Каждый во мне видел мать
Нина Саницкая
Родилась в 1925 году. Добровольно ушла на фронт. Служила в зенитно-артиллерийском полку. Награждена орденом Отечественной войны II степени, медалью Жукова, медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и др. Работала в типографии «Гудок». Член МГО СП России, СП Москвы. Награждена «Орденом С.А. Есенина» литературно-общественной премии «Золотая осень», памятной медалью «А.С. Грибоедов», дипломом «За верность отечественной литературе» с вручением медали «И.А. Бунин (1870–1953)». Автор поэтических книг «Сокровенное», «Связь», «Путь к порогу», «Миражи», «Кроны и корни». Стихи публикуются в периодических изданиях, коллективных поэтических сборниках и альманахах.
Солдатская вдова
Тишины довольно ей под кровлей.
Можно повздыхать, поворожить…
Вот постель постлала. В изголовье
две подушки не забыла положить.
Высоко они и пышно взбиты.
Только жаром сердце обожгло.
И сквозь слёзы смотрит, как сквозь сито:
неужели столько лет прошло?
И присела на краю кровати,
голову в колени уронив.
И уже, казалось, сил не хватит
утром встать, потрогать ветви ив.
И пускай сразит её не выстрел –
всё равно сразит её война…
Подняла глаза. Кто там сквозь листья
смотрит? И луна, и не луна…
Неужель кому-то к ней есть дело –
плач ли к горлу подступил иль крик?
И чем пристальней она глядела,
тем родней и явственнее лик.
В ожидании глаза застыли.
Поднялась навстречу не дыша:
– Мой любимый, ты ли это, ты ли?.. –
Помолчала…
– Нет, это на крыльях
посетила дом его душа.
* * *
От белого до голубого
светилась в округе зима.
И было тут что-то от Бога.
Зато ничего – от ума.
Хотелось в снегах затеряться,
покоя коснуться рукой…
Но шли через поле тринадцать
солдат – через белый покой.
Торёной тропою – дорогой
навстречу – тринадцать ребят.
И всё, что, казалось, от Бога,
тотчас отступило назад.
Надежда, опора и сила –
навстречу, молчанье храня…
Как снег сапогами месили,
следила с обочины я.
В глазах – затаённая жажда
тепла от родного огня,
когда из тринадцати каждый
равненье держал на меня.
И эти средь снежной святыни
тринадцать секунд не отнять –
я в каждом увидела сына,
и каждый во мне видел мать.
Эшелон
Екатерине Тюриной
Несётся эшелон с той памятной поры
и наполняет грохотом пространство.
И я дивлюсь такому постоянству
и скорости такой. Набрав пары,
летит он столько лет подряд.
И страшно даже приподнять ресницы:
а вдруг и впрямь всё это мне не снится,
вдруг это он на самом деле мчится,
не признавая никаких преград.
И я твержу:
«Вот только б не упасть…» –
всё той же ночью, вьюжной и морозной,
лопатою у топки паровозной
бросая уголь в огненную пасть.
Несётся эшелон, врезается в метель,
вокруг то там, то здесь грохочут взрывы.
А он летит, взъерошенною гривой
цепляясь то за дуб, а то за ель.
Клокочет в топке яростный огонь,
ревёт, как зверь голодный:
«Уголь! Уголь!»
А я вот-вот наотмашь грохнусь в угол.
Но разве это скроешь от подруги?
Она потрёт ладонью о ладонь.
Возьмёт лопату, скажет мне:
«Отбой!»
Я благодарно гляну на подругу.
А за спиною – свист январской вьюги,
а за спиною – на платформах пушки,
ребята стриженые спят в теплушках,
им завтра из теплушек – прямо в бой.
Несётся эшелон. В дыму передний край.
Летим, неотвратимые, как выстрел.
Гляжу в затылок тощий машинисту
и всё пытаюсь прокричать:
«Давай!..»
Не подведём у дьявольской печи.
Пусть от работы лопаются жилы,
но только молодыми и живыми
нас до минуты до такой домчи,
чтоб, спрыгнув у последней той версты,
где тоненький дымок над крышей чьей-то,
сказать: «Как тихо! Как снега чисты!..» –
и увидать, что мы черны, как черти.
Матери
Лавой
война
прокатилась
по странам
и сникла
отбушевавшим
вулканом.
Но матери,
матери,
матери
взгляды
скрестили
на кратере.
Глядят
неустанно,
глядят
день за днём,
потух ли
вулкан тот
иль дышит
огнём.