Неизвестная история. «Есть такая правда, которую знать необязательно»
Эти слова в сериале «Седьмая симфония» говорит НКВДэшник Серёгин (Кравченко) поэтессе Ольге Берггольц (Толстоганова). Многие историки и музыканты считают: создатели фильма следовали именно этому тезису, сами определяя, что нужно знать людям, а что нет
Доктор исторических наук, заместитель директора Санкт-Петербургского института истории РАН Юлия КАНТОР, специализирующаяся на истории Второй мировой войны, рассказала «Собеседнику», что не так с этим фильмом и почему ряд экспертов называет сериал «миной замедленного действия», взрывающей историческую память.
Украли подвиг
– Вы говорили, что создатели фильма украли подвиг питерской интеллигенции. В чём это выразилось?
– Я далека от мысли, что художественный фильм должен повторять историческую канву. Но ни у кого нет морального права извращать контекст. В фильме это произошло. Получилось, что главную роль в том, что Ленинградская симфония была сыграна в блокадном городе, принадлежит НКВД.
Да, НКВД в Ленинграде во время войны выполнял много важных функций – это и борьба со шпионажем, и предотвращение хищений и спекуляций. Именно благодаря документам НКВД (я много работала в архиве петербургского УФСБ) мы узнали, что творилось с каннибализмом, продовольствием, со спекуляциями в блокадном городе.
Но из фильма-то напрямую вытекает (в том числе благодаря тому, как здорово играет Кравченко), что НКВД дирижирует Седьмой симфонией, а блестящий дирижёр и мужественный человек Элиасберг – просто статист. Такой подход не выдерживает критики, я бы сказала, что это украденный подвиг.
В фильме показан абсолютно деревянный и почему-то пожилой (в тот момент Карлу Элиасбергу было, как и Шостаковичу всего 34 года, что, согласитесь, очень меняет ощущение) дирижёр. Алексей Гуськов пытается играть то ли отрешённо сосредоточенного, то ли бездушного человека, который не может ничего иного, кроме того, чтобы в прямом и переносном смысле махать руками и говорить: «Мы ничего не успеем, у меня нет оркестрантов». А потом передавать лейтенанту НКВД списки, чтобы тот всех разыскал… На таком фоне декларации создателей фильма о том, что он – ода подвигу Элисаберга и оркестра выглядят как минимум странно.
Седьмая симфония – один из самых ярких гуманистических символов Великой отечественной и Второй мировой. Трансляция велась не только на Ленинград, Москву и другие города СССР, но и на страны-союзницы, и – через линию фронта – в немецкие окопы. И по нацистским материалам известно, какой шок и какую ярость испытали их пропагандисты, когда эта симфония была исполнена именно в Ленинграде, который они считали уже вымершим. И особенную злость вызвал тот факт, что дирижёром был Кард Элиасберг – полунемец, полуеврей, что для нацистского сознания вообще непереносимо.
Двойная симфония – музыки и орудий
– Как было на самом деле?
– Все всегда знали (и в советское время), что это – подвиг ленинградской интеллигенции. И никто не покушался на это.
Оркестр собирал сам Карл Элиасберг, которого привезли на первую репетицию в марте 1942-го на саночках – настолько он был истощён. Глядя на цветущего исполнителя главной роли в это трудно поверить… Элиасбергу помогали в горкоме и обкоме, в руководстве Ленинградского фронта: это действительно была идеологическая задача государственной важности. Принципиально понимать: оркестр ленинградского Радиокомитета, единственный симфонический коллектив, оставшийся в городе, дал в блокаду более 200 (!) концертов. Апофеозом стала Седьмая симфония.
После того, как Элиасберг немного оправился – его с женой (которую никто не арестовывал) поместили в стационар для дистрофиков – ему выдали велосипед, и он объезжал адреса музыкантов. Те, которые он знал, или выяснял у родственников. Запросы на фронт посылались либо через обком, либо через Ленфронт. А с фронтов музыкантов уже по разнарядке отправляли в Ленинград.
Элиасберг сам (или Ольга Берггольц, или кто-то из ведущих) объявлял по радио о наборе в оркестр. Я разговаривала с музыкантами, они рассказывали: «Работаю на заводе, и вдруг слышу по радио: Карл Элиасберг и оркестр Радиокомитета просят явиться всех музыкантов, оставшимся в городе. Желательно, со своими инструментами». По городу были развешены объявления о наборе в оркестр: от прежнего состава после страшной первой блокадной зимы осталось 15 человек.
И именно Элиасберг совершил невероятную вещь – из разрозненных, с разным исполнительским опытом, истощённых музыкантов создал коллектив, который сыграл симфонию на мировом уровне, без скидок на тяготы блокады. Ничего подобного в фильме нет: а ведь квинтэссенция именно в этом. Зато в фильме лейтенант госбезопасности Серегин говорит Элиасбергу: «Мне приказано собрать оркестр, и я его соберу – с вами или без вас».
Концерт состоялся в августе 1942-го. Казалось бы, лето. Но зал был настолько промерзший и промокший, его нечем было ни просушить, ни отопить – температура там была 10-12°C. На репетиции артистам на несколько минут дали свет, чтобы они привыкли к нему. И это был для них как шок – музыканты вспоминали об этом, как о чуде.
Генерал Говоров в момент концерта организовал операцию «Шквал»: немцы ведь тоже готовились – они собирались прицельно бомбить филармонию. И главными героями наряду с музыкантами стали военные – без них концерт не смог бы состояться. Так что это была двойная симфония – музыка плюс грохот орудий. Ни одна бомба не упала на центр города! Поразительно, но об этом в фильме – ни слова, ни кадра!
Лет 20 назад одна из участниц концерта, Ксения Матус, рассказывала мне: «Когда мы заиграли, вдруг начался дикий грохот. Я поняла: началась бомбёжка, и подумала – как жаль, если нам не дадут доиграть». Представляете? Музыкантам было важнее доиграть, чем выжить – такое значение для них имел концерт! В фильме же этого не ощущается.
«Им удалось невозможное – вообще не показать блокадный город»
– Другими словами, одна из главных претензий, кроме украденного подвига, – в фильме нет атмосферы блокадного города? А это был беспрецедентный случай в мировой истории (как это было - читайте тут).
– Не обязательно в художественном произведении создавать все «как было». Но зритель должен почувствовать атмосферу того времени. А мы смотрим фильм, и за все 8 серий два или три раза слегка бомбят… Школьнику известно, что город обстреливали порой по 5-8 часов ежедневно.
Героиня весной 1942-го – в самое смертное время! – приходит домой и включает свет, и на дирижёрском пульте у Элиасберга горит лампочка, и в столовой, где питаются музыканты… В Ленинграде с осени 1941-го не было электричества!
Были коптилки. Ольга Берггольц пишет, что руки обжигает коптилка, а кругом лёд. И мёрзнут чернила. Электричество подавалось на несколько часов, в стратегические объекты. Репетиции, к слову, проходили в Радиокомитете – там, если и давали свет, то только на короткое время и только в студии прямого вещания.
Герои фильма приходят в свои квартиры, а там целые окна… Это невозможно! И совсем караул, когда упитанные, красивые женщины с эффектными причёсками и в костюмах с иголочки говорят о доппайке, о дистрофии…
И кто в таком фильме поймёт про то, что живая кошка – главная валюта? Да и какие кошки в 1942-м? Их тогда уже всех съели, а в 1944-м в город специально из Ярославской области завезли 200 кошек, потому что расплодились крысы.
Гуськов в шляпе, щегольском пальто и в начищенных ботинках (не в валенках)! Дети-блокадники бегают!
Все это создает чудовищное ощущение неправды. И это в городе, где ежедневно, по опубликованным данным НКВД, умирало от 3 до 9 тысяч человек.
У зрителя закономерно от таких «картинок» создастся впечатление, что ситуация в Ленинграде была примерно такой же, как в любом опалённом войной городе страны…
Люди, в том числе и сам Элиасберг, были завёрнуты в тулупы, одеяла – все, что могло хоть как-то согреть той страшной зимой. В городе минус 30°С, дома – минус 5°С, и то если хорошая буржуйка (железная печка, которой отапливали промёрзшие квартиры). Люди жили в пальто, буквально примерзая к кроватям… Как однажды сказал Александр Сокуров, история блокадного Ленинграда вмёрзла в историю Второй мировой войны. Так вот, в фильме «Седьмая симфония» нет вмёрзшей истории. Они умудрились вообще никак не показать блокадный город. Между прочим, в старой советской картине («Ленинградская симфония», 1957 г.) атмосфера блокадного города была. И возможно поэтому это был очень сильный фильм.
Знаете, Дмитрий Хворостовский, готовя программу песен Великой Отечественной, сказал, что прикосновение к искусству военного времени должно для исполнителя включать «код боли». Очень точная формула. На мой взгляд, люди, которые создавали сериал «Седьмая симфония», этого кода лишены.
Чем опасен сериал?
– У фильма был консультант. Профессор Никита Ломагин считается одним из главных экспертов по блокаде.
– Консультант не имеет права решающего голоса: это прерогатива режиссёра. Но всегда есть выбор – принять правила игры или же, если не согласен, отказаться. Могу лишь исходить из собственного опыта работы. Я была консультантом фильма Александра Миндадзе «Милый Ганс, дорогой Пётр», и это была потрясающе интересная работа, потому что Миндадзе была нужна правда о сотрудничестве СССР и Германии до войны. Из этой правды он создавал глубокий художественный образ. Был у меня и негативный опыт, с одним из центральных каналов. Я разорвала контракт – потому, что в сериале про одного политического деятеля периода революции, который я консультировала, просто игнорировался исторический контекст. Это вопрос репутации – профессиональной и человеческой.
– В чем «мина замедленного действия», заложенная в фильме?
– Ощущение лёгонькой мелодрамы останется в памяти зрителей. И неизвестно, что хуже – такое знание о Седьмой симфонии, её исполнении в блокадном городе, справедливо названном «ленинградской победой», или незнание о ней вообще.
Создается совершенно определенная парадигма. Как в оркестре: всегда есть дирижер, первые скрипки и вторые. Так вот, здесь произошла полная подмена одних другими. Более того – подмена смысла. И это самое страшное.
Это не миф: «телеграмма» от Геббельса была
– Элиасберг, – говорит историк, – страшно будоражил нацистов самим своим существованием. Их бесил оркестр в городе, который должен был уже, по их подсчётам, быть мёртвым. Они ведь уже летом 1942-го намечали банкет в «Астории». Даже напечатали пригласительные билеты… А там оркестр играет, представляете? Причём, многие концерты транслировались за линию фронта, которая находилась на Пулковских высотах.
Немцы действительно сбросили листовки и поздравление Элиасбергу с днём рождения и благодарностью за то, что он играет Бетховена и все такое. Этим занималось геббельсовское министерство пропаганды. Они думали, что дирижёра тут же репрессируют. Но этого не случилось.
В фильме этот момент тоже есть. Но он гротескный и абсолютно фантастичный. Аккуратненько, на белом парашюте, прямо к дверям Дома Радио спускается чёрная коробочка с радиоприёмником…