Как в СССР копировали Сейбр
https://cdni.rbth.com/rbthmedia/images/2021.03/original/604a459285600a6faa537c17.jpg
В 1950 году в Корее впервые в истории авиации развернулись воздушные бои реактивных истребителей. Главными действующими лицами выступили самолеты МиГ–15 и F–86 Sabre. Довольно быстро в ходе воздушных боев выявились недостатки и преимущества этих истребителей. Естественно, что обе воюющие стороны желали получше узнать своих противников и прилагали все усилия чтобы посадить их на своей территории. В апреле 1951 года по распоряжению Главкома ВВС СССР в Северо–Восточный Китай прибыла группа представителей ВВС, имевшая задание посадить «Сейбр» на наш аэродром. Однако их усилия в течении почти четырех месяцев, проведенных «на фронте», не дали результата, и практически весь состав группы вернулся домой.
И все же два «Сейбра» с различной степенью повреждений попали в руки наших специалистов, но не во время «охоты», а при защите неба Северной Кореи. Первый из них, F–86A, был сбит командиром 196–го истребительного полка полковником Е.Г.Попеляевым 6 октября 1951 г. В этом же году его доставили в СССР, но о восстановлении «Сейбра» не было и речи. После непродолжительного знакомства стало ясно, что с машиной, имевшей целый ряд оригинальных технических решений, надо «работать» и все самое лучшее внедрить в отечественное самолетостроение. 31 декабря 1951 года вышло постановление Совета министров СССР № 5438–2368 об изучении «Сейбра».
Летом 1952 года в НИИ ВВС поступил еще один поврежденный «Сейбр», но более поздней модификации F–86Е, сбитый зенитной артиллерией. Исследование в ЦАГИ некоторых агрегатов еще первого «Сейбра» навели начальника лаборатории прочности В.В.Кондратьева на мысль скопировать эту машину. Изложив свои взгляды в письме И.В.Сталину и заручившись его поддержкой, Кондратьев, несмотря на отрицательное мнение МАПа, активно взялся за дело. 18 июля 1952 года вышло постановление Совмина и ЦК КПСС № 2804–1057 «О копировании и постройке по имеющемуся в Советском Союзе образцу реактивного истребителя «Сейбр» Ф–86». Первоначально в основу проекта положили F–86A—первый из «американцев» со стреловидным крылом, оказавшихся в СССР. О создании копии «Сейбра» в указанные правительством сроки надеяться не приходилось, поскольку не было аналога американского двигателя J47–GE–13. Его пришлось заменить на отечественный ВК–1 с центробежным компрессором. В результате возрос мидель фюзеляжа, что отрицательно сказалось на аэродинамических характеристиках. Позже, после поступления в СССР F–86Е, решили прекратить работы по F–86A и взять за основу новую машину. Одновременно поступило предложение установить на истребитель ТРД АМ–5 с осевым компрессором, а при копировании «Сейбра» применять более современные узлы и агрегаты последнего, в частности, цельноповоротное горизонтальное оперение.
После смерти Сталина отношение к работам ОКБ–1, возглавляемого Кондратьевым, резко изменилось. МАП поспешил побыстрее рассчитаться с незадачливым главным конструктором, отстранив его от занимаемой должности в мае 1953 г. Работу по копированию «Сейбра» прекратили, но о технических решениях, заложенных в нем, не забыли, продолжив их внедрение в отечественную авиапромышленность. В июле 1953 года министр П.В.Дементьев сообщал Н.А.Булганину:
«...В конструкции наших самолетов внедряются (технические решения с «Сейбра»)—управляемый стабилизатор, бустерное управление, системы кондиционирования воздуха, радиолокационный прицел, пиромеханизмы для катапультных кресел, система герметизации и т.д. Наиболее интересные элементы двигателя J47–GE также используются в двигательных ОКБ (камеры сгорания, топливные агрегаты, детали компрессора, турбины и др.). Кроме того, проведена большая работа по освоению и внедрению в отечественное производство новых материалов, полуфабрикатов и нормалей, примененных на этом самолете. (Сотовый стеклотекстолит, формуемый текстолит, герметизирующая паста, высокопрочное стекло, тонкостенные трубы из нержавеющей стали для гидросистем высокого давления и др.)».
«Сейбр» принес в отечественное авиастроение массу новинок и почти все они нашли применение. Например, оптический прицел и радиодальномер, в советском исполнении получившие названия «Снег» (АСП–4Н) и «Град» (СРД–3), использовались на самолетах Миг–17 и МиГ–19.
Из воспоминаний инженера Вадима Мацкевича:
В конференц–зале НИИ ВВС было выставлено оборудование с истребителя «Сейбр»: радиостанция, радиокомпас, радиовысотомер, прицел с радиодальномером и многое другое, снятое китайцами со сбитого «Сейбра». Прибыли представители ЦК КПСС и правительства — все как один солидные, круглоголовые, в одинаково серых пальто и шляпах. Им докладывали по каждой системе отдельно, причем все выступающие в один голос твердили, что американские системы не представляют для нашей авиации никакого интереса, боясь быть обвиненными в космополитизме.
Мой доклад руководителям и вождям об AIC с AN/APG–30 был принципиально иным. Я объяснил, что американский прицел на порядок лучше нашего аналога. Советский прицела АСП–3 КБ Харола, Спрогиса и Буяновера позволяет стрелять не дальше чем на 50–100 метров, то есть практически в упор. AIC же, благодаря особой конструкции, двум гироскопам и точному радиолокационному дальномеру AN/APG–30, обеспечивает стрельбу с расстояния до двух с половиной километров — в 40 раз большего, чем во время Великой Отечественной войны. Поэтому нужно немедленно копировать всю прицельную часть: по отдельности прицел и дальномер никакого смысла не имеют. На вопросы, которые мне задавали, я отвечал с явных позиций «космополитизма» и «преклонения перед иностранщиной».
После моего доклада представители власти удалились, а у оставшихся в зале сотрудников НИИ ВВС и Главного штаба волосы поднялись дыбом:
— Что ты наделал! Сказать во всеуслышание, что американская система лучше нашей на порядок! И ты думаешь, тебе это сойдет с рук! Такие высказывания могут повредить нашему общему делу!
Но не прошло и нескольких дней, как, ко всеобщему удивлению, вышло постановление правительства о копировании AIC с AN/APG–30. Прицел AIC поручили копировать ОКБ Харола, Спрогиса и Буяновера, а радиодальномер AN/APG–30 — тому самому НИИ–17, в котором работали Гальперин, Марголин, Штейншлейгер и др.
Спустя несколько дней локатор AN/APG–30 был установлен на самолете ЛИ–2 летно–испытательной базы НИИ–17 в Сукове. В полетах специалисты НИИ–17 установили, что дальность действия станции APG–30 составляет всего 800 метров, а не 2400 метров, которые я намерил на Чкаловской, работая по случайным самолетам, совершающим взлеты и посадки на Чкаловском аэродроме. Меня тут же обвинили в том, что я завысил параметры APG–30, допустив грубейшие ошибки. Это обстоятельство подогрело вооруженцев из Ногинска, и они вновь заявили, что американский прицел не представляет никакого интереса, попутно заметив, что Мацкевич перехвалил прицел AIC и явно проявил преклонение перед иностранщиной и космополитизм.
Стали говорить, что я совершил грубую ошибку, измеряя дальность APG–30 с земли: надо было установить дальномер на самолете. Хотя, по мнению специалистов по радиолокации, способ измерения на результаты не влияет: дальность действия с земли или в воздухе одинакова.
Меня вызвал начальник Управления радиолокации Главного штаба ВВС генерал–лейтенант Алексей Сергеевич Данилин. Это был очень серьезный человек, когда–то вместе с Громовым и Юмашевым летавший через Северный полюс в Америку. Ранее генерал Данилин был начальником 3–го Управления НИИ ВВС.
— Неприятности обрушились не только на тебя, в эту эпопею вовлечено множество людей самых различных рангов. Вышло постановление ЦК КПСС и правительства о копировании системы AIC с APG–30, а оказалось, что параметры системы совсем не два с половиной километра, как ты докладывал, а всего восемьсот метров. Если хочешь остаться в живых, немедленно поезжай в Суково и там сам проведи контрольные испытания в воздухе!
На машине Данилина меня быстро доставили на аэродром. Самолет готовили к полету, и я вошел в кабину СИ–47, где была оборудована стойка с APG–30 и необходимой измерительной аппаратурой. Все было сделано правильно. Параметры передатчика, приемника и блока дальности контролировались приборами и были в норме. Они были в том состоянии, в котором попали когда–то к нам в НИИ ВВС.
Начались полеты. Истребитель, заходя со стороны хвоста, обгонял СИ–47 и удалялся. На расстоянии 150–200 метров происходил автоматический захват самолета–цели. Он удалялся, дальность 400, 500, 600, 800 метров — и срыв. Дальность 800 метров!
Повторный заход: дальность 200, 300, 400, 600, 800 метров — и снова сброс! Еще раз, еще и еще. Дальность действия, судя по всему, действительно 800 метров. Представители НИИ–17 — Кацман, Борух, Ицкин, Гальперин и другие — злорадствуют: они были правы. Из Сукова я позвонил Данилину:
— Товарищ генерал, дальность в полете действительно восемьсот метров, все параметры локатора в норме, кроме антенны.
— Что там с ней?
— Она поставлена в специальном обтекателе на середине самолета СИ–47. Надо на земле проверить диаграмму направленности: взять небольшой генератор и посмотреть, какова диаграмма по азимуту и по вертикали. И тогда все вопросы отпадут.
Антенной занимался академик Пистолькорс и возглавляемая им лаборатория. Это был заслуженный человек, сомневаться в правильности действий которого было не принято. Но я сомневался и сказал об этом генералу. От правильности установки антенны зависит многое. А тут она стоит не в носу, как на истребителе «Сейбр», а посередине фюзеляжа. Фюзеляж может оказать влияние на диаграмму, и я потребовал, чтобы было сделано несколько полетов с целью проверки диаграммы направленности.
Данилин тут же принял решение:
— Сегодня уже поздно, темнеет. Сейчас езжай домой. Я договорюсь, чтобы на завтра были назначены полеты по твоему плану.
На следующий день я объяснил задачу экипажу самолета:
— Проверять правильность установки антенны будем так. Когда на расстоянии восьмисот метров произойдет сброс, вы развернете самолет влево, вправо, вверх, а потом вниз. Если при этом захвата цели не будет, значит, антенна установлена правильно, если же произойдет захват дальности больше восьмисот метров, значит, антенна установлена неверно.
Два замечательных парня прекрасно поняли, что от них требуется. Мы вышли на испытательный маршрут, истребитель обогнал нас. 100, 200, 500, 800 метров — сброс. Самолет отворачивает влево — захвата нет, вправо — захвата нет. Задираем нос вверх — захвата нет, а самолет уже ушел далеко.
Второй заход. Отклонение право и влево мы уже проверили, теперь осталось вверх, вниз. Задираем нос вверх — захвата нет, опускаем вниз — опять захвата нет, самолет–истребитель уже ушел далеко.
Следующий заход мы начали с того, что после 800 метров самолет опустил нос вниз — и тут произошел захват: 900, 1000, 1500, 4000 метров. Сброс произошел только на дальности 4500 метров!
Повторные заходы показали то же самое: устойчивая дальность действия локатора — 4,5 километра. Антенна была поставлена неправильно! На нее влияла поверхность самолета, задирая диаграмму направленности вверх. Антенна смотрела вверх!
На этом испытания закончились. Когда мы приземлились, я тотчас побежал к телефону — звонить генералу Данилину:
— Алексей Сергеевич, антенна был а установлена неправильно, задрана вверх. Когда мы наклонили нос самолета вниз, выяснилась действительная дальность — четыре с половиной километра. Она гораздо больше той, которую я намерил с земли — два с половиной километра. Но там были факторы, снижающие дальность, — влияние зданий, окружающих деревьев. Генерал вздохнул с облегчением:
— Ты спас не только себя! Готовьте протокол — только не от руки, напечатайте на машинке — и срочно вези его сюда!
Я выполнил приказ генерала и надеялся, что на этом эпопея закончилась. Но не тут–то было!
Вечером я вернулся на Чкаловскую, меня тут же вызвал заместитель начальника института генерал–лейтенант Бондаренко, который уже знал об испытаниях в Сукове и о том, что дальность действия AN/APG–30–4500 метров.
— Я думаю, что тебя не будут наказывать за то, что ты намерил меньше. Это очень здорово, что у него такой большой запас по дальности. Но приготовься к большим неприятностям: в Центральный Комитет партии и Главнокомандующему Военно–воздушными силами маршалу Жигареву поступило тридцать пять заявлений от вооруженцев Ногинска и специалистов из КБ прицеливания. Тебя обвиняют в преклонении перед иностранщиной и космополитизме на том основании, что ты, во–первых, неправильно измерил дальность APG–30. Ну, это отпадает... А во–вторых, ты якобы неверно оценил прицел AIC. По их мнению, AIC якобы никуда не годится по сравнению с нашим АСП–3.
Пока я переваривал информацию, Бондаренко продолжал:
— Я был в Ногинске. У них масса плакатов, на которых параметры нашего прицела все идут вверх, а американского прицела — валятся вниз! Они вооружаются формальными, якобы научными данными. Ты прав, ты абсолютно прав. Но только у тебя все оправдания построены на эмоциях. А нужны формальные данные, которые подтвердили бы твою правоту. По этому вопросу назначено совещание в ЦК партии, его будет проводить генерал Катюшкин. Дело не шуточное. Все будет зависеть от тебя. Ищи формальные данные!
Выходя от генерала, я подумал, что он формалист и бюрократ. Ну какие еще формальные данные могут быть нужны, когда и так все ясно? AIC лучше нашего прицела на порядок. Что там еще доказывать?
Словом, совет Бондаренко я не принял всерьез, недооценив по неопытности того обстоятельства, что противостояла мне большая группа специалистов по прицелам. А я прицелами никогда не занимался.
Совещание в ЦК КПСС почему–то все откладывалось. Вооруженцев несколько озадачил тот факт, что я по радиолокационной части правильно оценил систему и дальность действия радиолокатора оказалась 4,5 километра — вдвое больше, чем я назвал изначально. Это было в мою пользу.
В ожидании совещания мне не давали никаких поручений на работе — что неудивительно, принимая во внимание степень секретности информации, с которой мы работали. Тем более никто не верил, что для меня все может закончиться благополучно. Я тосковал без работы и не знал, чем себя занять. Изредка по вечерам, когда в управлении уже никого не было, меня вызывал к себе генерал Бондаренко, убеждал в том, что я во имя своего спасения должен искать формальные данные и быть готовым к этому совещанию.
Так я промаялся, наверное, недели две. И от безделья пошел в архив Управления испытаний спецоборудования и там обнаружил три отчета по государственным испытаниям прицелов АСП–1, АСП–2, АСП–3 этого самого 4–го Ногинского управления испытаний средств авиавооружения. Взял я их просто так — из любопытства, начал читать и обнаружил, что АСП–1, АСП–2, АСП–3 различаются только разными винтами, то есть это фактически один и тот же прицел. За пустяковые «модернизации» этих АСП военные специалисты и конструкторы получили около пяти Сталинских премий (100–200 тысяч рублей каждая). При этом прицел оставался все таким же, огромные суммы были выплачены ни за что!
Я стал читать внимательнее и нашел те самые, убийственные формальные данные в свою пользу, о которых твердил мне генерал.
Помимо стандартных разделов «Краткие сведения об объекте», «Заключение» и «Выводы», все три отчета по государственным испытаниям прицелов имели еще один — «Направление дальнейшего совершенствования отечественного прицела АСП–1 (АСП–2 и АСП–3)». Здесь были перечислены рекламные данные американского прицела AIC, того самого, который попал к нам из Кореи. Судя по отчетам, этот прицел был пределом мечтаний наших вооруженцев, направлением совершенствования наших отечественных прицелов.
Я бросился к телефону, позвонил генералу Бондаренко и доложил:
— Я нашел формальные данные в нашу пользу, то есть в мою пользу.
Генерал довольно отозвался:
— Это ты правильно сказал — в нашу, нашу пользу. Ведь я твой союзник, всегда можешь на меня надеяться. Ты говорил кому–нибудь о своей находке? Нет? Вот никому и не говори. Совещание в ЦК партии назначено на завтра. Подбери все материалы, а вот эти три отчета пусть опечатают и передадут мне. Я сам повезу эти материалы.
На следующий день мы прибыли в Центральный Комитет партии на площадь Ногина. Генерал Бондаренко прошел в кабинет начальника авиационного отдела генерала Катюшкина. А в приемной уже ждали ногинцы, человек сорок во главе с начальником политотдела Управления вооружения полковником Пугиным.
Упреки посыпались градом: «Выскочка, лезешь не в свое дело!», «Если ни черта не смыслишь, не лезь», «Только зря у людей время отнимаешь»... Но тут дверь в кабинет открылась, и нас пригласили войти.
В глубине огромной комнаты за столом сидели генерал Катюшкин, мой генерал Бондаренко и еще несколько генералов. Чуть поодаль стоял большой стол для участников совещаний. По одну сторону этого стола уселись вооруженцы, по другую сторону — я один. С моей стороны должен был присутствовать еще эксперт из штаба НИИ ВВС полковник Малиновский. Но генерал Бондаренко меня заранее предупредил:
— На Малиновского рассчитывать ни в коем случае нельзя. Этот плут перед совещанием принесет справку о том, что он болен, и на совещание не явится. Рассчитывай только на себя и на материалы, которыми ты будешь располагать.
Так и оказалось.
Генерал Катюшкин объявил, что совещание, назначенное по приказанию секретаря ЦК партии Маленкова и маршала Жигарева по рассмотрению обвинения лейтенанта Мацкевича в преклонении перед иностранщиной и в космополитизме, начинает свою работу. Первое слово было предоставлено представителю 4–го Управления авиавооружения НИИ ВВС майору Гинзбургу.
Майор зачитал заявление, в котором говорилось, что я, совершенно не разбираясь в прицелах, ввел в заблуждение руководящий состав ЦК партии, правительства и министерства вооружения, в результате чего вышло постановление партии и правительства о копировании американского прицела AIC с AN/APG–30, который никуда не годится по сравнению с нашими прицелами АСП. Это совершенно неоправданное заявление Мацкевича является прямым преклонением перед иностранщиной и космополитизмом.
Остальные заявления были такими же, словно писались под копирку.
Генерал Катюшкин обратился ко мне:
— Ну, лейтенант, вы намерены что–нибудь сказать в свое оправдание?
Я встал:
— Да, товарищ генерал, конечно, я ведь все свои соображения, которые докладывал высокому начальству, построил не просто из воздуха. Я действительно не специалист по прицелам, но мне приходилось участвовать в испытаниях отечественных прицелов АСП в Ногинске с радиодальномерами «Омега», «Гамма» и так далее, где я был в качестве специалиста по дальномерам. Но я прекрасно понимаю, что дальномер APG–30 представляет интерес только в комплексе с AIC, только вместе они решают задачу ведения точного огня на дальности до двух с половиной километров. Я восстановил радиодальномер, а также постарался восстановить и прицел AIC, насколько в этом разбирался. Для работы я взял в архивах нашего управления отчеты по государственным испытаниям прицелов АСП, которые поступили к нам из 4–го Управления. В них есть раздел «Направление дальнейшего совершенствования отечественного прицела АСП».
Под удивленные взгляды присутствующих я начал перечислять пункты:
— Первое: прицел должен быть универсальным и применяться не только для стрельбы из пулеметов, но и для стрельбы из пушек, ракетного оружия и бомбометания. Это как раз особенность прицела AIC. Второе: дальность действия прицела должна быть не восемьсот метров, а две тысячи пятьсот. AIC эту дальность обеспечивает. Третье: углы обзора прицела должны быть не тридцать градусов, а около сорока пяти градусов. Это данные прицела AIC. Четвертое: прицел должен проектировать прицельные данные на переднее стекло кабины и не мешать летчику катапультироваться. AIC отвечает этим требованиям. Пятое: цель должна обрамляться не разорванными ромбиками и вручную, а автоматически сплошным кольцом. Это особенность прицела AIC.
Генералы за отдельным столом начали переглядываться, а я продолжал:
— Одним словом, раздел «Направление дальнейшего совершенствования отечественных прицелов АСП–1, 2 или 3 перечисляет все особенности американского прицела AIC. Я не мог допустить, чтобы прицелом никто не занимался, поэтому доложил высокому начальству и специалистам оборонной промышленности об AIC с AN/APG–30 как о комплексе, который необходимо копировать и принимать на вооружение нашей армии. У меня все.
Генералы переговорили о чем–то между собой. Затем Катюшкин позвонил маршалу Жигареву:
— Товарищ маршал, комиссия Центрального Комитета, назначенная Маленковым и вами по разбору обвинений лейтенанта Мацкевича в преклонении перед иностранщиной и космополитизме, свою работу закончила. Способного инженера обвинили несправедливо.
Из трубки на весь зал раздался рычащий голос маршала Жигарева:
— Тогда пусть получают то, что готовили ему, — Курильские острова! Отправить туда зачинщиков! А полковника Пугина, как главного заправилу этой травли, из армии демобилизовать. Я сегодня же подпишу приказ о его увольнении.
На этом совещание закончилось.
На обратной дороге генерал Бондаренко сел рядом со мной на заднее сиденье:
— Не найди ты эти формальные данные, на Курилы сейчас был бы отправлен ты! Ну, слава Богу, все закончилось, будем трудиться дальше.
Написал Gerbitsid на made-in-ussr.d3.ru / комментировать