Фигура высшего репортажа. К 100-летию комментатора Николая Озерова
Зима доносит эхо гастролей мирового футбола по Катару. «Гол!», звучащий на разный манер, нам чужой. Вот Озеровский «Г-о-о-о-л!» был своим. И был бесподобным.
Вместе с Аркадием Ратнером, возглавлявшим отдел спортивных трансляций Гостелерадио, «АиФ» перебирает сюжеты из жизни Озерова – теннисиста, актёра, комментатора.
Из толстяка выйдет толк
Ракетку он взял в руки в 9 лет. Потом – невероятное дело – попал в школу, которую открыл в Союзе известнейший Анри Коше. «Из этого толстяка выйдет толк», – сообщил француз. Толк вышел. К началу войны (в 18 лет) он уже был мастером спорта. Потому и не взяли на фронт, хоть и рвался. В Москве оставили трёх теннисистов, которых возили по стадионам, «чтобы враг видел: советский народ не дрейфит». В том же 1941-м поступил в ГИТИС. С одобрения отца, оперного певца Николая Озерова, и брата Юрия, который вырастет в того режиссёра, что снимет «Освобождение».
«45-кратный чемпион СССР – обескураживавшая величина. Фокус в том, что тогда было два чемпионата по теннису – летний и зимний. Озеров выступал в одиночном, парном и смешанных разрядах – вот и получал 6 медалей за год. Что, впрочем, не умаляет его достижений на корте, – вспоминает Ратнер. – И вроде бы данные не те... Полнота его по жизни будет преследовать, годы спустя ляжет в клинику голодания. Но брал техникой, самозабвенным упорством. А вот актёра первого плана из него и не получилось. Вся энергия ушла на комментаторскую. Роль Хлеба в спектакле «Синяя птица» – потолок».
Ему приписывают ядрёное: «Гол! Х... ! Штанга!» Но Озеров этого не произносил. Так, анекдот.
«Мат у нас в эфир иногда проходил, но никогда в его исполнении. Ляпы единичные. Информирован был лучше, чем любой комментатор. Перед репортажем звонил в ТАСС: «Так, какие свежие новости?» Но главное, конечно, артистизм! Он начинал комментировать вместе с Синявским. Манеру рассказывать о футболе, будто кто-то высадился на Марсе, от него перенял. Плюс театр. Всё оттуда – модуляция, паузы. Те, кто пытался его копировать, почему-то считали: надо просто до посинения орать «гол!». Но, чтобы вы понимали, Озеров над своим «Г-о-о-о-л!» полгода работал, с тех пор как решил переплюнуть южноамериканских комментаторов. Бывало, придёт в комментаторскую – и давай распеваться: «О, Онегин...» Как ни крути, сын оперного певца. Кстати, эпизод. По заявкам Озерова на «Маяке» периодически ставили арии в исполнении отца – тоже Николая Николаевича. Очередной концерт заканчивается, звонит его приятель, лётчик Покрышкин: «Коля, молодец. Душевно сегодня спел».
Бумага визу не получила
Большой человек во всех смыслах. А костюм помятый, часто в пятнах. Комментатор Писаревский как-то решился намекнуть: «Давайте купим вам что-нибудь. Заграница всё-таки... » В ответ: «Вот ещё! Я за границу как к себе на дачу езжу!»
«По магазинам в командировках не бегал. Если что и привозил, то детям – отцом стал в 47 лет, в двойняшках души не чаял. А к своему внешнему виду относился небрежно. Прямо скажем, неэлегантен. Помню, хоккеисты возвращаются из Канады. Надо делать включение в программу «Время». Озерову, который летит со сборной в самолёте, выходить на трап и брать интервью. А он в старом тренировочном костюме. Весь самолёт ему наряд собирал, но брюк его размера не нашлось – снимали по пояс...
По хоккею все сходили с ума. Озеров был его голосом, потому для него открывались любые двери. Как-то в Австрии надо было решить вопрос по командировочным в посольстве. Хватило бы и атташе, но сам посол всё бросил, лишь бы с Озеровым поболтать. Или известная история, как он однажды подвозил пожилого Молотова. Думал: всем расскажу, что вёз того самого Молотова. А в итоге Молотов у Озерова автограф попросил».
Шёл восьмой, решающий матч Суперсерии-72 с канадцами, когда прозвучало его знаменитое: «Такой хоккей нам не нужен». Матч СССР проиграл, а вместе с ним и Суперсерию.
«Он сам руку приложил к проведению Суперсерии, лоббировал встречу. Отдавал в репортажах должное мастерству канадцев, потому что любил спорт. Его поправили – хватит восторгов. А когда канадцы спровоцировали драку и он выдал ту фразу, наверху были довольны. Там же всё пытались контролировать. После Пражской весны вышло распоряжение не употреблять в репортажах военную терминологию. Озеров тогда на бумаге выписывал всё, что не подлежит употреблению, – «выстрелить по воротам», «прицелился в угол».
И вроде масса знакомств, разговоры о том, что у Брежнева на особом счету, но какие-то вопросы к нему имели в Московском комитете партии. Потому и не дали народного артиста СССР. Озеров мечтал, председатель Гостелерадио Лапин за него просил. Но бумага на беспартийного Озерова так и не получила визу».
«Если я месяц не появлюсь в «ящике» – про меня все забудут», – делился он с Зурабом Соткилавой. И случилось то, чего он опасался. Вроде как пошли письма от недовольных зрителей, которым надоел Озеров. Вот Иваницкий, возглавлявший редакцию спортивных программ, и указал ему на дверь.
«Дело не в этом. Озерова мучил диабет, ему было тяжело передвигаться. А тут работа в программе «Время» – то в монтажную сходить, то на машинку. Тексты уже не печатал – просто зачитывал, не укладывался, были постоянные несостыковки. Сам ли Лапин (а он обожал Озерова) дошёл или помогли, но он сказал Иваницкому отстранить Николая Николаевича от эфира. Я присутствовал при разговоре, видел побледневшего Иваницкого: «Как я ему это скажу?» Это был первый удар. А второй – когда Озерову не дали комментировать финал чемпионата мира в 1986 г. Переживал страшно, что добивало его здоровье».
На яшинских костылях
Когда Яшину в 1984 г. ампутировали ногу, Озеров примчался в больницу. «Как же там болит», – показал Яшин на то место, где ничего не было. Через 6 лет Озеров узнает, что это такое. Ему будет 68. Он начнёт ходить с костылями, которые останутся после смерти Яшина.
«Озеров – типичный спартаковец, Яшин – лютый динамовец. Но дружили крепко. Хотя друзья, приятели у Озерова были самые разные. И помогал он всем с врачами, квартирами, детсадами, получая от этого радость. Любимый приём – позвонить какому-нибудь бюрократу из-за границы. «Здравствуйте, это Рио-де-Жанейро, с вами говорит Николай Николаевич Озеров. Как у вас дела? Болеете ли вы за нас?» Человек одуревал – сам Озеров, с другого конца света. А тот продолжал: «У меня к вам огромная просьба... » И с чиновником происходило магическое преображение. Подтверждаю. Я сам так машино-место получил... Он и на пенсии продолжал хлопотать. Но это уже был не тот Озеров. Не то чтобы его сломало новое время, 90-е. Он просто не вписался в него по состоянию здоровья. На костылях, на коляске не успевал везде и всюду, как раньше. Хотя продолжал гастролировать, заниматься спартаковскими делами. Но главной отдушиной стали театр, опера».
«Помню, навестил его в госпитале, было ему очень худо, – вспоминал Соткилава. – Тем же вечером пою, бросаю взгляд на ложу, вижу Озерова. Я обалдел! Оставил умирающего человека – и на тебе! В перерыве иду к нему: «Николай Николаевич, как?!» – «Мне осталось 2–3 дня жизни. Решил: приду и тебя послушаю. Получу удовольствие».