«У нас большинство детей в детских домах — из многодетных семей»

В Госдуме предложили ограничить число находящихся под опекой или попечительством в семье детей тремя. Авторы законопроекта — ульяновский сенатор Айрат Гибатдинов и председатель думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Нина Останина (КПРФ). Они считают, что опекуны часто берут детей из корыстных побуждений. «По данным правоохранительных органов, за последние несколько лет не снижается количество преступных деяний, совершаемых по отношению к детям со стороны опекунов или попечителей,— говорится в пояснительной записке.— Нередко основополагающим мотивом взять ребенка под опеку становятся корыстные побуждения». Президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская рассказала спецкору «Ъ» Ольге Алленовой о том, почему ограничение количества приемных детей в семье не решит проблему жестокого обращения и не предотвратит возврат детей в приюты.

«Папа ушел на СВО, а мама либо запила, либо ее вообще нет»

— Депутаты внесли в Госдуму законопроект, ограничивающий количество приемных детей в семье до трех, и мотивируют это тем, что есть семьи, которые зарабатывают на приемных детях, суммируя выплаты. Как вы думаете, это решение поможет защитить детей?

— К сожалению, у нас во многих сферах принимаются решения, не проработанные достаточно глубоко с экспертами. Серьезные решения, которые затрагивают жизнь, судьбы, семей, детей, точно не должны так приниматься. Если смотреть на аргументацию законодателей, то они говорят о том, что у нас есть ситуации, когда семьи берут детей без мотивации заботиться о них, и дети оказываются пострадавшими в результате семейного устройства.

Я не могу не разделять их обеспокоенность, потому что, к сожалению, такое, действительно, иногда происходит.

Но дальше возникают вопросы: почему это происходит, как и с кем, и решают ли предложенные инициативы эту проблему? Может ли ограничение детей до трех решить проблему жестокого обращения в приемной семье?

Законодатели в своей пояснительной записке к законопроекту указывают, что исключениями из предлагаемого ими правила (не больше трех приемных детей в одну семью.— «Ъ») будут дети сиблинговых групп — братья и сестры. То есть если детей пятеро и они друг другу родные, то их все-таки можно устраивать в одну семью. Если мы предположим, что у нас есть замещающие родители, которые берут детей исключительно, чтобы суммировать выплаты, то что мешает таким людям искать именно такие сиблинговые группы для семейного устройства? У нас большинство детей в детских домах — из многодетных семей.

И если мы допускаем, что пять братьев и сестер могут попасть в семью недобросовестных родителей, которые будут представлять для них опасность, то получается, что их мы защищать не хотим? Разве у нас не стоит задача уберечь всех детей? Исходя из логики автора, часть детей они защитят, а часть нет.

Тут надо смотреть шире, у нас в целом огромная проблема с семейным устройством, которая приводит к тому, что люди часто возвращают детей в детдома.

— Но проблема жестокого обращения в приемных семьях существует?

— Большинство приемных семей — порядочные люди, которые искренне хотят помочь детям. Конечно, существуют и такие родители, которые берут детей под опеку на сезон для уборки урожая. Но лично я видела очень мало семей, которые принимают к себе детей из-за материальных соображений. Наверное, чаще такое случается в малых населенных пунктах, где у людей нет заработка, или он там ниже прожиточного минимума.

И как ни странно, даже если люди берут детей из-за выплат, это не всегда заканчивается плохо.

Человек, который решил стать воспитателем на дому за деньги, на самом деле может оказаться хорошим родителем. И, может быть, надо проанализировать опыт и ресурс таких семей и рекрутировать замещающие семьи в тех населенных пунктах, где у людей нет заработной платы?

Обучать их, сопровождать эти семьи, смотреть, чтобы детям там было хорошо. И вместо того, чтобы тратить большие деньги на содержание детей в огромных, очень дорогих учреждениях, из которых они выходят социально не адаптированными к жизни в семье, государство будет платить людям, которые возьмутся воспитывать детей в домашних условиях. В некоторых регионах таким образом уже расформировали крупные детские дома. То есть там видят, что люди способны работать воспитателями на дому, и в этом нет ничего страшного и пугающего.

Особенно это касается детей, которых нужно устроить временно. Например, мама сейчас выпивает, и ей требуется лечение, но это займет какое-то время, а ребенка, кроме приюта, оставить негде. Или мама находится в местах лишения свободы, она выйдет через несколько лет, и в этот период ребенку лучше жить не в детдоме, а во временной семье.

В последние годы мы сталкиваемся с такими историями: папа ушел на СВО, а мама либо запила, либо ее вообще нет, он один воспитывал детей и оставил их. И сейчас дети в детском доме ждут папу. Почему бы этим детям не воспитываться во временных семьях? Вместо того чтобы бояться таких семей, в них можно увидеть ресурсы. У нас есть регионы, которые так начинают делать. Например, Московская область, она законодательно закрепила у себя ресурсные семьи. И предлагает такую форму семейного устройства в основном для тех детей, которые, возможно, вернутся потом к кровным родителям. Поэтому в договоре с ресурсной семьей есть обязательное условие, что она должна создать условия для общения детей и кровных родителей. Семья, которая берет ребенка временно, понимает, что является гостевой.

«Большинство людей и так не берет больше трех детей»

— Почему профессиональная семья лучше, чем детский дом?

— Чем крупнее учреждение, тем хуже там следят за детьми, тем выше там уровень взаимной агрессии и насилия. Ребенку не полезно находиться в учреждении, потому что там нет нормальной социальной модели существования в семье, мы же не живем в коммунах. А ведь он, пока маленький, находится в периоде адаптации и наблюдает за тем, как устроен мир, учится вести себя в этом мире адекватно. Я даже не буду сейчас говорить о том, что ему нужна привязанность к конкретному взрослому,— это уже общеизвестная истина.

Если ребенок живет вне семьи, в коллективе на 50, 100 детей, то он и мир воспринимает таким, как детский дом.

И потом, когда он выходит из учреждения, ему очень сложно адаптироваться социально в нашем мире, где люди живут по-другому, не группами, не огромными общинами по 100 человек, а в семьях по 2–4 человека, и они друг другу — не случайные чужие люди.

У нас в 1990-е годы активно развивались семейно-воспитательные группы, когда опекающие брали детей домой, получая от детского дома методическую поддержку. Их не бросали одних с детьми. Но те жили по семьям, и это было очень хорошо. К сожалению, подобная форма семейного устройства была упразднена, не получив законодательного развития, и уже в начале 2000-х последние такие группы в регионах были закрыты. Сегодня мы, по сути, возвращаемся к этой же идее, но называется такая форма семейного устройства по-другому — ресурсные семьи. Потому что у нас для нее нет никакой законодательной основы, кроме формы опеки — предварительной или постоянной.

— Ресурсные семьи получают вознаграждение за работу?

— До недавнего времени люди, которые брали детей временно, оформляли это в основном как предварительную опеку и на волонтерских началах. У нас законодательно на предварительную опеку не были заложены деньги, что очень неправильно. Ребенок все-таки требует каких-то средств на содержание, и когда вы берете ребенка в семью, возникает довольно много трат. Но сейчас уже в некоторых регионах появилась возможность выплачивать вознаграждение временным замещающим семьям, это регламентируется региональным законодательством. И в этих регионах уже планируется сокращение ряда организаций для детей-сирот, потому что развиваются ресурсные семьи. Этот процесс — в интересах детей. Но законодатели показывают непонимание того, что действительно было бы в интересах ребенка. И ставят крест на ресурсной семье.

— Законопроект запрещает такие ресурсные семьи?

— Он делает невозможным устроить в такую семью больше трех детей. Но многие семьи, которые берут детей, чтобы помочь им, обладают ресурсом пригласить больше детей, так как они в такой семье останутся лишь на время. Допустим, ребенок оставался в ресурсной семье, воспитывающей несколько детей, полгода, за которые его пьющая мама реабилитировалась, потом она забрала его, и приемная семья может взять другого ребенка. Но законопроект запрещает ей принимать более трех детей.

— Но разве нормально брать более трех детей в семью за год? Они же нормально не адаптируются. Может, все-таки нужно какое-то ограничение — например, не более трех в год?

— Несомненно, для обычных людей, не являющихся профессиональными воспитателями и не берущих братьев и сестер, подобное не очень правильно — с этим нельзя поспорить. Если дети — не братья-сестры, если они не знакомы друг с другом и вы берете в семью больше троих в год, у семьи просто не будет времени на адаптацию, есть большой риск того, что детям будет некомфортно, а семья не справится.

Вот в этой точке идея депутатов разумна, но при этом она неразумна в целом. Ведь они говорят не о том, чтобы не брать больше трех детей в год, а ограничивают семью навсегда.

Есть профессиональные приемные родители, для которых воспитание детей — это работа, они постоянно учатся, получают сопровождение и методическую поддержку, и к ним нельзя применять тот же подход, что к обычным людям, которые взяли ребенка под опеку. Да и обычные люди могут, конечно, в течение жизни дать шанс более чем троим детям.

— Тогда нужно принимать законы о патронажной или профессиональной семье, чтобы она регламентировалась отдельно от обычных приемных семей?

— Вероятно, нужно как-то законодательно разделять разные формы семейного устройства. У нас сегодня все они законодательно оформляются как опека.

Но этот законопроект в любом случае не годится. Он не снимает тех проблем, которые затрагивает. Если мы утверждаем, что есть родители, которые хотят брать детей, чтобы получать выплаты, то законопроект не лишает их этой возможности — они просто будут искать группы братьев-сестер по пять-восемь человек. А мы этих детей никак не защитим от такого семейного устройства. Депутаты не решают эту проблему своим проектом, но создают проблему для тех семей, которые могут детям помогать: и для обычных семей, которые имеют ресурс для большего числа детей, чем трое, и для помогающих ресурсных семей.

По сути, этот законопроект выступает против многодетных семей. Это странно с учетом того, как много сегодня говорится о поддержке многодетных семей.

Никакой реальной защиты ребенку законопроект не дает — если родители не справляются, они с тремя могут не справиться так же, как и с пятью или десятью. И если они жестоко обращаются с тремя, а не с пятью детьми, то получается эти трое пусть страдают?

— Депутаты в пояснительной записке пишут о злоупотреблениях со стороны приемных родителей. А как, по-вашему, минимизировать такие злоупотребления?

— Вопрос не в том, чтобы уменьшить число детей в семьях до трех, а в том, что необходимо перестраивать всю систему семейного устройства. Она нуждается в коренной реформе. Наши специалисты сейчас работают с несколькими семьями, которые решили вернуть детей в детские дома. Это очень тяжелые ситуации. И так совпало, что все эти ситуации коснулись семей, где всего один приемный ребенок. То есть люди длительное время растили ребенка, а теперь возвращают в детский дом. Это очень тяжело и для ребенка, и для семьи.

— Возвращают из-за подростковых проблем?

— В основном да, но главная проблема в том, что они всю сложившуюся ситуацию абсолютно неправильно воспринимают. Если с самого начала семья искала ребенка для себя, то она не в состоянии принять, что он может быть плохим подростком. Ведь он должен быть хорошим и правильным, как приемные мама и папа в детстве. У «твоего» ребеночка не может быть какого-нибудь сексуализированного поведения, воровства, вранья, потому что «в нашей семье такого не бывает». И этот ключевой тезис «в нашей семье так не бывает» — о том, что мы хорошие, и ребенок должен был быть хорошим, но оказался плохим, мы поздно это разглядели. У семьи с самого начала неправильная установка — в нее брали ребенка для себя, не понимая, что он пережил тяжелейший опыт, что имеет свое прошлое, свой характер, свои травмы. И что надо подстраиваться друг под друга, а не подстраивать ребенка под себя.

Когда есть вот такая неправильная установка, неважно, одного или пятерых детей принимает семья, это в любом случае будет плохой опыт.

Вот теперь во всех семьях, которые хотят вернуть воспитанников, сложилась чудовищная травматическая ситуация. Ведь дети в этих семьях с раннего возраста росли.

— Но если нет контроля, то как обезопасить ребенка в приемной семье? Все-таки жестокое обращение в таких семьях случается, вы сами сказали. И как защитить ребенка от того, что его берут в семью, чтобы огород копать?

— Конечно же контроль должен быть, но адекватный. Если мы перестанем давать людям детей просто потому, что они пришли и сказали: «Нам нужен вот этот девятилетний блондин»,— мы эту систему сломаем. Мы научимся подыскивать ребенку родителей, которые помогут ему справиться с проблемами, которые у него есть. Мы будем говорить с родителями, что вот этому ребенку нужна поддержка в учебе и что он скорее всего первое время будет вести себя в школе агрессивно, что нужно ему так и так помогать, что вот вам телефон психолога — звоните ему, если в школе будут проблемы. В такой картине мира у вас не появится ни одной семьи, которая взяла бы ребенка полоть огород. А если все-таки ребенка попросили помочь в прополке огорода, то это нормальная история в семье, где все вместе трудятся.

— Мы можем говорить о том, что законопроект, если он будет принят, затормозит семейное устройство?

— Я не вижу пока оснований для такого утверждения. Большинство людей и так не берет больше трех детей. Тех, кто принимает в семью пять—десять человек, совсем немного.

Но закон точно не поможет ни одному ребенку.

И закон точно отсечет от опеки и попечительства талантливых людей, способных помочь более чем трем детям. А по нашему опыту это как раз люди, которые берут детей с тяжелой инвалидностью, подростков с трудным поведением, тех, кого никто другой не возьмет. И да, они берут за свою жизнь больше чем троих, потому что реально имеют и ресурс, и способности.

«Дети — это не товар в магазине»

— Расскажите, как все-таки надо устраивать детей в семьи, чтобы дети были защищены и чтобы их не возвращали в детдома?

— Сегодня у нас все семейное устройство происходит так: родитель ищет ребенка в интернет-магазине детей, то есть в федеральном или региональном банке данных. Он выбирает себе ребенка по каким-то показателям. Мы уже несколько лет проводим в разных регионах исследования, как работает система профилактики сиротства, и когда спрашиваем органы опеки, как они подбирают семью Мише или Маше, то слышим один и тот же ответ: «К нам приходят приемные родители, говорят, что хотят ребенка с такими-то показателями, и если Миша в эти показатели вписывается, то значит, бинго, Мише повезло». То есть на самом деле никакого поиска родителей Мише не происходит.

Сейчас появился наконец-таки банк данных приемных родителей, о необходимости которого много лет говорили наши коллеги. Но опять же органы опеки могут лишь посмотреть, есть ли там запросы на мальчика такого-то возраста, с таким-то цветом глаз и волос. И это безумие. Нельзя так выбирать детей. Дети — это не товар в магазине. И мы не можем плясать только от визуального запроса на ребенка. Дети в такой системе — просто объект, который случайным образом кто-то выбрал.

— То есть приемные родители не должны выбирать ребенка?

— Мы должны исходить не из потребностей приемных родителей, а из потребностей ребенка. Мы должны работать с тем, что у нас есть дети в конкретной жизненной ситуации, и понимать, почему они нуждаются в семейном устройстве. Что-то в жизни каждого ребенка произошло, и это всегда очень разные истории. Например, у кого-то мама сидит в тюрьме, она выйдет и заберет ребенка. А значит, надо подобрать временную семью, которая не будет препятствовать возвращению ребенка к кровной маме.

А пока сегодня это устроено так. Опека дежурно собирает отказы от родственников, часто основанные на том, что у них нет денег. И дальше отдает ребенка в любую семью из любого региона, которая искала условного голубоглазого мальчика пяти лет. А потом та же опека заставляет приемную семью выступать против кровной — настаивать на лишении матери родительских прав. А если они этого не делают, то они не выполнили своих обязанностей как опекуны. Опека считает, что лишение кровной матери прав юридически защитит ребенка. И начинаются суды в отношении кровных родителей.

У нас прямо сейчас есть такая история. Кровная мама — несовершеннолетняя. Ее мать тоже родила ее рано, не очень справилась с воспитанием. В результате у дочери первый ребенок появился на свет в ее 14 лет, второй — в 15.

И у нее почти сразу забирают младшего, не дают ей шанса его растить, потому что она вместо учебы занялась деторождением — хотя послушать наших депутатов, так нужно рожать прямо со школьной скамьи.

Ребенка передали в замещающую семью, причем мама не лишена прав, не ограничена в них, она просто несовершеннолетняя и поэтому не может быть опекуном своим детям. Приемная семья в течение месяца после переезда к ним ребенка подала в суд иск на несовершеннолетнюю мать о лишении прав. Мы были на этом суде. Приемная семья — благополучная московская, наняла двух дорогущих адвокатов, которые просто рвут и мечут, пытаются растоптать 16-летнюю девочку из не очень благополучной семьи, без особых ресурсов. Как эта девочка защитит свое право быть мамой ребенка против этих благополучных и обеспеченных людей с двумя адвокатами? Как можно вообще хоть кого-то ставить в такую ситуацию? У этой девочки большая семья, которая готова ее поддержать. Это бедная семья, они все живут в общежитии, несколько поколений. Это люди без образования. Но это нормальные социально адаптированные люди. Что же мы запрещаем людям без образования, с низким уровнем дохода иметь детей? Мы запрещаем им растить детей? Эта мама сделала что-то плохое в отношении своего ребенка? Нет, нет и нет. Ее единственная вина — это возраст. Она хорошо заботится о том ребенке, который у нее остался. Но я понимаю, что мы этот суд можем проиграть. Однако такого не должно происходить. Нельзя на уровне госсистемы устраивать драку за ребенка между кровной и приемной семьями. У этого ребенка есть мать, она хочет его воспитывать, и он не может быть направлен ни на какое постоянное семейное устройство — только на временное.

А бывают противоположные случаи — когда родители над ребенком жестоко издевались, били его, а их не так просто лишить прав. Потому что система не работает на самом деле. Она не про ребенка. И ее нужно перестраивать.

Семейное устройство должно исходить из конкретной ситуации — что случилось с ребенком, что с его родными, почему они его не растят, что ему нужно в результате? Тому конкретному ребенку, за которого сейчас приемные родители воюют с несовершеннолетней кровной мамой, подошла бы совсем другая семья. Та, которая не подает в суд на лишение мамы прав, а поддерживает с ней контакты и ждет ее 18-летия, чтобы вернуть ей ребенка. Это должна быть семья, которая все это понимает и которая к этому подготовлена. А если семья хочет оставить ребенка себе, то ей должны подобрать другого ребенка, которого его мать не хочет растить или у которого ее нет вовсе. Только в тех случаях, когда ребенок пережил насилие, или от него отказались, мы можем говорить о таком семейном устройстве, когда семья берет его себе. Но и в этом случае нужно подбирать ребенку родителей, а не наоборот. Потому что помимо голубых глаз у него могут быть поведенческие проблемы, психические заболевания, особенности характера. И нам нужно понимать, что семья со всем этим справится, а не сдаст его в 14 лет в детдом, когда поймет, что он оказался не таким идеальным, каким его хотят видеть в этой семье.

Мы очень часто сталкиваемся с тем, что от приемных родителей или утаивают реальную историю ребенка, или она им неизвестна. А значит, и приемные родители останутся в неведении.

Например, в одной нашей подопечной семье ребенок начал не очень себя адекватно вести. Родители долго не могли понять, что с ним. Думали разное, пока не позвонили в детский дом, чтобы уточнить, не замечали ли там за ним странностей. И оказалось, что отец при ребенке убил и расчленил мать. И эта информация не была передана приемной семье. А ведь для детской психики подобное влечет серьезные проблемы, как минимум посттравматическое стрессовое расстройство. И приемные родители должны понимать, что этот ребенок не будет хватать в школе пятерки и что у них с ним впереди длинный путь лечения и реабилитации.

Наконец, искать приемных родителей для ребенка из Красноярска мы должны там, а не в Москве или Питере. Потому что там есть бабушка, которая хочет общаться с внуком.

Мы должны готовить родителей к тому, что у ребенка может быть все что угодно: психиатрия, которую не видно, пока он маленький, протестное или сексуализированное поведение в подростковом возрасте. У нас должно быть обязательное сопровождение приемных семей, и они не должны бояться обращаться за поддержкой. Система должна быть настроена на помощь семье, а не на бессмысленный жесткий контроль.