Поэзия Никиты БРАГИНА требует вдумчивого чтения и серьезного осмысления.
Никита БРАГИН
Москвич, 1956 г. рождения, доктор геолого-минералогических наук.
Автор десяти сборников стихов и многочисленных публикаций в журналах и альманахах.
Лауреат многих литературных конкурсов.
Пахота Марко Королевича
Дремлют сабля с булавой,
ятаган – за поясом!
На дороге столбовой
Марко пашет полосу.
Небо плачет и дрожит
над землею выжженной,
под ударами копыт
крошево булыжников.
Глыбы камня на пути
с глиной перемешаны –
никогда здесь не пройти
ни аскеру пешему,
ни визирю на коне,
ни слону-орудию,
ни султановой казне –
злата многопудию.
Что посеешь, богатырь,
по кровавым рытвинам,
что родит земная ширь,
вскормленная битвами?
– Не простое то зерно,
сила в нем безмерная.
Долго будет спать оно
в колыбели Сербии.
А взойдет – в чужих краях,
и, в зарницах адовых,
обратит бетон во прах,
опрокинет надолбы;
рухнет сталь, как водопад,
броневыми плахами,
самолеты не взлетят
с полосы распаханной,
потечёт уран ракет
плюхами навозными,
и польётся лунный свет
на травинку росную...
Будет вешняя вода
словно слёзы девичьи –
помяните же тогда
Марко Королевича!
Гайдук
У тебя в дому серебро и сталь,
арабески ножен и холод лезвий,
костяных рукоятей сухая трезвость,
бирюзовых накладок томный миндаль.
Неужели не жаль этих гордых трофеев,
неужели не слышишь, что враг у ворот,
что косматая смерть и войдёт, и посмеет,
и врагу о тебе не соврёт!
– Я давно услышал шаги врага,
мне давно известна моя участь –
арнауты прошли сквозь лесистые кручи,
батареи стоят на речных берегах.
Но сокровищ моих спасать не надо,
им тесна тайников железная клеть!
Пусть горюет жена о дамасских нарядах,
но дамасскую сталь недостойно жалеть!
Вот ударит ядро, разрывая грудь!
Упаду в траву, полечу к Престолу,
безоружным, в седой наготе глагола,
постигающим самую суть...
Пусть берет паша пистолеты и сабли,
и, гордясь победой, помянет меня –
был он самый удачливый, самый храбрый,
был он кровью земли и душой огня!
Изгнание народа
Опустошение земли,
переселение народа –
сойди с дороги и замри,
и слушай, как скрипят подводы,
как умолкает детский плач
в объятиях мужского стона –
смотри, кровоточит икона,
потрогай пепел – он горяч,
как сердце только что убитой
малиновки – её гнезда
уже не видно под копытом,
а впереди горит звезда –
одна, как Божия лампада,
неугасающий елей...
Так пастырь направляет стадо,
идущее с родных полей –
и весь народ вечерней жертвой
сквозь горла каменных теснин
по хрусту ледяных седин
идет своей дорогой смертной –
чужие земли впереди,
бесплодье, стылые болота,
солдат свинцовые ряды,
держав железные ворота...
Пролистывая триста лет,
я вижу тот же, тёмно-синий
бескрайний небосвод, и свет
звезды, горящей над пустыней.
Мы все уходим – кто сейчас,
кто завтра от своих кочевий,
о нашем горе, нашем гневе
чужой язык ведет рассказ,
и в облаках иссиня-черных
грохочут сорок сороков,
и умирающие зерна
дробятся в жерновах веков...
Арьергардный бой
Впереди ползёт обоз,
беженцы и госпиталь –
там вода дороже слёз,
помоги им, Господи!
Впереди во весь свой рост
скалы-исполины,
позади горящий мост,
факел над пучиной.
Горы плетью по горбам
хлещет смерть крылатая –
это вам не кегельбан,
не постель измятая –
это ребра ржавых скал,
мертвые стремнины,
это огненный оскал
выпрыгнувшей мины…
Это жажда, всем одна –
как дожить до вечера,
это кровь, черным-черна,
из пробитой печени,
это вздох издалека,
из иного мира,
это капля молока,
это ладан с миром.
Это памяти река,
сжатая теснинами,
это руки старика,
взрытые морщинами,
это гребни черных гор
в тихой звёздной темени,
и прощальный разговор
с уходящим временем.
Воинский храм
То не золото горит,
не мерцает серебро,
то не отсветы зари,
не жар-птицыно перо –
это светлая свеча,
это грозная печаль,
это блещет, горяча,
сабельная сталь.
Там горит патронов медь
с высоты паникадил,
и угрюмо дремлет смерть
возле воинских могил;
в медь одет иконостас,
жаркой сталью обрамлён,
и сурово смотрит Спас
с бархата знамён.
***
Белый камень древних крепостей,
выветрелый, выщербленный, рыхлый –
пали царства и сраженья стихли,
хлынул шум пустейших новостей,
болтовня расхристанной Европы,
позабывшей самоё себя…
Ветхие страницы теребя
вплоть до дней всемирного потопа
лучшего примера не найдёшь –
лёгкий белый камень Ташмайдана,
и заката траурная рана,
и луна, как одинокий грош,
обронённый деспотом Стефаном…
Сербия, ты здесь совсем одна
посреди содома и гоморры,
в мусорных потоках речи вздорной,
пузырями вздувшейся со дна!
Сербия, ты нам теперь Европа –
белый камень над волной потопа,
белый город над слияньем рек,
белый храм и двадцать первый век.
***
Во многих странах закрывают церкви
затем, что паствы нет, и вера меркнет,
меж тем жилплощадь – страшный дефицит.
И вот вам, словно клоун на параде,
доходный дом в готическом наряде,
и радужный флажок на нём висит.
Но есть державы, где святые храмы
и ныне строят, не скупясь на мрамор,
и золотят кресты и купола.
В небесной вышине виденья рая,
и праведные воины взирают,
и смальта благородная светла.
И вижу я великих два собора –
один весь в беломраморном уборе,
другой как будто в танковой броне,
один в Белграде над священным пеплом,
другой на месте фронтового пекла
в привольной подмосковной стороне.
