Хроника пикирующего «кукурузника»
В 1964 году Хрущев проводил осенний отпуск в Пицунде. Пока глава партии и правительства наслаждался приморскими красотами, соратники в Москве готовились отправить его на пенсию. Однако легитимность столь радикального шага не вызывает сомнений. Никиту Сергеевича отстраняла отнюдь не кучка «заговорщиков» — фактически к этому процессу подключилась вся советская политэлита. Партийные же низы с народными массами восприняли известие с видимым облегчением.
Смена караула на посту №1 на Красной площади, возле Мавзолея, проходила каждый час, в круглосуточном режиме. Зато в Кремле и на Старой площади не существовало отлаженного механизма ротации руководящих кадров. «Власть мы выбираем как жену — на всю жизнь», — так вроде пошутил Валентин Катаев в ответ на подковыристый вопрос иностранного журналиста об отсутствии в СССР демократических процедур.
Был ли переворот?
Почему-то смещение Хрущева принято называть «заговором» и «переворотом». Сразу представляется нечто вроде латиноамериканской хунты или преображенцев XVIII столетия... В нашумевшем кинофильме «Серые волки» (1993) «заговорщики» действовали в духе сицилийской мафии. Журналисты, чтобы обострить подковерную интригу, объявляли тайным лидером то «железного Шурика» — Александра Шелепина, то «совесть партии» — Михаила Суслова.
В реальности эта история мало напоминала политический триллер. Первую скрипку действительно играл Брежнев — внешне легкомысленный, но цепкий политик не без актерских способностей. «Моя сильная сторона — это организация и психология», — говаривал Леонид Ильич своему советнику Александру Бовину. К Брежневу, занимавшему второе (после Хрущева) положение в секретариате ЦК, сходились все нити. Никаких серых кардиналов на Старой площади не водилось. Все остальные играли вспомогательную роль и зависели от будущего вождя. В том числе глава КГБ Владимир Семичастный и министр обороны Родион Малиновский.
На 70-летии Хрущева в апреле 1964-го Брежнев был самым велеречивым тамадой — и тут же, не стирая с лица радушной улыбки, начал копать под юбиляра. Он несколько месяцев прощупывал почву, намекая товарищам, что время Никиты на исходе, что «есть мнение» и нужно «решать вопрос». Такие разговоры заваривались на свежем воздухе — в завидовских охотничьих угодьях, на лесных тропах, в санаторных парках, там, где не может быть хитрой аппаратуры. Но в пересудах, консультациях и даже интригах нет ничего противозаконного. Рук никому не выкручивали. Просто готовили процедуру отставки — в полном соответствии с уставом партии. И судьбу партийного руководства в конечном итоге решили Президиум (Политбюро) и ЦК КПСС. В этом видели проявление высшей легитимности. Ведь в ЦК входили представители всех союзных республик и большинства областей страны.
Еще летом власть Хрущева казалась прочной и неограниченной. Но — именно казалась. Советская система не была самодержавной: лидер не имел права отрываться от партийной вертикали, от аппарата, а Хрущев за десять лет правления, как писали в производственных романах, «поставил себя выше коллектива». Забыл о том, что именно партийный генералитет сделал на него ставку после смерти Сталина и помог победить Берию и оттеснить Маленкова. И в 1957 году, когда против Хрущева восстали сталинские зубры во главе с Вячеславом Молотовым, именно цэковское большинство помогло «волюнтаристу» удержаться у власти. Оно породило Хрущева, оно же его и уничтожило. А Никита Сергеевич так глубоко уверовал в собственную исключительность, что даже доносам о готовящемся перевороте не придавал значения. Не боялся своих выдвиженцев, считал их «щенятами».
Самоуверенности политика не прощает. Процесс отстранения занял несколько дней. Хрущев не хотел сдаваться, угрожал, бушевал, но, когда понял, что оказался в одиночестве, смирился. И нашел для прощания слова, достойные государственного мужа: «Не прошу милости — вопрос решен. Бороться не буду... Радуюсь — наконец партия выросла и может контролировать любого человека». И впрямь, это был триумф партийной демократии.
К тому времени ни в ЦК, ни в правительстве верных приверженцев у Хрущева не осталось. Даже выходцы с Украины, давние хрущевские выдвиженцы — Николай Подгорный, Дмитрий Полянский, активно участвовали в его смещении. Разве что осторожный старожил кремлевских кущ Анастас Микоян предлагал в качестве компромисса оставить Хрущеву на «переходный период» один из руководящих постов. Куда там! ЦК единогласно утвердил решение об отставке Хрущева «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья».
Гроздья гнева
Апологеты Хрущева утверждают, что он мешал корыстным устремлениям высшей номенклатуры. Отменил премиальные конверты, сократил доходы, культивировал коммунистическую уравниловку... Отчасти это верно, но не стоит превращать советских бонз в мелких рвачей. Их не устраивали бездумные новации, мешавшие работе. Раздражали и грубые головомойки, которые регулярно устраивал подчиненным Хрущев. И Брежнев вовсе не сулил «заговорщикам» золотых гор. Он гарантировал им немногое — приоритет здравого смысла, ставку на коллективизм и бережливое отношение к кадрам. Став первым лицом в государстве, Брежнев ежедневно обзванивал хотя бы пару секретарей обкомов, беседовал с ними, как правило, в дружеском духе и уж точно без высокомерия. Ритуал необременительный, но ключевой для сохранения стабильности.
В отношении к Хрущеву народ был един с номенклатурой. Уходящему руководителю мало кто сочувствовал... За Хрущева то и дело приходилось краснеть. Новые лидеры державы выглядели куда респектабельнее. Они дополняли друг друга — деловитый строгий Косыгин и эпикуреец Брежнев. В конце 1950-х наша страна стала первой в мире космической державой, крестьянская Россия на глазах превращалась в страну рабочих, инженеров и офицеров. Простоватый и шумливый Хрущев не соответствовал общественным представлениям о достойном политическом лидере. Нельзя отрицать политических талантов Хрущева: свои должности он получил не по наследству. И космических побед из его эпохи не вычеркнуть. Но к середине 1960-х время парвеню в политике прошло. Страна напоминала завод-гигант, в котором есть и научно-исследовательский институт, и партийный комитет, и рабочие цеха, и подсобное хозяйство. Находить со всеми общий язык у Никиты Сергеевича не получалось. С его выкрутасами многие связывали и перебои с продовольствием, вплоть до хлеба, и постоянные нехватки на производстве...
Недопустимой оказалась и политика Хрущева в отношении армии. Он сделал ставку на развитие оружия массового уничтожения и, кажется, всерьез верил, что атомная держава может обойтись без многомиллионных вооруженных сил. Армию сокращали, престиж офицерской службы пошатнулся. В результате почти единодушно приветствовало отставку «кукурузника» офицерство (включая военных пенсионеров). А это миллионы советских семей.
Для Хрущева настало время мемуаров. Правда, диктовал он их без надежды на публикацию. Зато новые вожди не только сохранили отставному персеку госдачу, лечение и паек, но и не превратили его в пугало. В прессе Хрущева критиковали недолго и уклончиво, по обыкновению — без личных наскоков. Просто многозначительно втолковывали, что «ленинская партия — враг субъективизма и самотека на коммунистическом строительстве».
Даже во дни хрущевской отставки куда больше публикаций и телевизионных передач было посвящено 150-летию со дня рождения Лермонтова. Самая читающая в мире страна держала марку. А еще 12 октября состоялся запуск первого в истории многоместного космического корабля «Восход». Владимир Комаров, Константин Феоктистов и Борис Егоров провели на орбите 24 часа, а на земле за это время сменилась эпоха: Хрущеву впервые не дали поприветствовать по телефону советских космонавтов. К тому же, как нарочно, с 10 по 24 октября в Токио шли Олимпийские игры. Японские улицы запестрели плакатами с изображением Хрущева и Брежнева в виде борцов, но советские тележурналисты старательно не замечали этакой «наглядной агитации»...
Прагматики у руля
16 октября газеты вышли с парадными портретами первого секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева и председателя Совета министров Алексея Косыгина. Для народа, повторимся, смена высшего руководства не стала потрясением. Брежнева знали и относились к нему с уважением. По сравнению с предшественником он производил гораздо более приятное впечатление даже внешне.
Брежнев в 1964-м — это далеко не старый, обаятельный человек в ладно сидящем костюме, умевший радушно общаться и с колхозниками, и с учеными, и с иностранными послами. Но главное — за ним просматривалась история успеха. Фронтовик, армейский комиссар, участник Парада Победы на Красной площади. А кто сразу после войны восстанавливал две индустриальные области Украины? Он самый, секретарь Днепропетровского обкома. Кто ярко проявил себя на целине и Байконуре? Секретарь казахской компартии с густыми черными бровями. Кому первому дозвонился Гагарин, приземлившись 12 апреля 1961 года в саратовской глубинке? Леониду Ильичу и никому другому. Кто — единственный в советской истории — в разные годы рулил партийными организациями двух союзных республик? Конечно, он, Леонид Брежнев, «царствовавший» и в Молдавии, и в Казахстане. К этому послужному списку следует добавить еще и РСФСР, ведь он возглавлял и бюро ЦК по России... Такой образцово-показательной биографии не было ни у кого в партийном ареопаге.
А из промышленных генералов ни по реальным заслугам, ни по регалиям никто не мог тягаться с Косыгиным. Один из самых молодых наркомов накануне войны, в 1941-м он оказался буквально незаменимым, стал правой рукой Сталина во многих тыловых делах. Эвакуация заводов на Восток, спасение блокадного Ленинграда, Дорога жизни — все это его заботы. Фронтовики помнили и ценили управленцев, которые фигурировали в газетных сводках военного времени.
Хрущев не без зависти вспоминал, что еще Сталин видел в Косыгине «нашего будущего премьера». А в 1964-м журнал Newsweek так представлял американским читателям нового главу Совмина: «Косыгин... не столько идеолог, сколько практик... Человек такого типа мог бы возглавлять крупную корпорацию вроде «Форда» или «Дженерал Моторс»... Пристрастие Косыгина к логике будет, несомненно, полезно для русской экономики...».
Косыгинская экономическая реформа была задумана еще при Хрущеве. Рискнем, однако, предположить, что ее вряд ли получилось бы реализовать в условиях той политической лихорадки, которую насаждал Никита Сергеевич. Косыгин действовал без шоковой терапии. Ему удалось реформировать предприятия на фоне повышения уровня жизни — не элитарного, а самого массового. Косыгин считал, что экономикой нужно управлять диалектически, приноравливаясь к ситуации. Мир меняется. И единственная целесообразная тактика государства — это осторожные преобразования.
В СССР власть не избирали всенародным голосованием. Но тандем «Брежнев — Косыгин» в 1964 году объективно не имел бы себе равных в глазах избирателей. Сплав комиссарского популизма и инженерной обстоятельности вполне соответствовал новым «вызовам».
Пришло время более прагматичного и образованного поколения — тех, чья молодость выпала на индустриализацию и войну. Тех, кто был воспитан на лозунге о совмещении «американской деловитости и русского революционного размаха». Перед ними стояла стратегическая задача — не растранжирить, а приумножить политический капитал, который приобрела наша страна после Победы. Наступали времена, быть может, менее романтичные и героические, но добродушные. Как свет от торшера в малогабаритной, зато отдельной и бесплатной квартире. Как песня детского хора на экране цветного «Рубина». Эпоха, достойная ностальгии.
Фото на анонсе: Фотохроника ТАСС