Ритмический мир русских сект. Роман Михайлов — о своем новом фильме «Снег, сестра и росомаха»

Психоделическая изба, вечная печаль или всеобщие танцы живой церкви Христовой? Встречаем «Снег, сестру и росомаху»: 14 февраля в Москве, 16-го — по всей России.

Полицейский-шатун падает в снег среди заброшек, христианская проповедница никак не может расстаться с призраком сестры, а психоделическая коммуна рассылает по городу голубей. Что всё это значит? Это значит, что скоро начнутся показы нового фильма Романа Михайлова «Снег, cестра и росомаха»: 14 февраля — в Москве, 16-го — по всей стране. Ну а пока, в преддверии премьеры, на «Ноже» об этой картине рассказывает сам режиссер.

«Снег, сестра и росомаха» — чудное название. Смотрим, что пишут в интернете учителя словесности.

Снег, сестра и росомаха — понятия разных категорий, их перечисление сразу же режет слух; услышав это название, носители тонкого юмора не могут удержаться и выдают созвучный абсурд вроде «жара, слеза и самолет».

Три года назад я ставил в БДТ спектакль по мотивам бенгальской сказки «Шокхи шона». Про цветочницу-колдунью. Она влюбилась в парня, заколдовала его, сделала так, чтобы ночи он проводил с ней, а днями был собакой. Одним утром ее разоблачают и сажают в тюрьму. Исповедь колдуньи — центральная часть спектакля. Название спектакля тогда придумалось само, и когда оно произнеслось вслух, показалось, что лучше названия не бывает, — «Цветочница и утро». Спектакль получился совсем странным и запутанным, а когда он должен был выпускаться, началась пандемия, все закрылись в своих квартирах, через полгода мы выпустили другой спектакль, а этот потерялся. Цветочница и утро — перечисление неперечисляемого, главная героиня и время суток ставятся в один ряд, персонаж и момент его разоблачения.

След «Цветочницы и утра» вы найдете в фильме: он начинается с исповеди женщины, которая рассказывает, что мечтала заботиться о цветах, не лечить, не учить, а дарить людям красоту. Вообще, в фильме две исповеди и с ними проведен один и тот же драматургический трюк. Когда мы их слышим, нам кажется, что на самом деле произносится что-то другое.

Эмоциональная женщина рассказывает не о цветах, а полицейский в снегу — не о росомахе. Они говорят о самом важном в их жизни, но текст преломляется о слои восприятия и доходит до нас как причудливый рассказ невесть о чем.

Вернемся к чудному названию, к перечислению слов из разных категорий. В русском кино должен быть снег. Снег мало где есть, а у нас в городе зима длится полгода, снег является привычным фоном нашего существования. Летом проще снимать кино, но лето у нас как везде, ничем не примечательное, а зима — наша, тяжелая, тихая. Русская культура связана с общением с умершими и визионерством. Ну, так я понимаю культуру. Сестра — это покойная сестра главной героини, которая постоянно присутствует в ее жизни, улыбается и плачет. Росомаха — повторяющийся образ визионерских выбросов главного героя. Снег, сестра и росомаха — это закодированное перечисление трех важных аспектов русской культуры, как я ее вижу. И ничего страшного нет в том, чтобы их поставить в одну строчку, связать запятой и союзом «и». Да, это будет немного резать слух, но в то же время заставит прислушаться.

Мне хочется рассказать об этом фильме многое, этот фильм я мыслю как нечто волшебное и очень ценное, как плод любви большого коллектива единомышленников. Хочется встать с плакатом на улице и позвать всех. Придите и посмотрите эту картину. Она искренняя, живая, честная.

Когда вышла «Сказка для старых», посыпались вопросы: а что, у вас действительно есть криминальный бэкграунд? Тогда ответил, что свой бэкграунд покажу во втором фильме. И вот этот фильм теперь выходит на экраны в разных городах.

Много ли вы знаете наших фильмов, в которых «сектанты» изображены не корыстно или комично? Нет ведь. Каждый раз, когда затрагивается тема малочисленных религиозных групп альтернативного видения, обязательно выливается какая-то дичь. Будь то замечательный во многих отношениях фильм «Пыль», где сектанты показаны как пациенты психоневрологической больницы; или весьма интересный фильм «Тучи над Борском» — когда смотрел этот фильм, не мог поверить, что вижу то, что вижу, ведь сектанты там гораздо искреннее и интереснее комсомольцев, нет, конечно же, последние минуты фильма заполнились ожидаемой дичью. Или латвийский фильм «Люди там» — также весьма интересный. Но сектанты там корыстны и лицемерны.

А что делать, если у меня другие воспоминания? Если считаю, что русское сектантство незаслуженно обсмеяно и очернено культурой? А там всё неоднозначно.

А что делать, если ты видишь какое-то явление по-другому, не так, как обычно оно изображается? Брать и писать роман, ставить спектакль или снимать свое кино. Ты с чем-то не согласен? Мы живем в эпоху открытых высказываний, расскажи, как это видишь.

Сколько раз уже рассказывал всё это, наверное, утомил уже рассказами о детстве и юности. Как в двенадцать лет попал в эту интересную общину, какие практики там были, какие молитвы и песнопения. Попасть в подобную общину было очень просто, та местность, где мы жили, была заполнена проповедниками, зазывателями. Если едешь на электричке в большой город, к тебе, скорее всего, подойдут — либо гопота, чтобы стрясти мелочь, либо проповедник, чтобы позвать в гости поговорить о Писании.

Там были пятидесятники-харизматы, причем разные, не очень дружелюбные друг к другу, еще баптисты, адвентисты, иеговисты и даже закрытые общины, которые проповедовали выборочно и не раскрывали свое местоположение. Один раз мы сидели на квартире, зашла бабка, села на стул и начала проповедовать. Ее речь удивила. Она цитировала наизусть редкие места Ветхого Завета. Эмоционально, точно, четко, как человек на большом собрании. Нас в комнате было не так много, а она выстроила объемную и сложную речь. Оказалось, она из закрытой общины. Она не закончила как обычно: «Приходите к нам в церковь», а произвела впечатление и ушла.

В один момент показалось, что у православных есть постоянная грусть, будто само существование, традиция, память и церковная темнота давят и отражаются на лицах, а у сектантов этой грусти нет. Православные после службы не смеются в автобусе и не поют, а сохраняют неподвижность, смотрят не на людей, а в себя. А сектанты радуются, проповедуют, визжат от мгновения и жизни. Кажется, что они думают о разном, у них разное счастье. Если размотать мир, он может показаться… не тем, что ожидалось. Мы ждем, что там будет красота. А там окажется нечто, к чему не готовы. И если там, в автобусе, спросить, готовы ли к раскрытию тайн… Может, все и согласятся.

Казалось, что в сектантском пространстве не было ритуала. Место ритуала занимало естественное эмоциональное существование. Но это не так, конечно. Там выстраивался задорный ритмический мир, внутри которого селился ритуал, создавалось подвижное игровое пространство с активными ролями.

В моей памяти сектанты всегда перемещаются, присутствуют в электричках, автобусах, идут по улице, разговаривают на ходу. Сектанты едут или идут. Если они останавливаются и застывают, им становится тяжело от воспоминаний. Им надо быстро перемещаться, иначе жизнь начинает о чем-то напоминать.

Из множества проповедей в памяти остались странные фрагменты вроде «в раю нет асфальта, там всё из золота», «кто знает, где находится город Тир», «раскрою вам свою тайну, я отдаю в общину не десятину, а половину», прекрасно помню их ритм и интонации. Там постоянно заявлялись намерения и проявлялась воля к подвижности. Один раз проповедник сказал, что мы заберем всю музыку у лукавого и отдадим ее Богу. Механистически это выглядело так: брать любую мелодию и напевать под нее прославляющие Бога песни. Конкретная практика. И сейчас кажется, что она мощная. Можно отдавать Богу ритмы мира.

Всё это очень сложно показать в одном фильме. Но неоднозначность явления, присутствие там людей живой и горящей веры показать можно. Не знаю, удалось или нет. Но мы собрались вместе с замечательными актерами, моими друзьями Катей Старателевой, Федей Лавровым, Кириллом Полухиным, Юлей Марченко, Варей Павловой и нашим продюсером Юлей Витязевой — и сняли этот фильм. Быстро и четко, за одиннадцать съемочных дней. Соединились в общей молитве. Катя — воцерковленная, глубоко верующая, когда я пригласил ее на роль лидера общины, она сказала, что ей это очень интересно, но она должна попросить благословение у своего духовника. Духовник прочел сценарий и благословил. Это неудивительно, в ее речах нет ничего, что не могло быть произнесено с амвона. А текст проповедей мне помогал писать православный священник, не стану здесь указывать его имя, прекрасно понимаю, что этот фильм вызовет у многих верующих далеко не только восторг, но и ревность и недоумение. Вся ответственность за этот материал должна быть на мне и только на мне.

Мы видим снег за окном, мы общаемся с умершими, нас выбрасывает в непонятные слои, в которых мы лежим под одеялом и мерзнем в ожидании прихода росомахи. И над этим звучит проповедь Евангелия. И еще есть любовь. Не знаю даже, смогу ли еще в каком-нибудь фильме так емко и честно передать свое существование.