Художник Георгий Лапшин: сверходаренный русский
1906 год художник Георгий Александрович Лапшин провёл в Париже... Есть в этом факте своя собственная, глубоко символичная метафизика. В тот момент прошедшая через революционное потрясение общественного сознания Россия интуитивно стремилась найти социально-политическое равновесие, как можно органичнее совместив консервативные воззрения одной части общества с передовыми идеями другой.
И в это же самое время герой нашего рассказа, оказавшийся за многие сотни вёрст от родной Москвы, денно и нощно трудился в парижской Школе Кормона и художественной студии Леомитта, синтезируя академические знания, полученные в Строгановском училище, с полюбившимися ему с первого взгляда импрессионистским направлением живописи. Стремительная трансформация сознания большого мастера на фоне ментального перерождения великой державы — сюжет, достойный больших экранов. Тем более, что спустя полтора десятка лет первый покинет вторую навсегда. Георгий Александрович закончит свой век всё в том же Париже, куда (транзитом через Италию и Германию) эмигрирует в 1922 г и где добрых три десятка лет будет одним из видных деятелей Общества французских художников. Кроме того, сверходаренный русский эмигрант станет выдающимся декоратором и самой настоящей звездой театральных подмостков. Франция запомнит Лапшина как «художника-тенора» и режиссёра-постановщика спектакля «Сказание о невидимом граде Китеже».
Ну а для нас первоочередной интерес представляют его удивительные пейзажи. Творения Георгия Александровича — это всегда уникальная атмосфера, неповторимое настроение каждого нового полотна. А точнее — те виртуозные приёмы, с помощью которых откровенно небогатые на детали объектов картины добиваются сильного эмоционального эффекта.
Для лучшего понимания этой «эмфатической механики» обратимся к натюрмортам кисти Лапшина. Обратите внимание, уважаемый читатель, какой разительный контраст являют многочисленные, тщательно «выписанные», «подробные» элементы цветочных композиций в сравнении с лаконичными «срезами реальности», которые представляют из себя пейзажные работы мастера. С одной стороны, живописец предоставляет нам возможность сколь угодно долго любоваться благоухающими соцветиями, «гуляя» взглядом по тысячам хитросплетений цветов, оттенков и форм.
Но стоит нашему восприятию столкнуться с широкими, дерзкими мазками и отчаянно-смелыми сочетаниями оттенков, и в нём тотчас рождается ощущение изменчивости, «неустойчивости» композиции в целом. Подсознание моментально выделяет для нас ключевые объекты в пространстве холста и тут же сигнализирует о «нехватке» визуальных доминант для составления более полного впечатления. Именно так происходит с каждым, кто бросает первый беглый взгляд на нечто, завладевшее нашим вниманием, и составляет самые первые и ранние, а потому — самые свежие и острые ощущения от увиденного.
Художник, таким образом, оказывается способен подарить зрителю новизну впечатлений от созерцания улиц, площадей, парков и набережных, которые могут быть давно ему знакомы. Тем же, кто впервые в жизни видит изображаемую панораму, он позволяет ощутить себя не статичным наблюдателем, но как бы живым и движущимся элементом композиции. Ведь и в жизни мы редко замираем на десятки минут, чтобы полюбоваться маковкой старинной церкви подле разбитого полозьями зимнего тракта или игрой ветра, треплющего листву каштанов на парижских улочках.
Это не просто мир, увиденный и перенесённый на холст стараниями живописца; здесь навсегда поселились и всякий раз заново переживаются неоценимо важные моменты чьих-то первых встречи расставаний, обретённая уверенность или потерянные иллюзии, миллионы оттенков самых разных чувств. Импрессионизм Лапшина — стремительный, «дышащий» и вечно актуальный.