Изыми с глаз моих!

12 июля книжные магазины охватила паника. В этот день вступили в силу изменения к закону, подписанному президентом 1 июля, о запрете отождествлять действия СССР и Германии в период Второй мировой войны. Также были приняты поправки в Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», запрещающие использование атрибутики и изображения нацистских преступников. Российский книжный союз тут же разослал свои рекомендации — проверить книжный ассортимент и изъять книги, не соответствующие этим уточнениям. Когда книжные магазины кинулись за более подробными разъяснениями, то ответом были ссылки на высказывание пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, пояснившего, что «если на обложке какие-то большие, крупные изображения, то понятно, что какая-то такая популяризация, естественно, и абсолютно не нужна, и недопустима по закону. Если речь идет о справочной информации, какие-то изображения внутри, а не на обложке, то это уже другое дело». Расшифровать подобную философию взялся Минюст при «активном участии ведущих отраслевых общественных организаций, в том числе Российского книжного союза, Российского исторического общества, Гильдии продюсеров России и Российской библиотечной ассоциации». Буквально сегодня при участии Минцифры и Минкультуры началась разработка разъяснений по принципам правоприменения норм федерального закона.

Пока же опрошенные сотрудники московских книжных, пребывая в растерянности, попросили издательства прислать списки их продукции, которая может попасть под раздачу. Ведь в одном только магазине «Москва» около 30 тысяч наименований, поэтому уследить за каждой книгой просто невозможно. На вопрос,

более современные способы утилизации, по-видимому, только изобретаются сегодняшними борцами с мировым злом. А пока «Новая» спросила у знаменитого книжного иллюстратора Андрея Бондаренко, чьи обложки часто становятся отдельным художественным событием, что он думает об очередном приступе законодательной активности.

— Коснулся ли вас и вашей работы закон, запрещающий демонстрацию изображений вождей Третьего рейха и нацистской символики на обложках книг?

— Не поверите, я узнал о нем только вчера, сидя в кафе и показывая своим издателям эскиз обложки Стивена Фрая «Как творить историю», в которой герой, желающий избавить мир от нацизма, возвращается в прошлое и подсыпает противозачаточные пилюли в систему водоснабжения на улице, где живут родители Гитлера. И Гитлер не рождается. На обложке я изобразил крысу с гитлеровскими усиками в нацистской фуражке, и вдруг издатели мне в один голос говорят: «Ты что, это же нацистская символика, теперь по закону нельзя изображать ничего подобного».

Еще полгода назад я сделал плакат к спектаклю Театра Маяковского «Семейный альбом» по пьесе Томаса Бернхарда, великого драматурга-антифашиста, где эсэсовская фуражка надета на голову героя задом наперед. Как еще символически изобразить нациста, если пьеса про это? За несколько лет до этого город не разрешил развеску плаката к спектаклю «Господин Пунтила» Брехта, так как, видимо, сочетание странного имени героя с изображением гротескной головы, поданной как кусок туши для разделки на куски, вызвал у начальства болезненные ассоциации.

— Что будет с плакатом к спектаклю Карбаускиса в Маяковке — посмотрим, а вот книги уже сейчас начали изымать из продажи. Много ли из ваших попадет под каток? Пока, надеюсь, в переносном смысле.

— На самом деле самоцензура действует уже давно. Этот закон просто ставит все на свои места. Еще в 2002 году мы в издательстве Ad Marginem, делая книгу Проханова «Господин Гексоген», по совету друзей вынуждены были изъять книгу из типографии и поменять изображение Владимира Владимировича на изображение Владимира Ильича, после того как в соседнем доме забросали магазин «Фаланстер» бутылками с зажигательной смесью. И слава богу — отделались только топтанием книги Зюгановым на Первом канале. Шутки кончились уже тогда.

— И что будете делать в таких условиях?

— Ну как будто бы мы не жили в советские времена! Сколько тогда было способов обойти запреты… Опыт большой, вот он и пригодится. А кроме того, искусство хоть и неотделимо от политики, но использует свои коды: метафоры, символы, аллегории и прочие эвфемизмы, недоступные власти. На книге Роджера Мурхауса «Дьявольский пакт» про мюнхенский сговор я сделал условное изображение — челка Гитлера с усами Сталина, ничего конкретного — просто образ. Его можно запретить отдельным законом, статьей, ссылкой, постановлением, но появятся новые образы. Как у Рабиновича с пустым плакатом на Красной площади: «А зачем писать, все же понимают».

только на уровне буквальном, на уровне животного страха. Ведя войны, сажая и убивая, власть больше всего боится обвинений в фашизме, а единственный ответ — «Кто так обзывается…» Язык искусства гораздо богаче, как и язык народа.

— По-видимому, идеал начальников — и это единственное, в чем они совпадают с Людмилой Улицкой, — белая обложка, а посередине имя автора черным шрифтом. Конечно, желательно того, который их устраивает.

— Это первая власть за всю историю России, которая не читает книжек, поэтому дальше обложек не идет, ведь для литературной цензуры нужны по крайней мере люди, умеющие читать, а с этим ресурсом у нынешней власти проблемы.


Ольга Тимофеева, Редактор отдела культуры