зависит не от ее столиц, а от ее провинций. Если освободить их от искусственного давления столицы, Россия может и должна обрести вновь естественный баланс.
Солженицын пишет: «Вся провинция, все просторы Российского Союза вдобавок к сильному (и все растущему по весу) самоуправлению должны получить полную свободу хозяйственного и культурного дыхания». Только таким способом может соразмерно развиваться такая огромная страна, как Россия. Особую вину писатель чувствует по отношению к Сибири, «которую мы с первых же пятилеток ослепленно безумно калечили вместо благоденственного развития».
Путь, который предлагает Солженицын, прост — дать «низам» самим развиться, обустроить все области своей жизни и жизни своих районов, а не навязывать им что-то «сверху».
Падение рождаемости, болезненность и высокая смертность детей, плохое состояние родильных домов и детских садов — факты российской жизни. Положение женщины в начале 1990-х Солженицын называет многобедственным.
«Нормальная семья — у нас почти перестает существовать. А болезнь семьи — это становая болезнь и для государства. Сегодня семья — основное звено спасения нашего будущего. Женщина должна иметь возможность вернуться в семью для воспитания детей, таков должен быть мужской заработок».
Писатель уверен, что при всех многочисленных заботах об обустройстве России нельзя забывать и об этой, ведь то, что мы заложим в своих детей, определит и судьбу страны.
Вопрос о школах и об образовании вообще чрезвычайно важен, ведь полуобразованные люди склонны, например, копировать что-то заимствованное, чуждое себе, не понимать ценностей своего народа. Пора трезво посмотреть туда, где раньше был железный занавес, считает Солженицын: «Исторический Железный Занавес отлично защищал нашу страну ото всего хорошего, что есть на Западе: от гражданской нестесненности, уважения к личности, разнообразия личной деятельности, от всеобщего благосостояния, от благотворительных движений, — но тот Занавес не доходил до самого-самого низу, и туда подтекала навозная жижа распущенной опустившейся «поп-масс-культуры», вульгарнейших мод и издержек публичности, — и вот эти отбросы жадно впитывала наша обделенная молодежь: западная — дурит от сытости, а наша в нищете бездумно перехватывает их забавы. И наше нынешнее телевидение услужливо разносит те нечистые потоки по всей стране».
Государственный строй менялся в России так резко и жестко, с такими потерями, что повторять революции значит терять все больше, считает Солженицын. И хотя преобразования в государственном строе необходимы, писатель призывает совершать их постепенно, по очереди и, как и в вопросе с землей, начиная «с низов». Он считает, что изменение государственного строя, обновление конституции — не то, что нужно России прямо сейчас. «Надо оказаться предусмотрительней наших незадачливых дедов-отцов Семнадцатого года, не повторить хаос исторического Февраля, не оказаться снова игрушкой заманных лозунгов и захлебчивых ораторов, не отдаться еще раз добровольно на посрамление. Решительная смена властей требует ответственности и обдуманья».
Российскому государству, по мнению Солженицына, просто необходимо быть плавно преемственным и устойчивым.
«Государственное устройство — второстепеннее самого воздуха человеческих отношений. При людском благородстве допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничестве невыносима и самая разливистая демократия. Если в самих людях нет справедливости и честности — то это проявится при любом строе».
Самым страшным разрушением за три четверти столетия Солженицын называет разрушение русских душ. Русские люди озлоблены друг на друга — ни за что. Власть имеющие желают и дальше пользоваться крадеными привилегиями. Лгуны — лгать. И так далее.
«Источник силы или бессилия общества — духовный уровень жизни, а уже потом — уровень промышленности. Чистота общественных отношений — основней, чем уровень изобилия. Если в нации иссякли духовные силы — никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасет ее от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех возможных свобод — на первое место все равно выйдет свобода бессовестности: ее-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами».
Солженицын приводит пример Германии: « Западную Германию наполнило облако раскаяния прежде, чем там наступил экономический расцвет. У нас — и не начали раскаиваться. У нас надо всею гласностью нависают гирляндами прежние тяжелые жирные гроздья лжи. А мы их как будто не замечаем». От того, заметим или нет, раскаемся или нет, и зависит, по Солженицыну, пойдет ли развитие России прямо или криво.
