Геращенко Виктор Владимирович. Председатель Госбанка СССР. 2
Стал я бухгалтером (потом инспектором) в отделе корреспондентских отношений со странами Европы, США и Океании управления валютно-кассовых операций, одного из ведущих в банке, определяющем его политику, сеть корреспондентов за границей, методы расчетов и, наконец, проводящем операции с валютой (дилинг и депозиты). Зарплата у нас была невысокая — от 80 до 100 рублей. Мы много читали — любую попадавшуюся специальную литературу. Все интенсивно учили языки. Через год мы стали получать по 10 % надбавки за знание языка, как и все сотрудники, сдавшие соответствующие экзамены.
Расчеты с капиталистическими странами в условиях холодной войны шли сплошь через аккредитивы. Причем подтвержденные за границей, то есть наш платеж должен был быть гарантирован иностранным банком. Тогда же Внешторгбанк начал не только предоставлять, но и получать депозиты в валюте, покупать и продавать валюту для обеспечения расчетов. Все это было еще примитивно. По каждой валютной операции писалась служебная записка и получалось разрешение у руководства.
.со временем и стал получать третий по размеру оклад в отделе после начальника и его зама — 125 рублей плюс 10 % за язык. Но это больше из-за того, что народ расходился: все двигались по пресловутой карьерной лестнице, а я — нет! Причем с делом справлялся! Однажды я даже предложил взять на себя два участка и тянуть их, но чтобы мне платили полтора оклада. «Нет, — говорят, — не положено!»
В декабре 1962 года мне неожиданно предложили поехать на стажировку в Англию. Собирались отправить трех человек, среди которых должен был быть, в частности, и управляющий Ялтинским районным отделением Госбанка. Жена у него была начальником управления продовольственных товаров города. В советское время должность покруче мужниной! Для поездки в то время необходимо было кандидата утверждать на выездной комиссии в райкоме партии, давать ему характеристику. И вот вызвал секретарь РК нашего коллегу и предупредил: «Знаешь, я не советую тебе ехать. Сейчас, если вынести твою кандидатуру на загранкомандировку, столько анонимок на жену придет, не отмоешься!» Он послушался совета и отказался от поездки. В общем, появилась нежданная вакансия.
...после поездки в Лондон на летнюю банковскую школу Дубоносову предложили возглавить Моснарбанк в Лондоне. В результате Андрей Ильич для Моснарбанка сделал очень много, значительно повысил его рейтинг и как банкир был признан деловыми кругами далеко за пределами лондонского Сити.
За девять лет, пока А. И. Дубоносов был на посту председателя правления, банк увеличил свои активы почти в 30 раз — с 8,6 до 250 млн фунтов стерлингов. Естественно, этому способствовал и рост товарооборота Англии с СССР, но, безусловно, и личный вклад Андрея Ильича в эти достижения огромен. Моснарбанк при нем стал активно работать с английскими государственными ценными бумагами, расширил кредитование местных городских проектов и участвовал в деятельности на валютном рынке.
Мое возвращение в Лондон произошло в декабре 1965 года. Теперь уже я пробыл в Лондоне почти два года. В штате было аж семь советских сотрудников при общей численности работающих в банке около 150 человек. Я вначале отвечал за определенные операции — аккредитивные, кассовые. Тогда банк активно обслуживал экспортные и импортные расчеты Советского Союза с Европой — это мне было хорошо знакомо по работе в Москве. В банке кредитовалось и много небольших компаний. Через некоторое время меня перевели на операции по переучету векселей — в Лондоне существовали дисконтные учетные дома. В 1966 году мы стали осторожно заниматься операциями на фондовом рынке — покупали муниципальные облигации, которые гарантировались Минфином страны. Мы были очень активными участниками рынка — средства нам позволяли это делать. Жесткий лимит нам устанавливался только для банков стран Восточной Европы, с которыми банк также очень активно работал.
Нас курировал не только Госбанк, но и отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС. Часто это помогало. Так, однажды они предупредили о том, что в Болгарии появились внутренние экономические трудности, и мы вовремя приостановили выдачу кредитов болгарскому Внешторгбанку.
В середине 70-х годов должность председателя совзагранбанка была номинальной, в основном определяющей только общую политику банка. Оперативным руководством занимался английский генеральный управляющий Дикс — сильный профессионал, правда, банкир старого плана. Пока все было спокойно, оба эти руководителя хорошо уживались, но при возникновении сложных ситуаций были коллизии. Английский штат был сильный и управляемый, если, конечно, чувствовал логику движения. Если же им пытались что-то навязать, наиболее ценные сотрудники просто увольнялись.
В Англии очень сильный Центральный банк. И поэтому нам из Москвы не предлагали давать кредиты компаниям, связанным с местной компартией и тем более с КГБ. Хотя попытки заставить нас прокредитовать правительство Никарагуа по закупкам сахара делались. Мы понимали, что кредит этот невозвратный, и отказали. Ведь потом пришлось бы эти средства списывать, и обвинили бы в потерях все равно нас. А никто письменных указаний не давал, все по телефону «просили»! Надо сказать, активно нам помогал отбиваться от подобных предложений председатель Госбанка Владимир Сергеевич Алхимов.
Работая с нашими союзниками по СЭВу, именно Моснарбанк и в меньшей степени парижский Евробанк пробили банкам соцлагеря выход на международный и европейский рынки. В частности, у них долго не получалось работать на западных рынках напрямую, и мы часто действовали таким образом: предоставляли союзникам кредиты, используя половину средств банков западных партнеров. В случае же затруднений с возвратом кредита мы выкупали их долю. Благодаря такому так называемому silent participation (молчаливому участию) наш собственный лимит был задействовав меньше. Это было пионерское решение. В результате наши восточноевропейские коллеги затем стали работать с Западом напрямую.
В конце моего срока нахождения в Англии я отвечал за работу на финансовых рынках. В банке этим занимались двое — моим партнером был англичанин. Дело это специфическое, для успешного занятия им необходимо было много общаться с коллегами из других банков, в том числе периодически выпивать с ними в пабах. И не смущаться от отсутствия котелка в ситуациях, когда этот головной убор был водружен на собеседнике. Работали мы и с американцами, хотя значительно меньше, чем с европейскими банками, в первую очередь при больших закупках зерна (в 1963 и 1972 годах). Особенно большая работа была проведена в 1972 году, за что ряд работников внешнеторговых организаций и валютного управления Госбанка вместе с транспортниками были отмечены орденами и медалями. Один мой коллега так называл причину своего награждения: «За неурожай!»
...Во время стажировки в Лондоне в 1963 году, проходя кандидатский стаж для вступления в партию, я получил задание подготовить политинформацию на профсоюзном (а фактически партийном) собрании совслужащих торгпредства. Я бодро по материалам наших газет рассказал, как проходит уборка урожая на родине и каких новых успехов достигло наше сельское хозяйство, а буквально через неделю прочитал в английских газетах о том, что зампред Внешторгбанка вылетел в Канаду договариваться о кредитовании закупок зерна. Вот и верь после этого советским газетам! Не случайно говорил профессор Преображенский: «И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!»
..в 1963 году в Лондон поехал уже кандидатом в члены КПСС. А за прохождение кандидатского стажа я все-таки волновался. Дело в том, что во время практики меня более опытные товарищи повели на стриптиз. Отказаться было нельзя — отобьюсь от коллектива. Но не меньше боялся, что выйдем с мероприятия, а у дверей работники консульства стоят, нас встречают. И с практики «под жопу», и из партии «под жопу»! Но обошлось вроде, выпили по пиву, посмотрели на толстых голых теток, ничего особенного. Когда вышли, было поздно, около часа ночи, домой отправились на такси. Утром один из сообщников (который вел наш общак) потребовал с меня пять фунтов за сомнительное удовольствие. Вот тогда я по-настоящему расстроился — столько тогда стоили новые кожаные итальянские ботинки!
Получал я в Лондоне, будучи директором, 105 фунтов стерлингов в месяц (во время практики зарплата была 80). Конечно, немного. Кстати, председательская зарплата приравнивалась к зарплате торгпреда и была тоже небольшой. Следует при этом отметить, что наши ставки были несравнимо большими, как в серьезных английских банках, но всю разницу мы сдавали в кассу торгпредства на счет депо Госбанка СССР.
Моснарбанк, зарегистрированный в Англии, был подотчетен Банку Англии, который неофициально называют еще «Старая Леди». Мы туда ежемесячно сдавали отчеты, они нас периодически проверяли. С ними мы согласовывали основополагающие вопросы, в частности выбор аудитора.
Работа в банковско-биржевой столице мира мне много дала. Здесь я получил отличную профессиональную школу — понял, как функционирует мировая банковская система. Конечно, на первом этапе мне помогла фамилия, отца хорошо знали в консервативных банковских кругах лондонского Сити. Мне легче было заводить личные знакомства с местными финансистами и банкирами других стран. А связи, безусловно, полезны. Ведь основа любой банковской сделки — доверие.
...я должен ехать в Бейрут заместителем управляющего отделением. На новом месте я первый раз столкнулся с ситуацией, когда твое слово — последнее. Это, следует сказать, создает совсем иные ощущения. У меня было два заместителя — ливанец турецкого разлива Эрнест Тамбе и советский Томас Иванович Алибегов (всего в банке было чуть больше ста сотрудников, из них четверо — советские служащие: управляющий, его заместитель, главный бухгалтер и экономист). Но в конце концов, конечно, за все отвечал я.
Когда Московский народный банк из Лондона открывал в 1963 году свое отделение в Ливане, думали, что нефть и газ Ближнего Востока, возрастающее влияние банков с иностранным капиталом в Ливане сделают из этой страны ближневосточную Швейцарию. Этого, к сожалению, не получилось. В 1970 году король Иордании Хусейн выгнал из страны палестинцев, и в Ливане возник так называемый конфликт с палестинскими беженцами, расколовший страну по существу пополам.
Время, когда я приехал в Бейрут, было необычайное — только что закончилась шестидневная арабо-израильская война. Арабские союзники СССР нуждались в срочной помощи, и Советский Союз резко активизировал свою экономическую политику в регионе, действуя, в частности, через ливанское отделение Московского народного банка.
Бейрут, конечно, не Лондон. Однако это был главный банковский центр Ближнего Востока. Там всегда было самое либеральное финансовое законодательство. Так что Моснарбанк наравне с другими иностранными банками мог совершенно свободно осуществлять в Бейруте самые разные операции по финансированию любого своего клиента. С самим Ливаном наша страна тогда торговала мало, но через него проходили большие поставки зерна и муки из Европы в Сирию и Египет.
Однажды за кредитом пришли ливанцы, занимавшиеся с нами понемногу пшеничным бизнесом. Основной бизнес у них был с французской фирмой «Континенталь» и швейцарской «Андре и Ко». Эти компании были нам знакомы, они поставляли зерно также в соцстраны. Западная Европа после шестидневной войны 1968 года отказала арабам в кредитах. Таким образом, в 1969 или 1970 году этот бизнес пришел к нам. И мы развернулись вовсю! Объем финансирования был около 3 млрд долларов, с маржой 2,5 %, запредельно высокой! В те времена сделка считалась удачной, если банку удавалось получить маржу на уровне 0,5 %. Нам досталась шестая часть от этого пирога, остальное — пяти иностранным банкам, в том числе Bank of America. Деньги нам вернули полностью и в срок, поскольку без муки и хлеба в этих странах был бы голодный бунт.
В другой раз нам представилась возможность приобрести два земельных участка в христианской части Бейрута. Принадлежали они одному из трех маронитских боссов. На одном стояла вилла, другой располагался на углу центральной улицы, рядом с банком «Саббах», и был свободным. Находились они рядом, цена на них была вполне приемлема. Запрашивать «большую землю» — Москву было некогда, это было сопряжено с множеством согласований, актуальность вопроса за это время наверняка бы прошла. Поэтому мы с Алибеговым решили действовать на свой страх и риск, если что, можно будет участки оперативно продать. Вилла оказалась неудобной — переделать ее для жилья двух семей было нельзя, а для одной она была слишком большой. В результате участок перепродали с выгодой, а на втором стали строить новое здание банка.
Отделение занималось в основном финансированием торговли. Мы не вкладывали средств в недвижимость, не работали на рынке ценных бумаг. Кредитовали на срок максимум 180 дней. Длинные риски в Ливане никто на себя не брал. Зарабатывали на этом очень неплохо.
Отработав в Ливане четыре года, я в ноябре 1971 года вернулся в Москву. Отгуляв три месяца накопившегося отпуска, в марте 1972 года стал заместителем начальника управления валютно-кассовых операций Внешторгбанка СССР (руководил двумя отделами — валютного плана и расчетов с соцстранами), а в 1974 году стал начальником этого управления. ...контроль за исполнением 11 валютных планов (МВЭТ, Минфина, Минморфлота, Госбанка и т. д.), составляющих валютный баланс страны, осуществляли мы. Эта работа мне много дала, те, кто не прошел такой чиновничьей школы на высшем уровне, смотрят на банковское дело слишком узко. Мы были еще и бухгалтерами, счетоводами валютного платежного баланса страны. Спрятать негатив мы не могли, ежеквартально в бюллетене Банка международных расчетов в Базеле появлялись данные по всем странам. Мы видели, в каких отраслях плохо с реализацией, где цены падают, и докладывали руководству страны обо всех недостатках в импорте-экспорте. По этой причине нас часто называли «гадючниками».
Не знали наши зарубежные коллеги только, какой у нас золотой запас. Золото на продажу в Цюрих перевозили в рейсовых «тушках». В неудобных деревянных ящиках. В самолет без пассажирских кресел вмещалось 7 тонн драгметалла. Швейцарцы предлагали научить нас делать легкие пластиковые ящики. Но у нас, к сожалению, это не сложилось.
В это же время я вел переговоры об открытии East-West United Bank SA. Шесть стран, входивших тогда в ЕС, приняли решение о том, что Люксембург будет развиваться как фондовый центр Евросоюза. Бундесбанк ФРГ ввел тогда же ограничения по работе с евромаркой. И немецкие банки стали открывать в Люксембурге свои «дочки», для того чтобы иметь возможность выдавать кредиты во внешних марках.
Видя, как активно развивается этот рынок, мы с товарищем из ВЭУ Госбанка СССР поехали в 1973 году в Люксембург. Смешно вспоминать сейчас про существование советских командированных за границей с отечественными суточными. Мой товарищ, когда нас никто не приглашал на ланч, любил приговаривать: «Солнце село ниже ели, время ср…, а мы не ели!» Я тогда предлагал сходить в магазин за помидорами, тем более что водка у нас с собой была всегда. Но он рационально ждал следующего дня: авось все-таки кто-нибудь пригласит нас на прием и суточные удастся сохранить. Позже мой экономный товарищ был наказан за то, что, работая в Англии, открыл там свои счета в строительных кассах.
В августе мы должны были сдавать в Госплан валютный план Госбанка СССР. Приехал на Неглинку, вновь встречаю Григория Андреевича, он меня снова спрашивает: «Ты сколько уже в Москве?» Отвечаю: «Два с половиной года». «Пора собираться», — говорит Трифонов, но в этот раз я чувствую в его голосе какую-то подлянку. «Куда?» — спрашиваю я и получаю неожиданный ответ: «Во Франкфурт-на-Майне!»
Сумма баланса банка к концу 1973 года достигла более 1 млрд марок ФРГ. Ost-West Handelsbank был небольшим, но очень интересным банком. На него наше руководство очень рассчитывало — тогда как раз проходили огромные проекты, в частности «газ — трубы» для газопровода Уренгой — Помары — Ужгород. Да и Франкфурт — один из важнейших банковских центров (в отличие от Дюссельдорфа — центра внутреннего немецкого рынка), идеальная отправная точка для быстрого и успешного установления контактов, привлечения клиентов как в Европе, так и за ее пределами. Чем я и воспользовался, присовокупив эти связи к наработанным в Лондоне и Бейруте.
Начало моей работы было осложнено некими обстоятельствами: именно в этом, 1974 году в Германии лопнул небезызвестный Bank Herrstadt, слишком активно и рискованно спекулировавший на валютных рынках. Все банки без исключения ввели жесткие ограничения на объем спекулятивных операций. Многие иностранные банки сильно пострадали от прогоревшего банка, a Ost-West Handelsbank оказался в плюсе, заработав 22 млн марок, чему был, безусловно, рад. Но недолго. Немецкая банковская ассоциация приняла решение всем банкам скинуться на покрытие потерь наиболее пострадавших иностранных банков (в частности, много потерял Barclays Bank) и восстановить имидж германского бизнеса.
Помню, пригласил нас посол В. М. Фалин к себе домой и познакомил с крупнейшими банкирами (многих из них я уже знал). Был на этой встрече и возвращающийся на родину А. И. Дубоносов. Когда ему предложили сдать в общак значительную часть заработанной на банкроте прибыли, он возмутился: «Это же рынок! Мы честно заработали деньги!» Ему ответили: «Да, это рынок, но есть решение, одобренное большинством, и придется ему подчиниться! Здесь же работать вашему сменщику…» Валентин Михайлович подтвердил: «Да, Андрей Ильич, придется подчиниться!» Так что миллионов 15 тогда пришлось отдать.
В 1971 году Моснарбанк открыл свое второе отделение (после Бейрута) в Сингапуре и вошел в число двенадцати иностранных банков, получивших банковскую лицензию в этой стране. В дальнейшем иностранные банки в Сингапур не допускались.Организовывать с нуля отделение послали директора, члена правления Моснарбанка В. И. Рыжкова. Именно послали, так как ехать на голое место никто особенно не хотел. Вячеслав учился со мной на курс ниже, был «мальчиком с улицы Горького», его отец, генерал, был деканом военного факультета Московского финансового института.
Местные английские банкиры порекомендовали отделению в качестве местного специалиста китайца Тео По Конга, оказавшегося нечистоплотным. На смотринах, проведенных в Лондоне, было принято коллегиальное решение, что Тео годен. У китайца были хорошие связи, и банк на первом этапе неплохо развивался. Однако, проводя большой объем операций в Гонконге и Малайзии, и особенно при предоставлении кредитов под операции на бирже, руководство банка потеряло над ними контроль. К тому же, начав успешно работать на бирже, так как местный рынок шел вверх, они не оценили риски изменения конъюнктуры. Наконец, не смогли разобраться с горизонтальными корпорациями, распространенными в Сингапуре, когда одному владельцу принадлежит много разных фирм, внешне не связанных между собой. Из-за этого цена земли, неоднократно перепродаваемой по такой цепочке в рамках одной группы, могла фиктивно увеличиваться в несколько раз. Естественно, при этом росла сумма кредита под раздутое обеспечение. Достаточно было кризиса недвижимости, чтобы пирамида полетела! А тут еще первый энергетический кризис, окончание войны во Вьетнаме.
В первой половине 70-х годов отделение действительно развивалось быстро, как и все виды бизнеса в Сингапуре. Этому, в частности, способствовала даже война во Вьетнаме — для ее ведения американцам нужна была инфраструктура в соседних странах, следовало организовать снабжение топливом, водой, ремонт техники, транспортировку грузов, да мало ли что еще. Использованную вспомогательную технику, кстати, тоже не было смысла возвращать в США, поэтому ее по остаточной цене реализовывали в регионе, да и американским солдатам надо было где-то проводить свои отгулы. А не зная своей завтрашней судьбы, военные тратили свои деньги в Малайзии, на Филиппинах, в Сингапуре легко.
Дошло до того, что головной лондонский Моснарбанк, испытывавший к середине 70-х годов трудности на операциях с ценными бумагами, покрывал убытки доходами своего сингапурского отделения, пусть и полученными, как оказалось, не очень корректным путем. И вот в пятницу 1 сентября 1976 года я присутствую на разборе полетов в Госбанке СССР. Для всего нашего банковского сообщества событие было неожиданное: прогорел филиал советского Московского народного банка — неслыханный скандал для банковской системы СССР.
Тем не менее все шло к тому, что виновные руководители Сингапурского отделения Моснарбанка отделаются выговорами. Но неожиданно зампред Госбанка Г. А. Трифонов объявил принятые, безусловно, наверху решения: главу отделения Вячеслава Ивановича Рыжкова отдать под суд, а председателя Моснарбанка Сергея Андреевича Шевченко, зампреда Госбанка Юрия Алексеевича Балагурова (курировавшего загранбанки) и члена правления, начальника главного валютно-экономического управления (ГВЭУ) Германа Ивановича Скобелкина снять с должностей. Также было оглашено решение послать в Сингапур зампреда Внешторгбанка В. А. Дровосекова для урегулирования ситуации.
В сентябре 1976 года Ю. А. Балагуров был понижен в должности до старшего экономиста в бюро научно-технической информации, исключен из партии, а позже и отдан под суд. Г. И. Скобелкин был переведен с понижением на работу в Гострудсберкассы, тоже исключен из партии и тоже отдан под суд. С. А. Шевченко, сославшийся на участие в войне (он успел захватить самое окончание военных действий), получил амнистию в связи с 60-летием Октябрьской революции.
Так я попал в Сингапур, с существенной (примерно 25 %) потерей в зарплате — дело в том, что она устанавливалась в зависимости от уровня цен и зарплат в каждой конкретной стране. В новом месте затрат было меньше, здесь все бизнес-комьюнити и даже правительство ходят практически весь год без пиджаков. И на вечерние приемы позволялось ходить в батиковых рубашках. Так что жить можно. Но у нас, советских, что скрывать, всегда были собственные задачи: скопить деньги на какую-то большую вещь — квартиру, машину, а это сделать в Сингапуре было сложнее.
Первый раз в Сингапур я попал в ноябре 1975 года. Представителей всех загранбанков пригласили сюда на открытие нового офисного здания. И там мой коллега по Ливану Эрнест Тамбе подошел ко мне и рассказал о зарождающихся неприятностях сингапурского отделения — сбежал клиент с невозвращенным кредитом в 280 млн сингапурских долларов. Но, видимо, уже к тому времени положение было сложным, были и другие фирмы-должники, а в мире и Сингапуре началась общая рецессия — спад производства, надеяться на быстрое решение проблем было сложно. Аудиторы из Peat Marwick, следящие за постановкой учета в отделении, прохлопали проблемы с кредитным портфелем. Сингапурский управляющий выдавал кредиты гонконгским фирмам, с помощью которых их сингапурские владельцы до поры до времени скрывали проблемы.
Забегая вперед, скажу, что общая сумма проблемной задолженности банку оценивалась в 350 млн долларов. А никак не миллиарды, как иногда пишут у нас в прессе. Проверка Госбанка, проведенная через год после моего приезда в Сингапур, подтвердила эту оценку. Усердно работая пять лет, нам удалось снизить эту цифру до 150 млн. Хотя, конечно, помогло нам и то, что за эти годы улучшилась конъюнктура.
Итак, в апреле 1976 года информация о проблемах в нашем загранбанке дошла до председателя Совета Министров А. Н. Косыгина. Он позвонил председателю Госбанка М. Н. Свешникову и устроил ему взбучку, почему тот не докладывал о случившемся. Мефодий Наумович начал оправдываться, что проблемы у банка только с одним крупным кредитором, но премьер был уже в курсе дела и поправил Свешникова: «Вы ошибаетесь, большие проблемы со многими клиентами. — После чего распорядился: — Завтра пусть туда вылетает председатель Внешторгбанка, возьмет с собой всех, кого считает нужным, и докладывает постоянно мне и вам о результатах проверки! Я уже с ним говорил». Осторожные сомнения в возможности получения за такой срок визы были отвергнуты сообщением, что Андрей Андреевич Громыко обо всем уже договорился с сингапурским послом. Судя по всему, сообщил в Москву о плачевном состоянии банка замторгпреда Вячеслав Семенов по посольской линии.
Работа была деликатная — надо было все проделать так, чтобы финансовые власти Сингапура поверили в нашу готовность и желание самим принять меры по исправлению положения. Крах в Сингапуре мог вызвать закрытие главной конторы Московского народного банка в Лондоне, в баланс которого входили показатели отделения. Поэтому Банк Англии внимательно следил за развитием событий на юго-востоке. И все понимали, что закрытие нашего английского банка спровоцирует сильный кризис доверия ко всем остальным советским банкам за границей и в конце концов резкое падение доверия к платежеспособности СССР. Вот какова была цена вопроса!
В некоторых делах (по выданным кредитам на несколько десятков миллионов долларов) мы обнаруживали только короткие справки о компании-должнике! Финансовыми документами, помогающими найти следы пропавших денег, для нас оказывались даже записи в настольном календаре Тео — «такому-то выдать 5 млн»! Оказалось, что по ним выдавали средства! Иногда при встречах с клиентами нам приходилось даже для начала добиваться признания ими факта получения кредита, ибо в банке были только косвенные сведения о нем. Среди залогов у банка оказались каучуконосные и пальмовые плантации, гостиницы, торговые компании, суда, наконец, товар в обороте…
По делам, где не было залогов, а на выданные деньги кредиторы играли на бирже, мы не смогли практически ничего вернуть, а вот по тем, где залоги были, удалось решить многие вопросы. Например, был у нас должник, владелец 25-этажного здания Tunas-building, он не платил лет восемь. Мы не принимали чрезвычайных мер по простой причине — идти против всех судиться не могли, так как после принятия судебного решения потерянные деньги надо было списывать. А за 8 лет стоимость недвижимости в Сингапуре так выросла, что должник смог нам вернуть не только полученный кредит, но и штрафы по нему.
Только я приехал в Сингапур, вызвали в Москву на дачу показаний С. А. Овсейчика. В результате проработали мы с ним всего два или три месяца. После этого со мной в банке остались неопытные С. М. Цветков и А. А. Симаков. Оба практически не знали иностранных языков, так как были присланы из центральной бухгалтерии Внешторгбанка. Местные кадры им под стать. Начальник кредитного отдела Конг лишь полгода как получил эту должность, до этого был инспектором. Я спрашиваю Ю. А. Иванова: «С кем мне работать? Набрали 30 местных кредитных офицеров, а они сами не умеют работать, только окончили колледжи!» Я жалуюсь послу Ю. И. Раздухову, но и тот помочь мне не мог.
Наконец мне прислали замом Владислава Михайловича Косолапова. Это была его первая поездка на работу за границу, и по этому поводу он, естественно, сильно переживал. Долго мы по судам разных стран ходили, возвращая выданные направо и налево необеспеченные кредиты. Участвовали не меньше чем в 125 процессах, большинство выиграли (хотя зачастую только де-юре).
Был у нас запомнившийся контакт с одним из богатейших людей Сингапура, кстати, местным лидером китайской триады. У него был National bank of Brunei в Брунее, тесно связанный с местными братьями-султанами. И вот он, когда в Сингапуре еще был Иванов, попросил у него кредит в 35 млн сингапурских долларов. И Юрий Александрович неожиданно разрешил их дать, причем без покрытия. Банк был нам должен года четыре, аккуратно платил проценты, но все это время Иванов очень волновался и постоянно спрашивал, как дела с возвращением кредита. Закончилась эта история хорошо, свои деньги от банка мы получили, а его владелец Ху Тек Пуат неплохо заработал на торговле недвижимостью в Австралии.
Много накрутил сингапурский заместитель Рыжкова Тео. Не знаю, был ли он жуликом изначально, но, увидев, что банк подсел, а серьезного присмотра за ним нет, китаец пошел на подлоги в целях личной выгоды. Новые кредиты выдавались фирмам на сумму предыдущего невозвращенного кредита и начисленных процентов. В результате в отчетности значились большие доходы, на самом деле их не было. Разобраться быстро с этим было сложно, как и понять, куда уходили деньги. Однако Тео при разборе причин кризиса не смогли ничего инкриминировать. В первую очередь потому, что привлекать к ответственности его пытались, естественно, не по нашим, а по сингапурским законам. А суд сингапурский — не советский, указания ЦК КПСС на него не действовали, дело надо было еще выиграть! Так что до суда дело не дошло. Тем более что полномочия Тео не были должным образом оформлены, а он действовал расчетливо и, как правило, заручался подписью нашего управляющего. Будучи местным управляющим и советником (local manager and adviser), Тео якобы только рекомендовал сделки. Так что привлечь к уголовной ответственности его не удалось. Мы подготовили документы, передали их в суд, но хода делу не дали, и угроза открытия дела висела над Тео до самой его смерти.
Долго ловили жулика Эймоса Доу, взявшего у нас кредитов на сумму свыше 250 млн сингапурских долларов. Доу создал и возглавил группу компаний «Мосберт» («Мос» от Эймос, а «Берт» от имени его партнера Роберта Та). Этот бывший малайзийский почтовый служащий (ему в 1976 году было всего 32 года) достаточно быстро разбогател и активно приобретал недвижимость (особенно любил отели), землю и т. п. К моменту скандала оказалось, что Доу имел огромное количество фирм, в которых реальные активы только подразумевались. После этого он сбежал в США. Пострадали, кстати, от него не только мы, но и Hong-Kong and Shanghai Bank, Standard Chartered Bank. Bсe вместе партнеры по несчастью финансировали расходы по юридическому обеспечению процесса по его экстрадиции из США. Ловкий же малайзиец начал разыгрывать карту КГБ: заявлять, что Моснарбанк — прикрытие советских карательных органов — охотится за ним.
Пять лет английские власти не давали мне визы в Гонконг, где у нас было много должников, куда разыскиваемого должны были привезти. В конце концов в октябре 1981 года, незадолго перед возвращением на родину, я попал в эту английскую колонию за счет английской королевы! Жулика вытащили из США и отдали под суд пострадавшие английские коллеги. Я же приехал на суд как свидетель и три дня жил в самой дорогой гостинице «Мандарин». Возник вопрос — на чем мне давать клятву в суде. Коммунисту подкладывать под руку Библию? Что толку от такой клятвы? Я предложил поклясться на Уставе КПСС, но, видимо, английское правосудие его оперативно не нашло. Обошлись словами, после чего я три с половиной часа давал показания.
Следствие в Москве по проблемам сингапурского отделения Моснарбанка длилось почти целый год. Я прилетел в Москву в отпуск, и Ю. А Иванов предложил мне выступить на суде и рассказать о состоянии дел в банке. Помню, перед выступлением меня грозно предупредили, сколько лет лишения свободы я получу в случае отказа от дачи показаний или ложных показаний. Я тогда подумал даже: «А зачем я вообще сюда пришел?!» Однако обошлось. До меня опрашивали Цветкова, и он настолько запутался и продемонстрировал, что ничего не знает, что сразу возникло решение: в Сингапур ему возвращаться нет никакого смысла. В результате нам потом пришлось собирать его вещи и отправлять в Москву; предупреждал я его не отправлять жену заранее.
На следующий день был приглашен бывший глава Госбанка М. Н. Свешников. Мефодий Наумович доказывал, что он ничего не знал о проблемах в банке. Когда ему показали записку Балагурова 1975 года, он сказал, что ничего не видит, так как пришел без очков. Судья предложил свои очки, но Свешников опять заявил, что ничего не видит.
Суд длился около 20 дней, последнее заседание Верховного суда СССР по делу о сингапурском отделении Моснарбанка прошло в сентябре 1977 года. Незадолго до вынесения приговора судья Бризе, бывший генпрокурор Латвии, собрал у себя совещание. Приглашены были председатель Внешторгбанка Ю. А. Иванов, зампред Госбанка В. А. Пекшев, И. Г. Суворов и я. Судья пожаловался, что не знает, что делать, а зампред Верховного суда СССР требует осудить виновных по всей строгости закона. Пообсуждали, не пришли ни к какому выводу, и я уехал в Сингапур.
Незадачливому руководителю нашего отделения Вячеславу Рыжкову огласили суровый приговор — высшая мера наказания. Нам показалось это несправедливым, так как он денег не крал, недвижимости на экзотических островах не покупал (тогда это как-то никому и в голову не приходило) — он всего лишь плохо контролировал местный персонал. В результате определенных действий Госбанка В. И. Рыжкову расстрел заменили на 15 лет. Отсидел почти весь срок — 12 лет с половиной.Балагурову дали 8 лет лишения свободы, в связи с амнистией срок сократили до 4 лет. Г. И. Скобелкину дали условный срок.
О приговоре В. И. Рыжкову я узнал уже в Сингапуре. Решение меня поразило. Кроме того, что просто по-человечески было жаль коллегу, у нас было открыто множество судебных дел против должников, и для их успешного завершения Вячеслав Иванович должен был оставаться живым. Дело в том, что по англосаксонскому праву одна из сторон может сослаться на устное обещание другой стороны, и это будет учтено судом. В случае смерти Рыжкова многие кредиторы могли заявить, что управляющий обещал им продлить действие договора, и мы не сможем опровергнуть это утверждение. Я вновь пошел к послу, объясняю: «Юрий Иванович, Рыжков нам нужен как свидетель! Надо через вашу почту срочно отправить соответствующую депешу!» Он предложил встретиться с адвокатом Дэнисом Ли, родственником сингапурского лидера Ли Кван Ю. Встретились мы за ужином, адвокат подтвердил мои опасения. Моя телеграмма через посла ушла в Москву к В. С. Алхимову. Звонит зампред Пекшев, предлагает мне с Дэнисом Ли срочно вылетать в Москву, так как председатель через два дня уедет в командировку.
Пришлось добираться необычным маршрутом — через Токио. Встретились с Владимиром Сергеевичем, рассказали о ситуации в отделении. Алхимов понял нас и написал записку в Президиум Верховного Совета Л. И. Брежневу. Так как Брежнев болел, письмо получил заместитель председателя президиума В. В. Кузнецов, отказавшийся самостоятельно принимать решение. Удалось разрешить вопрос только в конце ноября. К счастью, приговор не был приведен в исполнение, но Рыжков два месяца сидел в камере смертников! Говорят, Брежнев сказал: «Если Володя просит, пусть так и будет». Генсек уважал Алхимова. Кстати, Дэнис Ли очень удивлялся и не мог понять, по каким статьям Уголовного кодекса могли дать Рыжкову 15 лет."