Пелагея Мутушкина о работе в войну, табуретках-талисманах и переезде из-под кровати
Пелагея Мутушкина — одна из тех, кого называют людьми старой закалки.
Когда началась Великая Отечественная война, ей не исполнилось и 14 лет. На ее долю выпали совсем не детские испытания. Она их с честью выдержала и сохранила на всю жизнь завидный оптимизм.
Голос колокола — Родилась я 15 октября 1927 года в Татарской АССР, в селе Удельное Нечасово в семье рабочих, — рассказывает собеседница. — Из восьми детей в живых остались только мы со старшей сестрой, остальных скосили болезни.
О начале войны я узнала утром 22 июня. Об этом в колхоз, думаю, сообщили из Тетюш, районного центра. О важных событиях сельчан обычно извещал церковный колокол. Например, о пожарах, даже если они бушевали где-то на расстоянии от нас. А в этот раз мы услышали редкие тревожные удары. Поняли, что народ созывают на сход. Все поспешили к сельсовету, там и объявили о начале войны. Одна из женщин тогда предложила снять колокола и пустить их на пушки. Позже их действительно отдали на переплавку.
Уже 25 июня отца вместе с 25 деревенскими мужиками забрали на фронт. Ни один из них не вернулся домой. Маме пришло скупое извещение, что отец пропал без вести в 1942 году. Но кое-что нам все-таки удалось узнать от его сослуживца, жителя соседнего села. Тот рассказал, что в начале 1942 года они попали в окружение. А отец не только бежать, но и идти не мог из-за ранения в ногу.
Дорога в Куйбышев
— Со школой мне пришлось расстаться рано, — говорит Пелагея Михайловна. — В 1940 году окончила четыре класса, хотела пойти в пятый. Но проучилась недолго — ходить на занятия было не в чем, жили мы бедно. Одно время приходилось даже милостыню просить.
В колхозе я с 13 лет. Довелось и серпом жать, и на лошадках работать. Когда мужчины ушли на войну, нагрузка на несовершеннолетних резко возросла. Ведь кроме нас остались женщины да немощные старики.
Страна крайне нуждалась в квалифицированных рабочих. И в конце 1943 года в сельсовет пришло распоряжение: направить пять человек в школу фабрично-заводского обучения. Она находилась в поселке Спасский Затон. В школе ФЗО готовили столяров, плотников, кочегаров. Меня определили в группу столяров. После окончания учебы приехал представитель Куйбышевского судоремонтного завода. Он подбирал пополнение для своего предприятия. Так в июне 1944 года я оказалась в Куйбышеве. Проработала столяром почти до окончания войны.
Жила в общежитии. Однажды попросила мастера разрешить мне сделать пару табуреток — сидеть дома было не на чем. Он разрешил. И я, выполнив норму в 10 штук, сделала еще две. С ними, как с талисманами, не расстаюсь всю жизнь. Одна сейчас выставлена в экспозиции, посвященной Великой Отечественной, которую создали в публичной библиотеке.
На заводе мы выполняли различные заказы, они поступали и от госпиталей, и от разных организаций. Работали и по заказам жителей. Спросом пользовались те же табуретки, тумбочки, топчаны, оконные рамы, дверные косяки. Было довольно много страшных заказов. Приходит мастер и тихо так говорит: «Поленька, 3.15». 3 рубля 15 копеек стоил гроб. Отсюда и этот код. А конкретное название изделия никому вслух произносить не хотелось.
Стояли у нас на заводе и четыре теплохода, ставшие известными после того, как побывали в Чернобыле во время ликвидации аварии на атомной станции: «Карелия», «Киргизия», «Эстония» и «Россия». Мы делали для них топчаны.
Привычное дело
— Трудилась ударно, но работа столяра для меня, хрупкой и худенькой, все-таки была тяжеловата, — продолжает женщина. — Потом перевели табельщицей в литейный цех. А через некоторое время я перешла на пилораму. Правда, и там было нелегко: ворочала бревна, сортировала доски разных размеров.
Общий стаж работы на судоремонтном заводе у меня около 60 лет. Из них 45 трудилась электрообмотчицей, заново перематывала сгоревшие моторы. Дело тоже непростое.
Из электроцеха и ушла на пенсию. Можно сказать, сравнительно недавно — 10 лет назад, когда мне исполнилось 82 года. Но и в таком возрасте директор не хотел меня отпускать.
Некоторые удивляются, что я так долго работала. Только в этом нет ничего удивительного. Труд для меня — привычное дело, не могу без него. Удивляюсь, когда встречаю людей, которые еще толком и поработать не успели, а уже жалуются на накопленную усталость. Я на работу всегда шла с большим желанием.
Не перестаю удивляться, сколько запретов теперь существует для подрастающего поколения. Им, как ни странно, работать запрещено. Не дай бог, швабру в школе кто в руки возьмет, так руководство сразу обвинят в эксплуатации несовершеннолетних. Неправильное это воспитание. С коллективом мне повезло. Со многими бывшими коллегами по сей день поддерживаю связь. Помнит обо мне по совместной работе и Горьковское речное пароходство, поздравляет с праздниками, что очень приятно.
Интересуюсь, помнит ли Пелагея Михайловна День Победы.
— Еще бы! Об окончании войны узнала ранним утром. Рядом с нашим бараком проходила железная дорога. Как всегда, за окном грохотали поезда, а еще в то утро моросил дождь. И вдруг кто-то крикнул: «Война закончилась!»
Все выбежали на улицу. Целовались, обнимались, ликовали. Я тоже со всеми радовалась, а потом зашла к себе в комнату, упала на кровать и ревела, ревела, ревела. Как я плакала! Ведь на этой проклятой войне погиб отец. Двоюродные братья. Племянники. Больше 10 близких человек не вернулись с фронта.
— Что вам больше всего помогало преодолевать трудности?
— Во всем должен быть смысл. Я всегда знала, ради чего живу. Во время войны мы делали все что могли для Победы. Потом восстанавливали страну.
Дом своими руками В 1948 году Пелагея вышла замуж. С Тимофеем познакомилась на заводе, когда оба работали на пилораме. Прожили вместе 53 года — до последних дней супруга.
— Когда мы поженились, нам дали восьмиметровую комнатку в бараке на улице Затонной, — говорит Мутушкина. — А в 1949 году мы забрали из Астрахани мою маму. В той маленькой комнатушке у нас родились двое ребятишек. Впятером, разумеется, было уже тесновато. Мы написали заявление на улучшение жилищных условий. На просьбу долго не было никакой реакции, но однажды пожаловала комиссия, дабы убедиться, что мы действительно нуждаемся.
Их встречает мама. Члены комиссии интересуются: «А где же хозяин?» Мама отвечает: «Спит». Комиссия осматривает комнату и недоумевает: «Где?»
И тут муж, услышав разговор, вылезает из-под кровати, следом за ним — я. Мы в семь утра вернулись со смены и легли спать. На кровати с двумя детишками ночевала мама, а наше место находилось под ними — на полу.
Комиссия, увидев любопытную картину, не задала ни единого вопроса. И нас переселили в 15-метровую комнату в другом бараке. Как радовались дети, носясь по ней!
— А вот этот дом, в котором сейчас живем, построили мы сами, работники судоремонтного завода, — продолжает Пелагея Михайловна. — Людей на его строительство набрали в 1960 году. Возводили дом так называемым хозяйственным способом. Больше двух с половиной лет мы не знали ни выходных, ни отпусков. Каждый из будущих жильцов должен был отработать 500 часов. Бывало, придешь с работы, перекусишь — и на стройку. Где будет наша квартира, мы не знали, их распределяли после окончания всех работ. Но эту, на первом этаже, облюбовала моя мама. Высоко подниматься ей было трудновато, и нам пошли навстречу. Тем более что мама в общее дело внесла большой вклад. Она все время находилась дома, и бригадир чаще всего с различными просьбами обращался к ней: то бетономешалку включить, то что-нибудь отследить. Так и заработали мы двухкомнатную квартиру. В ней родилась младшая дочь. А сейчас у меня уже есть правнуки.
Из многочисленных наград Пелагее Михайловне особо дороги медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 годов» и «300 лет Российскому флоту».