БРОСОК ОБОРОТНЯ. "МОСКВА, ГОРИ!"
Существует одно, но очень веское доказательно того, что Москва в 1812 году была сожжена сотрудниками московской полиции по приказу Растопчина. Доказательство это заключается в том, что практически все жители Москвы покинули её перед вступлением Великой Армии: сгореть в собственных домах не хотелось никому. Москва и сегодня это большая деревня, в которой все и о всех знают, во и тогда, в начале девятнадцатого века, весть о предстоящем сожжении города должна была мгновенно прошелестеть по всем его окраинам. Дело даже не в болтливости секретных сотрудников Растопчина. Из города было вывезено все пожарное оборудование, полицмейстеры с бумажками в руках ходили с квартальными приставами по дворам, назначая задание каждому, казаки разгружали в подвалах мешки с гексогеном горючими смесями. Всё делали открыто. А по чьему приказу они это делали? Риторический вопрос.
Аналогичным образом позволим себе задать вопрос: а с чьего ведома и согласия Растопчин жёг Первопрестольную? Представить себе, что Растопчин отдал такой приказ самовольно, мы не можем. Бесспорное доказательство этому также имеется. Вплоть до самых последних дней и часов Москвы Растопчин призывал горожан оборонять родную столицу. Оружия в арсеналах было достаточно, москвичи горели (неудачный каламбур!) энтузиазмом. Более того, уже в тот момент, когда сам Растопчин собрался уезжать, толпа добровольцев пыталась удержать его в городе и заставить сдержать свое слово. Тем не менее, путем совершенно постыдных ухищрений, которые ставятся ему в вину до сих пор, Растопчин улизнул от своих добровольцев и спешно покинул город.
О чём это говорит? О том, что сам Растопчин ничего не решал в столь важном государственном деле, как судьба Москвы. Лично, как русский дворянин и блестящее перо патриотической партии, он был готов возглавить народную оборону столицы. Но этот вариант где-то на самом верху был признан нецелесообразным, и Растопчину приказали эвакуироваться без боя. Кто именно ему отдал такой приказ тоже понятно. Это был, естественно, Александр. Ясно, что и сжечь город ему приказал он же.
Скорее всего, до самого последнего момента у Кутузова и Растопчина было несколько возможных вариантов их дальнейших действий после Бородино: сражение у стен Москвы, сражение с включением города в оборонительные позиции, оставление Москвы Наполеону в сохранном виде, поджог города сразу после ухода войск и так далее. В итоге из Петербурга пришел сигнал: «Действуем по варианту N», Кутузов провел свой совет в Филях, а Растопчин начал вывозить пожарные трубы.
Предположение о том, что Растопчин сделал все это самовольно, как видите, полностью бьется тем аргументом, что самовольно Растопчин засел бы с дружиной на Поклонной горе и какое-то время от Наполеона отстреливался теми миллионами зарядов и из тех тысяч ружей и сотен пушек, которые он оставил Наполеону в Москве.
Оставление Москвы без боя было происшествием чрезвычайным, последующий её поджог тоже был событием нерядовым. Поэтому множество частностей, очень и очень показательных, как бы заслоняется этими грандиозными делами двух наших героев: Кутузова и Растопчина.
Вот, например, что сообщается о самом процессе приема-передачи Москвы от русских французам:
«Оценив тяжёлое и опасное положение растянувшийся по Москве русской армии, обременённой большим числом раненых и многочисленными обозами, а также не имея возможности долго удерживать неприятеля на её подступах, командующий русским арьегардом генерал от инфантерии Милорадович решил вступить в переговоры с Мюратом. С этой целью Милорадович послал к Мюрату штабс-ротмистра Акинфова с запиской, в которой говорилось: «Оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск». На словах же Милорадович велел от его имени передать Мюрату, что, если французы хотят занять Москву целою, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из неё с артиллерию и обозом; иначе генерал Милорадович перед Москвою и в Москве будет драться до последнего человека и, вместо Москвы, оставит развалины.
Утром 2 (14) сентября Акинфов с трубачом из конвоя Милорадовича подъехал к неприятельской передовой цепи как раз в то время, когда возобновилась стрельба и Мюрат уже отдал своей коннице приказ атаковать русские позиции. Полковник 1-го конно-егерского полка К. Л. Э. де Вильнёв, выехавший в цепь по сигналу трубача, препроводил Акинфова к командиру 2-го кавалерийского корпуса генералу Себастиани. Последний предложил сам передать письмо Мюрату, однако Акинфов заявил, что ему поручено не только лично вручить письмо Мюрату, но и передать кое-что ему на словах. Тогда Себастьяни всё-таки распорядился препроводить русских парламентёров к Мюрату.
Прочитав записку, Мюрат возразил: «Напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск; французы в пленных неприятелях не видят уже врагов». В ответ же на требование Милорадовича, он сказал, что наступление может быть остановлено только после соответствующего на то приказа самого Наполеона, после чего дал указание своему адъютанту проводить Акинфова к французскому императору. Однако, когда Акинфов с трубачом проехали около 200 шагов, Мюрат неожиданно распорядился вернуть русских парламентёров и заявил Акинфову, что, «желая сохранить Москву», он принимает условия Милорадовича и будет продвигаться «так тихо», как угодно русским, но с тем условием, чтобы французские войска могли занять город в тот же день. Кроме этого, во время диалога Мюрат попросил Акинфова как уроженца Москвы уговорить жителей города сохранять спокойствие, гарантируя, что им не будет причинено никакого вреда и не будет взята ни малейшая контрибуция.
Великая армия начала входить в Москву 2 (14) сентября во второй половине дня, по сути, идя по пятам покидающей её русской армии. Случалось, что кавалерия из французского авангарда смешивалась с казаками русского арьергарда, при этом не только не проявляя друг к другу враждебных отношений, но и порой демонстрируя взаимное уважение — Википедия)».
Мюрат уже получал от Наполеона жуткий нагоняй, когда в 1805 году вступил в переговоры с командующим русским арьегардом (тогда это был Багратион) и позволил ему уйти без помех в Богемию, к Аустерлицу. Багратитн его тогда беспардонно обманул, подписав за Кутузова и Александра Первого обязательство выйти из войны и покинуть Австрию на произвол её судьбы.
В 1812 году, опять имея дело с русским, Мюрат вновь вступает в с ними в переговоры, и опять его обманывают: Милорадович угрожает сжечь Москву только в случае преследования его французами, на деле же русские всё равно предают город огню. Но неужели, маршал Империи и король Неаполя был столь наивен, что попался на одну уловку дважды? Сомневаюсь.
Вы конечно помните, что Мюрат был креатурой и доверенным лицом Талейрана. А Талейран, в свою очередь, с 1809 года, с Эрфурсткого свидания императоров, был доверенным лицом Александра Первого. Так что, можно с уверенностью сказать, что Акинфов, помимо привета и угроз от Милорадовича, привез Мюрату ещё и пароль, данный Александру Талейраном. И тогда все становится на свои места, причем не только в данном случае, а и во многих ещё предстоящих.
Ещё более странным является поведение Мюрата при преследовании армии Кутузова после выхода её из Москвы. Русская армия вышла из Москвы 2 сентября по Рязанской дороге, однако после двух переходов резко свернула на запад, переправилась через Москву-реку и Боровского переезда и перешла на Старую Калужскую дорогу. Вместе с армией шли около сорока тысяч обозных телег и экипажей бежавших из Москвы горожан. Пройдя маршем вдоль реки Пахры армия дошла до Подольска, затем выдвинулась далее и в итоге расположилась у Красной Пахры 9 сентября 1812 года. Здесь её и обнаружил изумленный Наполеон.
Мюрат же тем временем преследовал несколько казачьих сотен, продолжавших уходить по Рязанской дороге. Он принимал парламентеров, о чем-то с ними беседовал, и уверял Наполеона, но главное, уверял Наполеона, что русские уходят далеко на юго-восток. Здесь я вынужден напомнить, что главной задачей кавалерии является стратегическое преследование отступающего противника («держать шпагу у его спины», как говорил Наполеон). Каким образом профессиональный кавалерист мог не заметить, что след многотысячной армии и огромного обоза вдруг сменился следами нескольких казачьих сотен?
Лишь после отъезда Мюрата в Москву его заместитель генерал Себастиани доложил Наполеону, что русских войск перед ним нет.
Благодаря деятельности Мюрата Наполеон потерял даже теоретическую возможность с честью выпутаться из этой войны.
А Москву русские всё-таки сожгли...