Был твёрд и независим
Алексей Петрович Шапошник пришёл в «Коммуну» уже зрелым газетчиком. С хорошим, по тем временам, профессиональным образованием обучался на курсах при Московском институте журналистики, потом окончил Центральные газетные курсы при ЦК ВКП(б). И с приличным опытом работы на разных должностях в острогожской районке и «Молодом коммунаре».
Виталий ЖихаревВ Великую Отечественную Шапошник «воевал» заместителем ответственного редактора «Коммуны» Семёна Петровича Догадаева. Партийные и советские власти печатной прессе тогда уделяли внимание чрезвычайное. В большинстве случаев газета являлась единственным источником информации – телевидение отсутствовало, проводное радио было в редких населенных пунктах, а радиоприемники у граждан изымались по специальному постановлению Совнаркома. Конечно, в целях экономии выпуск части изданий приостановили: в Воронежской области это коснулось журнала «Ленинский путь», пионерской газеты «Будь готов», позднее – «Молодого коммунара». А «Коммуну» урезали в объёме – вместо шести выходов в неделю на четырёх страницах надлежало выходить три раза на четырёх и три раза на двух полосах.
По воспоминаниям Алексея Петровича, с осени 1941 года, когда в Воронеж передислоцировали политуправление Юго-Западного фронта, «коммуновцам» пришлось здорово потесниться: их здание на проспекте Революции «оккупировали» редакции многочисленных военных газет, из коих фронтовая «Красная Армия» была самой тиражной, плюс эвакуированная из Киева партийная «Радянская Украина», две газеты для заграницы – на польском и немецком языках – и ещё группа изданий переехавшего к нам Центра Белорусской печати. Места всем не хватало, и городские власти выделили под прессу дополнительно соседнее здание музыкального училища. Все газеты печатались в типографии «Коммуны».
– Нашими соседями по кабинетам стали многие литературные знаменитости того времени, ставшие военными корреспондентами, – рассказывал Шапошник. – - Например, Твардовский занимал должность «писатель» в штате «Красной Армии». С наших печатных станков сошли первые главы его поэмы про бойца Василия Тёркина. Литературным консультантом «Красной Армии» был будущий кинорежиссёр Александр Довженко. Объявился у нас удачно бежавший из гитлеровского плена Долматовский. Мы первыми читали его «Песню о Днепре». Из одного чайника я пил чай с Корнейчуком, Бровкой, Алтаузеном, Доризо, азербайджанским литератором Мамедханом; были ещё Бажан, Василевская, Первомайский, Славин, братья Тур, Вирта, Крапива и другие.
В «Коммуне», помимо обязанностей заместителя ответственного редактора, на Шапошника легли заботы по выпуску приложений к газете в виде бюллетеней Совинформбюро, листовок, плакатов. Спрос на эту полиграфическую продукцию особенно вырос, когда редакция вместе с областными властями вынуждена была эвакуироваться в село Анну. Здесь «Коммуну» разместили в доме № 1 по улице Типографская, а полиграфической базой для неё стала типография местной газеты «За коллективный труд», усиленная несколькими печатными станками типа «американка».
Территория распространения газеты по подписке тогда сократилась примерно на треть – тридцать сельских районов области и четыре района из шести самого Воронежа занял враг.
– Военно-политическое руководство поставило задачу снабжать новостями и оккупированную территорию, - припоминал Алексей Петрович былое в своём выступлении на одном из публичных мероприятий в мае 1965 года. – Для этого использовались возможности дислоцировавшегося в посёлке Новонадеждинский, это в пятнадцати километрах от Анны, легкобомбардировочного авиаполка. У полка была своя специфика – ночная работа. Днём самолеты ПО-2 прятались в лесочке, а с наступлением сумерек выползали на опушку и улетали на запад, за Дон. Самолётики – маленькие, тихоходные, брали на борт всего-то по триста, не более, килограммов бомб или листовок. Мы привозили раза два – три в неделю по полуторке экземпляров «Коммуны» и листовок. Нас не информировали, все ли летчики живыми возвращались назад. Но о командире полка майоре Летучем ходила добрая слава. Текстовые материалы для газеты и печатной продукции получали из штаба Воронежского фронта, также находившемся в Анне. А туда они доставлялись по радиотелеграфу и курьерскими самолётами. Иногда не хватало газетной бумаги. Тогда на подмогу приходило областное начальство – связывалось с тыловыми областями, там находилась какая-нибудь заначка – вагон, другой, третий...
Про Шапошника бывалые газетчики говорили, что он отличался высокой организованностью и самодисциплиной. Всю войну к нему зорко, «на перспективу», приглядывался первый секретарь обкома ВКП(б) Владимир Иосифович Тищенко, а через год после Победы, в декабре 1946-го, возложил на него очень колготные обязанности редактора «Коммуны». На этом посту Алексей Петрович укрепил авторитет главной газеты области, добился роста её тиража. При нём в практику вошло обязательное реагирование органов власти и управления на критические выступления, а сами материалы критического характера наличествовали практически в каждом номере, чего, увы, в нашей нынешней прессе, в условиях свободы слова, случается редко.
Не всем властям предержащим такой подход нравился. На Шапошника жаловались «куда следует», его вызывали на ковёр (даже сам Тищенко: «Не ошибся ли я в вас, Алексей Петрович?»). Но Шапошник всякий раз выкладывал в защиту принципиальной позиции газеты веские аргументы – и недоброжелатели отступали. «Коммуновские» журналисты знали, что редактор за них всегда заступится, поддержит, поможет.
– Мы за глаза звали его Ай-Петри, – признался как-то Лев Суслов, которого Шапошник принимал на работу корреспондентом в 1954 году. – Наверное, от инициалов, созвучных с крымской горой, и устаревшего слова «петрить» пошло, что означает – соображать, понимать, догадываться, знать. Он, действительно, своё газетно-редакторское дело и знал, и понимал, и любил.
Как-то в один из визитов по работе в Москву (выбивал ротационные машины для типографии у первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Кагановича), Шапошник познакомился с инспектором ЦК партии Андроповым, курировавшим в ту давнюю пору партийные организации прибалтийских республик. Трудно теперь сказать, эта ли именно встреча, это ли именно знакомство с Юрием Владимировичем повлияло на дальнейшую судьбу Алексея Петровича, но в феврале 1955 года его откомандировали в «добровольно-приказном порядке» в Ригу – наводить порядок в бедствовавшей надёжными кадрами республиканской газете «Советская Латвия». Командировка была недолгой, всего два года, но и этого казалось очень много для человека, который всей душой любил Воронеж. Вернулся он домой на должность директора книжного издательства, которому тоже отдал много сил и души, прежде чем уйти на заслуженный отдых.
Но праздное времяпрепровождение никогда не являлось отдыхом для такого деятельного человека, каким был Шапошник. Я, автор этих заметок, помню о нём как об одном из авторитетов областной журналистской организации, куда его постоянно избирали членом правления. Одно время руководил секцией ветеранов печати. В 1986 году Союз журналистов СССР и Всесоюзное добровольное общество борьбы за трезвость затеяли провести по всей стране рейд под девизом «За эффективный труд и здоровый быт». Алексею Петровичу поручили председательствовать в областном штабе содействия проведению этого всесоюзного мероприятия. Сам трезвенник по натуре, он весьма активно участвовал вместе с милицией, народным контролем, общественниками в проверках правил продажи спиртного в торговле и общепите, отлавливал самогонщиков, рассказывал о ходе рейда в «Коммуне» и других изданиях.
Он разъезжал по разным кустовым семинарам; не было ни одной редакции районной газеты, которую бы ветеран нашего цеха не посетил, – - за кого-то заступался, где-то разбирал кляузу, кому-то помогал улучшить жилищно-бытовые условия…
Помнится, в бытность моей работы инструктором в секторе печати обкома КПСС принесла почта жалобу на одного районного редактора. Неправильно, мол, распределяет гонорар – больше получают любимчики, намекали на его, семейного человека, повышенное внимание к одной из незамужних дам. Выехать на место поручили мне. Посоветовали на пару с Шапошником. Тот сразу согласился. А шёл ему тогда, между прочим, восьмидесятый год. По дороге решили при коллективе жалобу не обсуждать, а ограничиться разговором с редактором по душам. Беседовали долго, с перерывом на обед, изучили редакционные бумаги - приказы, положения, бухгалтерские документы. Недочёты с гонораром нашлись, но не особо существенные, легко устранимые. А вот про даму... Когда подошли к этому щепетильному вопросу, Шапошник попросил меня оставить его с редактором наедине. На полчаса. А по дороге домой Алексей Петрович поделился:
– Дела сердечные у него имеют место. Он честно сказал об этом. Дал слово, что решение примет в пользу семьи. Я ему верю. Газету делает хорошую, редактор не из последних. Скажем про бабёнку – его по партийной линии начнут пилатить. За то, в чём сам признался. А если бы не признался? Доложи начальству, что сей факт при проверке не подтвердился. И сошлись на меня...
В «Воронежской историко-культурной энциклопедии» про него сказано: «Отличался твёрдостью и независимостью характера, пользовался авторитетом в творческой среде, защищал от нападок местных властей деятелей литературы и искусства, в частности, Г.Н.Троепольского». Редко энциклопедии дают подобные оценки в биографических справках, но, думается, автор шапошниковской персоналии О.Г.Ласунский поступил правильно, запечатлев память о Шапошникове такими словами.
Что касается Троепольского. Шапошник знал его по Острогожску, ещё с довоенной поры. Они дружили всю жизнь. Гавриил Николаевич часто чаёвничал в гостеприимной квартире Шапошников в доме № 4 по улице Комиссаржевской в Воронеже. Внучатая племянница Алексея Петровича, Иоланта, рассказывает:
– К нему приходили на душевные разговоры многие именитые воронежцы. Я с родителями жила в другом месте, но тоже любила хаживать к Шапошникам. В мои, подростка, обязанности входило готовить чай с пирожками и вареньем. А заодно прислушивалась к разговором. Я видела, например, знаменитую разведчицу Валентину Константиновну Довгер, частушечницу Марию Николаевну Мордасову, мастера пера Василия Михайловича Пескова, сказательницу Анну Николаевну Королькову... Помню, с каким напором защищал дед Алёша Троепольского, на квартире чуть ли не собрания устраивал, звонил, ходил по разным инстанциям.
Иоланта имеет в виду время, теперь давнее, когда у Троепольского уже в полную силу проявился талант писателя, талант крупный, неординарный. Появились поклонники и почитатели. Нашлись и завистники. Некие анонимы стали строчить в партийные, советские и «особо внимательные» органы цидульки, будто Гавриил Николаевич в момент оккупации Острогожска сотрудничал с немцами. «Гадкая ложь! Клевета! Да как можно приписывать ему такое, на что он по природе своей не способен!» – горячился Шапошник. И что же вы думаете, создавались комиссии, проверялись «факты», и в какой раз подтверждалось очевидное - чист перед Родиной автор «Белого Бима»!
• • • • •
Алексей Петрович прожил на белом свете восемьдесят пять лет. Слух был, что смерть застала его в движении. Прощались с ним в тёплый солнечный день во дворе дома, где он жил. «Светлый был человек», – заметил во след покойному сосед по подъезду, поэт Владимир Гордейчев..
Алексей Петрович Шапошник в 1940-е годы.
.
А.П.Шапошник (второй внизу справа), предположительно, с работниками книжного издательства. 1961 г.
.
2017-й – год столетия «Коммуны». Век «Коммуны» – в материалах этой рубрики рассказывается о том огромном пути, который прошла воронежская областная газета, о журналистах, делавших её в разные годы.