Гжель. Пятьдесят оттенков неба
Чудо, которым не одно столетие восхищается мир, создали крестьянские руки
Мыловка и песчанка
"Лучшая из всех делаемых в России сего рода посуд"1 встречалась на любой ярмарке, и раскупали ее молниеносно - "по большому требованию ее для трактиров и рестораций"2. Везли возами в Петербург и Ригу, Харьков и Бобруйск, Астрахань и Варшаву, в далекую Сибирь, в Азию, на Кавказ. Историк В.О. Ключевский, обозревая русский быт, писал о гжельских изделиях: "Армяне, бухарцы, хивинцы, турки, персияне покупают их в значительном количестве: последние даже заказывают их по данным образцам"3.
Гжель в Российской империи имела мало общего с полюбившейся советским хозяйкам сочной синей росписью по белому фарфору. Были, конечно, и узнаваемые розы-"агашки", и жар-птицы, но кобальтовая подглазурная роспись, которая и дает десятки оттенков синего, для XIX века - это, что называется, высший пилотаж, удовольствие не для широкого потребителя. Наибольшим спросом тогда пользовались простые глиняные тарелки по 30-35 копеек дюжина, горшки, кувшины, противни.
Имя легендарному русскому бренду дала Гжельская волость Бронницкого уезда: два десятка деревень удельного ведомства (собственность императорской семьи) - малоземелье, скудные глинистые почвы, дремучий лес, столица в полусотне верст. Доступное сырье предопределило главное занятие крестьян. Валили лес на топливо, зимой копали глину: самую лучшую белую - мыловку, желтую песчанку двух сортов, красную горшечную и кирпичную, синюю помадную. Делали, расписывали и возами везли в Москву посуду.
Тем и кормились - в изготовлении керамики было занято от 50 до 70% трудоспособного населения4. Работали в основном семейными "фабриками" по 5-10 человек.
Мастера и подмастерья
"Гжель представляет замечательную картину, особливо в мрачную осеннюю или темную зимнюю ночь, - писал чешский путешественник Ф. И. Езбера в 1870-е годы. - Версты за две не доезжая до нее, виднеется сильное пламя, извергающееся из раскаленных горнил, где клокочет фарфоровая лава. Кто же этой расплавленной массе дает изящные формы? Рука простого крестьянина, сроднившаяся от колыбели с упорным плугом и острой косою"5.
Мужики оборотистые и трудолюбивые вырастали в капиталистов: усложняли производство, нанимали работников, открывали собственные лавки, а главное - выведывали новые технологии, чтобы посуда была "на фасон заморских". Благодаря откровенному промышленному шпионажу гжельцы широко освоили сначала популярную в Европе майолику, а после - фаянс и фарфор6. Да такого качества, что уже в 1775 году гжельский фаянс соседствовал с китайским и саксонским фарфором в императорском дворце - заказ получил заводчик Степан Афанасьев7. А первый крупный фарфоровый завод в Гжельской волости основал крестьянин Яков Кузнецов - дед того самого Матвея Кузнецова, будущего монополиста, чья керамика к концу XIX века практически вытеснит конкурентов с рынка.
К середине века щедрый мазок гжельской росписи был настолько узнаваем и востребован, что многие умельцы бросили гончарный круг и сосредоточились на художественном оформлении готовой посуды. Создавали артели - "кустарни", закупали "белье" - некрашеный фарфор и фаянс с окружающих керамических фабрик, расписывали и везли готовые изделия на продажу. Услугами гжельских живописцев долгое время пользовался даже Дулевский фарфоровый завод Кузнецова.
Гжельская роспись развивалась традиционно для народных промыслов: на обучение в "кустарни" отдавали детей 8-9 лет, в основном девочек. Отсюда, кстати, название знаменитой гжельской розы - "агашка" - по распространенному имени рисовальщиц. Первый год они осваивали ремесло: писали разведенной сажей, выполняли несложные узоры и скоро принимались за рядовую работу. Но на творческие поиски и оттачивание мастерства времени не было: как только девушку сватали, она покидала "кустарню", и на ее место приходила другая работница.
При такой текучке ручная роспись теряла в качестве и падала в цене - ведь к концу века на крупных заводах уже освоили механическую печать. Гжельский промысел ожидал упадок, если бы не увидел в нем громадную художественную ценность директор Императорского Строгановского Центрального художественно-промышленного училища Н.В. Глоба. В 1899 году он открыл в селе Речицы первый филиал "Строгановки" - классы "рисования и живописи по фарфору для кустарей, работающих на местной фарфоровой фабрике"8. Профессиональные художники стали готовить из простых ремесленников искусных мастеров и мастериц. В классах бесплатно занималось 18-20 крестьянских детей, большинство по традиции - девочки.
А вскоре в обеих земских школах Гжельской волости к привычным дисциплинам добавились уроки рисования - уникальный по тем временам случай!
Разруха и возрождение
Война и революция не дали пожать плоды всеобщего художественного образования в крае. Стране стало не до красивой посуды. Керамику поставили на службу государству: по плану ГОЭЛРО, вместо мещанских радостей национализированные заводы стали производить фарфоровые изоляторы для электростанций и линий электропередачи. В годы нэпа кустарная Гжель пережила короткий ренессанс, но многим мастерам он стоил жизни, когда большевики снова пошли в наступление на частный капитал. В 1980-е годы дочь бывшего фабриканта рассказывала, как возродившийся было промысел погиб буквально в один день 1927 года: по деревне объявили, что назавтра кустари по списку отправляются в Раменское, якобы на конференцию керамистов. Поутру ничего не подозревающие "капиталисты" прибыли в Раменское прямо на вокзал и были погружены в составы. Никто из них не возвратился назад9.
В годы Великой Отечественной войны на гжельских заводах выпускали фарфоровые гранаты, а после победы решено было наконец вернуться к производству посуды. Именно тогда гжель утвердилась в сине-белой гамме: советские искусствоведы нашли в запасниках музеев фарфоровые изделия середины XIX века, расписанные в бело-голубых тонах в подражание модным в то время голландским изразцам, и взяли их за образец.
Так яркая и полихромная в прошлом гжель стала синеокой.
Первое время повсеместным спросом пользовались разве что шестикопеечные чернильницы-непроливайки. Но как только жить стало чуточку лучше, советские серванты запестрели модными бело-голубыми сервизами и статуэтками. А настоящий бум гжели пришелся на 70-80-е годы, когда государство всерьез озаботилось возрождением народных художественных промыслов.
"В Москве цветет сейчас мода на гжель, - писала "Литературная газета" в 1980 году. - Это тоже фарфор, толстостенный, как бы "деревенский", изготовленный на небольшой фабрике на подмосковной станции Гжель"10. Из столицы "деревенский фарфор" разлетался по всей стране. Коллекционирование гжели в СССР стало страстным хобби сродни филателии и собиранию значков - многие хозяйки пополняют коллекцию и по сей день. Очень скоро бело-голубой фарфор стал визитной карточкой России: ее производили на экспорт, продавали в валютных "Березках", дарили чуть не каждому иностранному гостю. К Олимпиаде-80 были выпущены десятки тысяч нарядных пышных самоваров, чайничков, сахарниц, вазочек, шкатулок, олимпийских мишек. А в годы перестройки гжель прочно укрепилась в номенклатуре подарков первым лицам - и до сих пор встречи на высшем уровне редко обходятся без синеокого фарфора.
Русское чудо уверенно вступило в ХХI век. Наберите в поисковике на компьютере "купить гжель" - и сотни заманчивых синеоких предложений обрушатся на вас.
"Если птицей взмыть над Гжелью..."
"Если птицей взмыть над Гжелью, увидишь: на суходолах светлыми борами встали сосны, в низинах чащами растёт ель, в тёмную хвою весёлыми пятнами вкраплены берёзовые и осиновые островки, а в лесах, как плешины в густом меху, - поля. Если кротом порыться в земле, узнаешь: земли гжельские тощи, для хлебопашества малопригодны - песок да глина...
И захожий человек удивится, послушав как хвалят гжельцы свою родину и называют её матушкой. Бывает, не выдерживает захожий: "Что вы хвалитесь? Какая ваша Гжель матушка? Бывал я в чернозёмной стороне, вот там..." Но гжельцы замахают на чужака руками, договорить не дадут - все в один голос: "О чём не знаешь, помалкивай. Не землёй мы кормимся, а глиной". И замолчит чужак, и невдомёк ему: как это люди глиной кормятся?"
А. В. Перегудов. "В те далекие годы"