Мать великой императрицы, княгиню Ангальт-Цербстскую Иоганну-Елизавету, эта участь постигла. Едва прибыв в Россию вместе с дочерью, предназначенной в жёны наследнику российского престола Петру Фёдоровичу, она была депортирована за шпионаж в пользу прусского короля. Екатерине было запрещено даже переписываться с ней. Но спустя 14 лет дочь едва не последовала за матерью.
В последние годы царствования императрицы Елизаветы Петровны вокруг наследника трона Петра Фёдоровича сплотилась влиятельная партия придворных сановников. Её возглавляли братья Михаил и Роман Воронцовы, кузены Иван и Александр Шуваловы. Михаил Воронцов был вице-канцлером империи и метил на место канцлера Алексея Бестужева. Роман Воронцов возглавлял масонскую ложу (сам наследник тоже был масоном) и был отцом любовницы наследника. Иван Шувалов, входивший в эту же ложу, покровитель Ломоносова, был любовником императрицы, а Александр Шувалов – начальником Тайной канцелярии. Все они связывали свои надежды на будущее с воцарением Петра III.
Бестужев издавна был в дружеских отношениях с нелюбимой женой наследника – Екатериной. Он стал посредником в тайной переписке между нею и её матерью. «Угодив, таким образом, дочери и женщине, – писал историк Василий Бильбасов в «Истории Екатерины Второй», – Бестужев старался обязать и будущую властительницу». Понимая, что воцарение Петра III будет для него концом всего, Бестужев стал центром интриги по отстранению Петра Фёдоровича от прав на трон. В этих целях он составил секретный проект, существование которого Екатерина признавала в своих «Записках». Предполагалось, что царствовать будет сын Петра и Екатерины Павел при регентстве матери.
8 сентября 1757 года во время богослужения императрице Елизавете Петровне стало плохо, она лишилась сознания и несколько часов не приходила в себя. По всей видимости, у неё случился инсульт, так как она некоторое время плохо владела речью (доктора, не понимавшие природы случившегося, объясняли это тем, будто, лишившись чувств, государыня прикусила себе язык). Опасность для жизни императрицы показывала, что наступает самое время позаботиться о реализации плана Бестужева.
Императрица восстанавливалась долго, месяцев пять. Как раз в это время случился эпизод Семилетней войны, давший козырь в руки партии наследника. Русская армия генерал-фельдмаршала Степана Апраксина, стоявшая в Восточной Пруссии, внезапно, без всякого сражения, начала поспешное отступление, бросая пушки. Апраксин был отстранён от командования, над ним было назначено следствие.
Однако выяснилось, что Апраксин был вынужден к отступлению бедственным состоянием армии, лишённой снабжения. Назначенный вместо него новый главнокомандующий генерал-аншеф Виллим Фермор подтвердил, что отступление было произведено по решению военного совета, куда входил и Фермор. Апраксин был оправдан с военной точки зрения.
Но в бумагах Апраксина в январе 1758 года нашли письма ему от Екатерины, в которых великая княгиня советовала ему предпринимать те или иные действия. Хотя эти письма не содержали в себе ничего крамольного, но партия наследника решила обратить в свою пользу сам факт тайной переписки. Если Екатерина писала Апраксину втайне от императрицы, значит, кроме найденных писем, могли быть и другие, в которых было подстрекательство к измене. Кроме того, Бестужев явно знал об этой корреспонденции, а раз так, то почему он не сообщил государыне? Апраксин – друг Бестужева. Нет, эти трое – Екатерина, Бестужев и Апраксин – явно, пользуясь опасной болезнью императрицы, хотели совершить переворот.
Хотя сам факт отступления армии никак не мог быть поставлен в связь с приступом у Елизаветы (решение об отступлении было принято 27 августа 1757 года, а припадок случился 8 сентября), тем не менее, следствие над Апраксиным было продолжено. Генерал-фельдмаршал умер впоследствии во время допроса 6 августа 1758 года. Колесо следственного дела о государственной измене закрутилось, в него были вовлечены многие лица, в том числе Бестужев и великая княгиня.
По мнению Бильбасова, к интриге, направленной на смещение Бестужева, крепко приложили руку также и послы союзных держав – австрийский граф Эстергази и французский маркиз Лопиталь. Оправившись после удара, Елизавета Петровна созвала 14 февраля 1758 года совещание сановников, на которое приказала явиться Бестужеву. Канцлер сказался больным, и тогда разгневанная императрица велела его арестовать. Двух часов между приездом первого и второго курьеров хватило проницательному Бестужеву, чтобы сообразить и уничтожить главную улику – переписку с Екатериной по плану дворцового переворота. Екатерине он сумел переслать весточку, чтобы она не волновалась – компрометирующих её бумаг не найдут.
27 февраля вышел манифест императрицы о лишении Бестужева должностей, званий, орденов и имений. На следующий день взволнованная Екатерина написала Елизавете слёзное письмо, в котором умоляла отпустить её на родину. Императрица ответила, что будет лично говорить с нею, но прошло почти полтора месяца, прежде чем она пригласила жену наследника на свидание.
При этом разговоре, состоявшемся в ночь с 13 на 14 апреля, присутствовали также сам Пётр Фёдорович и граф Иван Шувалов. За прошедшие шесть недель не было найдено никаких новых улик против Екатерины. Горячность наследника, не скрывавшего своей ненависти к жене, также подействовала в пользу Екатерины. Елизавета милостиво выслушала потоки раскаяния, лившиеся из уст великой княгини, отказалась высылать её в Германию («у тебя же здесь дети») и отпустила, сказав, что ещё поговорит с ней. Вторая встреча состоялась уже наедине 23 мая и окончилась ещё более благоприятно для Екатерины.
Конечно, можно предполагать, что если бы Елизавета Петровна знала всё, то Екатерина вряд ли отделалась бы депортацией на родину. Скорее всего, её бы отправили примерно туда же, где пребывали свергнутые Елизаветой император Иоанн VI Антонович и его родня. Точно также вряд ли императрица была бы милостивой с женой своего племянника, если бы узнала, что та делилась за деньги секретами русского двора с английским послом Вильямсом. Но концы были умело спрятаны в воду (точнее – в огонь), а письма Екатерины Апраксину ничего не говорили об измене.
Можно думать, в конце концов, что Елизавета Петровна простила Екатерину, так как в своей душе уже очень не любила своего племянника и сомневалась, хорошо ли сделала, назначив России такого наследника трона. Если бы она выслала Екатерину, то, конечно, Петру III долго могло ничего не угрожать, он бы царствовал. Но судьба такого царствования, которое бы совершалось уже после смерти Елизаветы, саму Елизавету вряд ли волновало. Её долг был – обеспечить наследование трона после себя племяннику, а уж как он будет потом царствовать – его забота. Обезопасить его от возможных происков со стороны его жены – это в помыслы императрицы уже не входило.
