Петр I в поэзии
К 350-летию первого российского императора. Эссе Александра БАЛТИНА.
Пушкин часто обращался к нему: неистовому российскому царю, столь круто поменявшему реальность; вот он в «Полтаве»: живой, как плазма, крепкий, как кленовый свиль, щедрый к победителям:
Пирует Петр. И горд, и ясен,
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего…
А это – навечно связанный с городом, созданным им, точно вместившийся нетленной своею сутью в грандиозный памятник, преследует, с громким звоном медных копыт, бедного, скорбного главой Евгения…
Из камня высеченный стих Батюшкова резок и зол:
Не странен ли судеб устав!
Певцы Петра – несчастья жертвы:
Наш Пиндар кончил жизнь, поэмы не скончав,
Другие живы все, но их поэмы мертвы!
Петр-персонаж, Петр – данный через поэтическое видение, Пtтр, неумолимо влекущий к себе поэтов: слишком обширен жизненный материал.
А вот – жесткий приговор Цветаевой: данный через рябиной горящий неистовый её ритм:
Вся жизнь твоя – в едином крике: –
На дедов – за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, –
Бесам на торжество! –
Царь – Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Но и форма ниспровержения – громоздка: раз Распровеликий…
Мистика Блока туманна, и, вспоминается статья Д.Андреева о нем – поэте-вестнике, прозревавшем другие реальности:
Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый.
Памятник велик: он таинственен, он…отчасти туманен, он влечёт, как и сам образ, точно оставшийся вечным символом в монументе.
Неприязненный стих дал и А.Тарковский: выверенный и точный:
У, буркалы Петровы,
Навыкате белки!
Холстинные обновы.
Сынки мои, сынки!
Петр-казнящий: как было – и стихотворение наименовано «Петровы казни».
Совершенно восторженно – на волнах классицизма – пел образ царя Ломоносов:
Отца отечества, Великого Петра
Положенны труды для общего добра:
Ужасные врагам полки вооруженны
И флотами моря велики покровенны…
Песня – звенела веками, и высокие ее знамена взвивались в дали небес.
Обширный, с ювелирно выделанными строками стих Антокольского, играет разными красками, и так звонок и гулок, будто отражается в веках:
В безжалостной жадности к существованью,
За каждым ничтожеством, каждою рванью
Летит его тень по ночным городам.
И каждый гудит металлический мускул
Как колокол. И, зеленеющий тускло,
Влачится классический плащ по следам.
Могущество Петра, образ человека, вздыбившего огромно-сонную, византийскую страну разлетается множеством поэтических озарений: они вспыхивают, трепеща и проклиная, восславляя и живописуя, и – суммарно – составляют интересный остров в океане русской поэзии.
Александр БАЛТИН