Альмавива, Альмодовар…
На двести лет вперед
Это – вторая постановка шедевра Россини Ростовским музыкальным театром. Первую в 2003 году осуществила команда тогдашнего главного режиссера Сусанны Цирюк. Спектакль получился легкий, игривый, веселый, с обаятельными героями, ироническими декорациями, условно историческими костюмами.– Мы его любили, десятки раз представляли на своей сцене, показывали на зарубежных гастролях. Но приходит время расставаться даже с любимыми спектаклями. Сегодня у нас другой состав труппы, другие технические возможности, – говорит художественный руководитель обеих постановок Вячеслав Кущев.
Капитаном новой постановочной команды стал Георгий Исаакян (Москва). Его сотрудничество с Ростовским музыкальным началось еще в бытность худруком Пермского театра оперы и балета, с постановки опер «Царская невеста» и «Евгений Онегин», а продолжилось годы спустя опереттой «Паганини», вокально-хореографической мистерией «Кармина Бурана», «Фаустом».
Создателям нового «Севильского цирюльника» предстояло найти ответ на два ключевых вопроса: о языке постановки и визуальном ряде.
Музыкальный руководитель и дирижер Андрей Иванов предпочел бы пение на языке оригинала:
– Итальянские слова лучше ложатся на эту музыку. С ними она звучит виртуознее, легче, элегантнее.
– В комической опере – мгновенная смена эмоций, молниеносные реакции героев. Зрители должны понимать, что происходит на сцене сразу, а не после того, как прочтут перевод на табло, – считает Георгий Исаакян.
Творческий спор завершился компромиссом: речитативы (своего рода мелодекламация) звучат на русском языке, арии и дуэты – на итальянском.
Что же до визуального образа Севильи, то краски зачерпнули из палитры самого известного современного испанского кинорежиссера Педро Альмодовара.
По мнению Исаакяна, его киномир близок атмосфере «Севильского цирюльника». Он так же «полон ярких красок и эмоций, скользящего по краю, но все же тонкого юмора и, конечно, темпераментных и дерзких героев».
Возможно не все зрители, заинтересовавшиеся премьерой, хорошо знакомы с творчеством Альмодовара. Вероятно, не каждому, видевшему фильмы этого автора, они покажутся созвучными музыке Россини, опере «Севильский цирюльник». Творения маэстро обычно сравнивают с шампанским. Киноленты дона Педро вызывают ассоциации с напитками более крепкими и тягучими.
Но даже если вы не числите себя среди поклонников таланта Альмодовара, этот эксперимент восприятию спектакля не помешает. Персонажи «Севильского цирюльника» переселены из века восемнадцатого в век двадцатый без повреждения сюжетной канвы.
Молодой граф Альмавива все так же влюбляется в Розину, мечтает о свидании с ней, но при этом до поры до времени скрывает свое имя и титул. За красавицей-сиротой так же неусыпно следит ее опекун доктор Бартоло, который сам намерен на ней жениться и прибрать к рукам приданое. К счастью, есть в Севилье человек, готовый не только ради небольшого вознаграждения, но и из стремления к свободе и справедливости, любви к приключениям браться за решение самых разнообразных проблем. Этот человек – цирюльник (а по совместительству лекарь, аптекарь, ветеринар и стряпчий) Фигаро!
Пожалуй, соприкоснувшись с миром Альмодовара, более смелой и дерзкой стала Розина. Она не только поет, что ни перед кем не оробеет, и все будет так, как хочется ей, – Розина в этом спектакле куда изобретательнее, чем в либретто. Порой просто-таки Фигаро в юбке. В соблазнительной мини-юбке, «подаренной» ей художником-постановщиком спектакля Вячеславом Окуневым.
Как десять Фигаро!
Традиционно считается, что образ Фигаро – это автопортрет Пьера-Огюстена де Бомарше, по пьесе которого Россини и сочинил оперу «Севильский цирюльник».Мне думается, что Пьер-Огюстен де Бомарше, не страдавший от избытка скоромности, мог бы возразить: «Я – это десять Фигаро!»
В сравнении с предприятиями, в которых ему приходилось участвовать, интригами, которые он брался распутывать, проделки Фигаро – ребячьи забавы.
Бомарше выполнял секретные поручения королей, снабжал оружием через подставных лиц североамериканских борцов за независимость от британской короны, участвовал в подготовке и реализации ряда крупных финансовых сделок с зарубежными партнерами и коммерческих проектов.
«Я был самим собой и таким оставался всегда, свободным среди оков, спокойным перед лицом больших опасностей, противостоял всем бурям, одной рукой вел дела, другой сражался; будучи по природе ленивым, как осел, я тем не менее работал неустанно; оклеветанный всеми, но внутренне счастливый, я никогда не примыкал ни к каким партиям, ни к литературным, ни к политическим, ни к мистическим, никогда никому не угождал и, отвергнутый всеми, шел своей дорогой», – утверждал он.
По мнению многих литературоведов, Фигаро, которого Бомарше наделил определенно французским остроумием, и должен был быть французом. А вся эта история разворачивается под небом Севильи исключительно из нежелания нарваться на неприятности с цензурой. (Текст пьесы «Севильский цирюльник» гораздо острее оперного либретто). Андалузия возникла у Бомарше, чтобы не искали французские цензоры намеки на тогдашние нелады во французском королевстве. А вообще-то могла быть на ее месте, к примеру, родина Д’Артаньяна Гасконь. Там тоже народ темпераментный, и страсти кипят.
Значит ли это, что Испания в «Севильском цирюльнике» – страна Вообразилия? Вовсе нет. Среди знакомцев Бомарше были испанцы. Больше того: в его жизни случилось однажды большое – длинною в год – испанское приключение.
В Мадриде жили две из пяти сестер Бомарше. При живом отце они были отданы в ранней юности на воспитание к одному из его деловых партнеров, человеку состоятельному, бездетному, обещавшему оставить им часть своего наследства.
К моменту этих удивительных событий, старшая сестра была замужней дамой, младшая Мария Луиза ходила в невестах.
С ней вышла нехорошая история. Несколько лет назад у Лизетты появился жених. Влюбленный Хозе Клавиго вскоре предложил Лизетте руку и сердце, но она, не без влияния сестры, ответила, что согласна стать его женой, но есть условие. Пусть сначала добьется положения в обществе.
Клавиго обладал усердием и талантом. Он стал журналистом, редактором журнала, получил должность хранителя королевского архива. В глазах окружающих Хозе оставался женихом Лизетты, но почему-то разговоров о свадьбе больше не заводил.
Положение Лизетты да и его самого становилось двусмысленным. По собственному размышлению или чьей-то подсказке, Клавиго сказал, наконец, девушке то, чего она так давно ждала, но потом нашел предлог, чтобы свадьбу отсрочить. Снова сделал предложение и даже сообщил об этом в газете, но опять отказался жениться!
По Мадриду поползли оскорбительные для невесты слухи. От стыда и горя Лизетта слегла.
Об этом сообщили в Париж, ее отцу, а он попросил сына – Пьера-Огюстена поехать в Мадрид и разобраться с обидчиком. Бомарше в план пребывания в Испании включил и пункт о коммерции. Не исключено, что были и какие-то особые поручения.
Бомарше выследил Клавиго. Сначала, улучив момент, представился ему под чужим именем. Потом решил предоставить горе-жениху шанс загладить вину перед Лизеттой, и даже дал денег на свадебные подарки.
Странный жених напрямую не отказывался, но находил поводы увильнуть от подписания каких бы то ни было договоров. То говорил, что выпил микстуру, а подпись, сделанная человеком под воздействием лекарственных средств, в Испании не признается действительной. То признавался, что соблазнил горничную, и она теперь грозит скандалом. Выкручивался, как мог, а потом и вовсе исчез.
Клавиго оказался хитрее и опаснее, чем представлялось Бомарше. Время тянул не зря: склонял в свою пользу влиятельных покровителей. И добился-таки приказа об аресте Бомарше.
Даже французский посланник при мадридском дворе советовал Бомарше немедленно возвращаться в Париж, иначе, если арестуют и бросят в тюрьму, выбраться оттуда будет непросто.
Бомарше сделал наоборот. Он перешел в контрнаступление – нанес визит вельможе, который славился любовью к справедливости, посвятил его в историю сестры и ее жениха. Вельможа принял его сторону. Они вместе отправились к премьер-министру, а потом Бомарше провели в кабинет самого короля. Король возмутился поведением своего архивариуса и тут же лишил его должности.
Только после этого Бомарше вернулся с Лизеттой в Париж.
Рассказ об этой вендетте («Мемуары») он опубликовал через десять лет. Читателей эти приключения заинтересовали. Их обсуждали, о них упоминали в тогдашних СМИ.
Простое ли то совпадение, но уже на следующий год вышла в свет пьеса «Севильский цирюльник». Нынешние имиджмейкеры, наверно, назвали бы «Мемуары» началом компании по раскрутке пьесы.
Если это был рекламный ход, то эффект превзошел все ожидания Бомарше. Потому что вмешался Его Величество Случай.
«Мемуары» Бомарше прочел тогда еще молодой литератор Гете. Эта история подняла в нем такую бурю, что всего за восемь дней Гете написал на основе «Мемуаров» драматическую пьесу. Ее очень быстро опубликовали и буквально через месяц в Гамбурге по этой пьесе сделали спектакль.
Гете многое переиначил. Жених в его пьесе представал более цельной, хотя и противоречивой личностью. Невеста в финале умирала от горя. Увидев, как ее хоронят, жених хотел проститься с обманутой им девушкой, которую когда-то искренне любил, но был убит ее братом…
Гете не стал менять имена участников этой истории. Пьесу назвал «Клавиго». Среди действующих лиц, конечно, был и Бомарше.
Так за год до появления Фигаро его литературный отец сам стал еще и героем театральной постановки.
Видео Владимира Апарина