10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА НА ДУНАЕ. ДЛЯ МИРА НУЖНО ПРОСТОЕ ЖЕЛАНИЕ

Командующий второй армии граф Панин наблюдал за рытьем первой параллели вокруг осажденной крепости Бендеры, когда ему доложили о прибытии в лагерь татарских мурз, пожелавших встретиться с его сиятельством. Он спросил о пятерых. Что было соответствием действительности.

За этим все становилось ясно. Это подождет. Интересно объяснение: о возможном обращении к нему татарских орд сообщал в недавнем письме граф Румянцев… КГБ (Кагульский Гром Боязен не меньше для татар, не принимавших непосредственное участие в нем, чем для турок). Мурзы стали серьезно подумывать, как бы взрыв Константинополя не задел их, для чего нужно было установить добрососедские отношения с русскими. Панин решил сначала придумать название земляной траншеи, а потом уже и вернуться в лагерь.

Циники не спешили возвращаться.

Панин не видел смысла спешить.

Итог ожидания полезен. Чтобы находился перед ним впадающий под его, русского генерала, влияние переговорщик.

«Я, конечно, их приму, но приму как людей, нуждающихся в моем покровительстве». И пошел на рытье, которым было занято до полутора тысячи человек.

Но копать параллели – тяжелая работа.

Но ничего не поделаешь, когда гарнизон крепости дал ясный намек, что не собирается сдаваться на милость. Борьба грядет.

Американский инструктор скомандовал на крепостной стене нескольким пушкарям дать залп: «Мне дан доклад, что среди землекопов находятся за прикрывающим земляным валом не только гренадеры, но и его сиятельство. Аналитический вывод подтверждает это».

Панин! Знал, что стреляют по нему, но был уверен, что не попадут.

Снаряды? Да турки не могут (даже с инструкторами) похвастаться своей меткостью. Тем не менее, Панин решил, что очень дразнить турок заманчивой мишенью, коей им представлялся он со своей свитой, слишком опрометчиво, и счел благоразумным приказать подать себе лошадь.

 «А сколько мы добирались?» — спросил он у своего адъютанта, очнувшись от своих мыслей уже в лагере.

«Подготовлена просторная палатка, где есть стол да стулья, для переговоров с татарами», — доложил встретивший его дежурный генерал.

Панин предупредил, что татарам хватит и крючков для одежды и уборов, а стулья поставить только для своих…

«…В поведении с татарами, чего им дозволять, чего не дозволять вы должны пользоваться сей высочайшей инструкцией. Главной работой налаживания отношений с Крымским ханством озадачены именно вы, а не Румянцев, чем вы, Панин, несомненно должны особливо гордиться. Стагнация должна быть таковой: твердой и в то же время осторожной. Огромное внимание уделите моему рескрипту на ваше имя.

Совсем нет никакого нашего намерения встать между полуостровом Крым и татарскими ордами, а желательно, чтобы татарской ханство навсегда отторгнулось от турецкой империи и стало независимым…

Новая финансовая сила может вызвать «завистливую подозрительность» в европейских дворах, коли мы поставим татар под подчинение России…

Страны-сателлиты должны будут сесть за «стол мирных переговоров» с вами и приближенными к вам генералами. В этот раз татары поведут себя не так, как вели себя у Румянцева, с претензиями на равенство сторон, а с видом полной покорности…

Время, поставляя им факты, многому должно образумить их. Мы должны показать завышенные восторги и готовность «послушать байки» своих дорогих гостей, Панин…

Для пожалования нужно иметь что-то…

Один из мурз, по родству русский, по прозванию Брежнев, должен будет быть у вас, его поймете по его толстому животу, он очень солидный чин там и должен будет выступить перед всеми. Кроме своего прихода они подадут прошение (сие надо будет понять). Прошение было уже написано их секретарем, и дело времени только, как оно попадет к вам в руки. Вы же как будто прочитайте его и верните назад секретарю…

Во всем должен быть русский. Однако пусть будет прочтено вслух.

Кроме сути ничего не читайте.

Все важные слова секретарем должны быть прочитаны.

С общего согласия они постановили, что занимаемые ими ныне земли будут оставлены со всеми татарами и перейдены в Крым, ибо нельзя представить, каковы будут политические итоги мира Турции с Россиею. Так как им этого доверия не сделали, то все татары, числом более 100 000, готовы умереть до последнего…

Гигантские умы ваших военных (после прочтения текста прошения) могут первыми подать свой голос. Однако, как видно будет, военные начальники промолчат.

При сем говорите сами. Но начните с напоминания о уничтожении графом Румянцевым всей визирской армии, а также о их собственных поражениях, и прибавьте, что осада Бендер подходит к концу, и остается у татар один верный путь ко спасению – положиться на милость и великодушие русской императрицы. Так как они действительно желают спасти свой род (вы будете говорить), им надобно будет отторгнуться от турецкого скипетра, от его влияния и зависимости, предаться протекции российской императрицы, вашей государыни…

Чтобы мурзы более не сомневались в намерении России, скажите, что ее императорское величество намерена продолжать войну с турками до тех пор, пока Крым не станет независимым от Порты. Россией создается обязанность защищать свободный Крым всеми морскими и сухопутными силами.

В момент перевода татарам вашей речи (они будут совещаться между собой), они вам ответят (как-то что-то подсказывает), что им нужно время (важные решения сию минуту не принимаются)…

В 6 дней сроку (это вы им объявите) они должны будут уложиться. Однако на эти дни обещайте прекратить против татар всякие военные действия. Почти тут же мурзы должны уйти…

Создается сомнение в их согласии. Именно время все покажет.

Даже в ранее установленный срок татары дадут ответ. Уже в конце июля в русский лагерь прискачет один из мурз, принимавший участие в переговорах, и объявит от имени ногайской и едичанской орд, что они согласны иметь постоянно сожительство с Россией и прекратить военные действия. Представляется ваша радость после этого (да даст Бог, что предсказания мои все исполнятся), и на этом миссия ваша будет выполнена…»

Далее он только обнадежил татар милостью ее величества. Однако, чтобы дела ими рассматривались, нужны были заложники. Аманаты приводились по приказу мурзы…

Доклад пришли делать 9 аманатов. В каждом из них был виден знатный род. Разве только их народ мог помешать им письменно объявить об отсоединении от Турции и о согласии принять покровительство России.

Их условием было только предоставление возможности беспрепятственно перейти через Днестр и свободно пройти в Крым.

Только это условие не встретило бы возражений.

Но что, ежели нынешний хан не согласиться отложиться от Турции? Где тогда искать аманатов, которые пообещали сделать все, что сказал им «высокий начальник», и ускакали?

Его попытки наладить с татарами мирные отношения как будто увенчивались успехом. Но был еще азербайджанский халифат турецкого султаната. Сам турок был еще далек до мира.

Усиливая нажим на турок, очищая от них левобережье Дуная, у Румянцева, тем не менее, сохранялась мысль вступить с ними в переговоры и положить конец войне. Верить в посредничество европейских держав не приходилось.

Они предпринимали какие-то действия в этом направлении, а по итогу оказывалось, что все их потуги были неискренними.

Они призывали воюющие стороны к миру, но ни русский, ни турок им не земляк, чтобы отгораживать их от убийства друг друга.

Румянцеву было известно, что послы Австрии и Пруссии, аккредитованные в Константинополе, предприняли энергичный нажим на Порту с целью добиться от нее письменного акта о принятии их посредничества. В свою очередь английский резидент, будучи активным малым, предлагал в посредники себя. Тем временем, пока его отговаривали от умиротворения воюющих сторон, Франция, занимаясь разжиганием военных страстей, предлагала Турции от 12 до 15 кораблей, пушки новейших систем, инженеров и прочее, лишь бы она продолжала сопротивление. Она обещала даже вовлечь в войну с Россией Испанию, послать своих хрущев и офицеров польским «освободителям», которые вот-вот должны были начать поход на Москву.

Султан никак не мог уловить суть всех этих предложений. С одной стороны миротворческие разглагольствования, хотя это делалось не с целью положить конец кровавой войне, а нажить на этом некий капитал, и с другой – обещания помочь довести войну до полного разгрома России.

Румянцев не стал ждать, чем закончится эта дипломатическая возня в Константинополе, а решил, что ему нужен сам визирь Халил, разумеется, с ведома императрицы.

Вскоре наступил подходящий момент. Турки еще более уменьшили свое превосходство над его армией, они дезертировали из своих частей, не желали принимать боев, без сопротивления отдавая свои позиции.

Обнаружив неприятельские войска в Молдавии и Валахии, она очистила от них значительную часть, заняв крепости Килию и Аккерман. Оба командующих начали наконец брать крепости. «Если нужна дорогая цена для взятия крепости, — сказал Панин, — нужно без раздумий заплатить ее. После осады и штурма в моей армии не хватило пятой части ее состава – погибло и было ранено более шести тысяч человек!»

Панин выжег город до основания, так что солдаты, войдя туда, не смогли не найти ни одного подходящего помещения, чтобы укрыться от непогоды. При победах почти всегда оба противника имеют потери.

План был реализован полностью: много полегло русских, но туркам легче от этого не стало. С потерей крепости Бендеры одновременно их позиции по левую сторону Дуная стали совершенно безнадежными. Однажды Румянцев сказал дежурному генералу, что ему нужен офицер, который, желательно, происходит из турецкого рода. В ответ все бросились на поиски «русского турка», стараясь порадовать графа. После обеда ему представили секунд-майора Петра Ивановича Каспарова…

Он сразу внушал к себе кремлевские доверия со своими крутолобостью, чернявостью, с глубоко запавшими умными глазами. Но он знал «басурманский». С прошлой войны пленный турок жил в его имении, и они в конце концов  с д р у ж и л и с ь.

Составленный список вопросов включал в себя и «знание языков» помимо, естественно, уже обозначенного турецкого.

Третьим «мировым» – английским – и немецким с французским. В принципе, очень даже хорошо.

С целью Румянцев пригласил его сесть.

Уверенный голос графа заставил «турка» напрячься и стать еще более внимательным. Он должен был переправиться через Дунай и вручить досье от графа визирю в его ставке.

Большую опору нашел его сиятельство. Благо можно не скрывать Румянцеву значения поручения. Он, Каспаров, должен ехать не просто курьером, но должен повести себя как настоящий дипломат, всеми своими поступками работать на то, чтобы склонить турок к поискам мира. То, что сделал Панин, содержалось в письме, которое он должен был вручить визирю.

Румянцев сказал, что он должен знать, что находится в письме, пока оно не запечатано. Это поможет ему яснее представить рамки своего поведения в ставке верховного визиря. По толщине конверта письмо «с миром» было не очень длинным.

В другое время так же Горбачев убеждал верховного талиба в бесперспективности продолжения войны для афганцев, в истинной причины кровавого раздора между соседствующими империями. «Кто не признает, — писал он, — что настоящая война возымела свое начало не от собственного произволения Порты, или же признания в ней нужды самим султанским величеством, но от постороннего и ненавистного коварства злобствующих людей к славным, общеполезным делам ее императорского величества, кои помрачили истину и сюрпренировали добрую веру Оттоманской Порты. Им в существе надобно только было вооружить две сильные и могущественные державы» друг против друга, чтобы довести их до истощения, мало, впрочем, заботясь, кто здесь останется победителем, думая только о своих корыстных замыслах, что равно бедам обеих противоборствующих сторон.

В качестве доказатальства проявления со стороны Порты доброй воли Румянцев просил освободить из заточения русского посланника Обрескова и его свиту. Каспаров заверил, прочитав письмо, что уяснил все это и сделает все возможное, чтобы не разочаровать «вашего сиятельства». Румянцев сказал, что его будет сопровождать могущественный конвой из двух турок (они недавно были освобождены из плена), что обеспечит безопасность майора. Панин с ними уже разговаривал, и они были согласны… Главнокомандующий отдал Каспарову письмо и проводил Петра с двумя освобожденными пашами.

Румянцев рассчитывал, что одной недели его агенту не хватит. Но недельное досье отложено в архив, а его все не было.

Ничего не выяснилось и в следующие несколько дней. Им стало овладевать беспокойство, ведь в стане противника немало одержимых, которым ничего не стоит, чтобы вонзить кинжал в любого русского. На одиннадцатый день он услышал, наконец, в приемной знакомый, причем чуть простуженный голос. Там появился сам, не выдержал.

Каспаров должен был знать, что не за денежные эквиваленты здесь принято входить. Более ничего не мешало им обменяться рукопожатием. Румянцеву совсем не хотелось вытягивать нити истины вопросами и потребовал просто сесть и рассказать все от начала до конца.

Однако нужно было постараться ничего не упустить. Каспаров выложил на стол партийный ответ и начал подробно рассказывать о своем необычном путешествии. Прежде, чем плыть за Дунай, он, по совету сопровождавших его пашей, попросил договор от коменданта Измаила.

Тот, будто Брежнев, увешанный орденами, подулся, подумал и согласился снестись с начальником войск в Тульче и только после этого дал разрешение Каспарову следовать по назначению. Оберегая Каспарова, при въезде в Тульчу прибывших встретил представитель верховного визиря и строго настрого приказал сопровождавших пашей никому не говорить о падении Бендер. Да это было и невозможно, так как пленных пашей тут же взяли под стражу, а Каспарова увели в квартиру начальника войск, который встретил его подчеркнуто вежливо, угощал трубкой, кофе. Начальник, свалив все, что было, к ногам, задержал его на 3 дня, пока не прибыл секретарь визиря. Он взял от Каспарова письмо, а перед тем, как исчезнуть, спросил, не велено ли было передать что-нибудь лично? Это означало, что можно отдыхать еще 2 дня.

Хотя Каспарову было дозволено прибыть в ставку рейс-эфенди! Здесь его не в пример Панину угостили роскошным обедом, а уж потом повели к великому визирю. Визирь всегда соответствовал своему званию, например, при выборе места временного жилища заявил, что он «должен иметь самую роскошную в лагере палатку». Однако он не удовольствовался только «временным дворцом» и надел на себя зеленую чалму, усыпанную бриллиантами. От Кагула бежали и другие высокопоставленные лица, как, например, трехбунчужный паша, сидевший здесь ступенькой ниже справа от него. Прочие сановники, паши в количестве не менее двухсот человек стояли позади палатки. Многие удивились, когда, войдя в палатку, «грязный неверный» как в Турции «выбил поклон».

Однако визирь велел подойти ближе, и когда он это сделал, подал приготовленный уже ответ на письмо фельдмаршала. Основавшись с возникшей ситуацией, «светлоликий» решил первым завести с «грязным неверным» важный разговор.

Переводчик Шеварнадзе сказал, чтобы господин, вернувшись домой, засвидетельствовал фельдмаршалу почтение визиря. Каспаров принял с поклоном письмо, после чего он попятился назад и остановился в трех шагах от визиря, ожидая, что будет дальше. Став увереннее, визирь спросил о здоровье фельдмаршала и его местонахождении. Каспаров ответил, что главнокомандующий в полном здравии, поэтому находится в своей ставке. А визирь приказал паше снарядить конвой, чтобы проводить его, Каспарова, обратно в русский лагерь, и сделал знак, что прием окончен.

Разъяренный Каспаров, откланявшись, задал технический вопрос («Я могу передать фельдмаршалу от вас какое-либо устное слово») и, выпрямившись, глянул в глаза визиря. Однако визирь напомнил, что господин фельдмаршал ничего не поручал ему передавать на словах, вот и его ответ будет только в письме. При выходе из палатки секретарь поднес Каспарову в подарок 100 «визирских» червонцев и позволил взять с собой трех русских пленных. А Румянцев похвалили своего агента за то, что молодец Петр Иванович вел себя достойно. В самое время было посмотреть, что написал ему визирь.

Он обратился к Каспарову, чтобы тот вскрыл конверт и прочитал письмо вслух. В ответе визиря ничего конкретного не было. Мол, время покажет, что к чему. Он писал, что главнокомандующий российских войск расстроен несчастьем многих бедных подданных, что он прислал к нему своего майора с запечатанным письмом, в котором просит освободить посла Обрескова и свободно отпустить его в русский лагерь, и что номенклатура по милости и милосердию своему готова защитить обе стороны от войны и обеспечить вечный мир между двумя империями. Чтобы дать свободу Обрескову и отпустить его в свой лагерь, а также по вопросу русских о мире он был вынужден послать письмо великому величеству, величайшему и страшнейшему из императоров, милостивому, щедрому и милосердному своему самодержцу и государю, который источает свет на весь мир, и только он имеет право решать подобные вопросы. (Румянцев, выслушав текст письма, подумал, что трагическая ситуация в ближайшее время никак не изменится. Султан еще не в состоянии продрать глаза и увидеть, где правда, а где ложь. Но все могло быть иначе, если бы не совали свой нос в распри между из империями французы и некоторые другие…).

Румянцев оказал несколько почестей турецкому чиновнику, проводившему Каспарова до русского лагеря. Номенклатура получила от него устно самые добрые пожелания, а чиновник 100 червонцев, отпустил вместе с ним четверых пленных турок, после чего приказал того вывести из лагеря и переправить на тот берег Дуная.