В России ежегодно из-за рубок исчезает до 100 тысяч гектаров неосвоенных лесных массивов

Что лес — богатство России, мы знаем со школьной скамьи. Но едва ли не впервые названа конкретная цена нашего богатства — от 4 до 17 трлн долларов. Что на четверть больше оценок запасов нефти в стране даже при сравнении по нижнему уровню. Тем не менее главная «лесная держава» на самом высоком уровне признает, что не может навести порядок в отрасли: защитить лес от незаконных рубок и маскирующих их пожаров. А прогнозы ее развития не самые оптимистичные.

Опубликованное в августе 2020 года исследование Boston Consulting Group изучало ценность лесов в мире. Согласно выбранной методике, львиная доля этой ценности образовалась вовсе не из стоимости кубометра на лесопилке, а из цены тонны сокращений выбросов СO2. Отсюда и разброс оценок в четыре с лишним раза: «экосистемные услуги» — товар специфический. В Европе поглощение флорой углекислого газа может стоить больше 100 долларов за тонну, в Бразилии — меньше 20 баксов, а в России вообще слабо понимают, что лес может стоить денег в неспиленном виде.

Планете необходимо сдержать рост глобальной температуры хотя бы на уровне 1,5 градуса на ближайшие 10 лет, чтобы избежать повсеместного потепления. А леса для этой цели совершенно необходимы. Тем не менее в России «зеленая шапка» сокращается ускоренными темпами. Обычно в XXI веке за год в России из-за рубок исчезает 100 тыс. га неосвоенных лесных массивов. А в 2017 году в России лесозаготовительная деятельность обошлась в 500 тыс. гектаров. Чемпионами по потерям первозданных лесов вышли Красноярский край (184 тыс. га), Архангельская (145 тыс. га) и Иркутская (88 тыс. га) области. То есть как раз субъекты, приближенные к крупнейшим покупателям: Китаю и Финляндии.

В России сохранилось 255 млн га малонарушенных лесов, что составляет 15,2% от территории страны — вроде бы немало. Но большинство из них находятся столь далеко от магистралей и городов, что собирать в них грибы нам с вами вряд ли светит. Если делянка отстает от деревоперерабатывающего предприятия более чем на 200 км, то возить оттуда древесину нерентабельно. Уже сейчас логистика может стоить дороже самого материала. И можно не сомневаться, что 500 тыс. га исчезнувших за год первозданных лесов — это как раз то, что использовалось людьми для прогулок, охоты, сбора даров леса. Именно эти территории обеспечивают стабильность гидрологического режима, являются резервуарами углерода, поглощая примерно 20% вредных выбросов. Нет защитных лесов — нет многих видов животных, прежде всего крупных млекопитающих. Вон в Архангельской области за последние 30 лет популяция дикого лесного оленя сократилась в 11 раз: с 17 до 1, 5 тыс. особей.

[div class="introduced"][link]

[/div]

В сытые нулевые годы власть предприняла попытку реформировать лесную промышленность: увеличила пошлины на экспорт кругляка, подтолкнула бизнес вкладываться в глубокую переработку древесины. Вкупе с дефицитом лесов это стало приносить плоды: объем лесозаготовок в 2007-2008 гг. сократился почти на 15%, хотя объем инвестиций в отрасль вырос. Однако потом увеличился отток капиталов из страны, началась санкционная война, подорожало электричество, а дешевый рубль снова сделал вывоз кругляка выгодным делом. Сегодня в производство идет только 25% заготовленной биомассы, а правительство демонстрирует нежелание работать на перспективу: налоги платят — и ладно.

Летом 2017 года приняли законопроект о лесной амнистии, призванный легализовать постройки, возведенные на землях Лесного фонда. По мысли законодателей все их усилия — ради простых россиян, запутавшихся в категориях земель. По словам главы лесного отдела Гринпис Алексея Ярошенко, в одном только Подмосковье площадь спорных участков составляет 184 тыс. га, рыночная стоимость которых — 2 трлн рублей. Причем весовые категории «спорщиков» разные. С одной стороны это маркизы-карабасы из предпринимательско-чиновничьей среды, с другой — полусонные служащие лесхозов, которые по должности обязаны охранять леса. По оценке Ярошенко, гарантированно попадали в зону уничтожения 25% лесов ближнего Подмосковья без учета Новой Москвы.

В декабре 2018 г. президент Владимир Путин заявил, что государство пока бессильно навести порядок в сфере защиты лесов. «Очень коррумпированная сфера, чрезвычайно и очень криминализированная», — сказал глава государства. Президент посетовал, что на Дальнем Востоке и в Центральной России может скоро вовсе не остаться доступных для человека лесов, потому «вырубают там, откуда вывезти легче всего». Но не прошло и месяца, как вступили в силу новые поправки к Лесному кодексу, ликвидировавшие нерестоохранные полосы рек и отдавшие 50 млн га защитных лесов в промышленные рубки. Происходит ровно то, о чем предупреждал президент: дефицит сырья в освоенных лесах приводит к давлению на первозданные и наиболее ценные для сохранения экологии запасы.

В ответ на претензии Рослесхоз может шумно брякнуть об стол бумагами: вот, реализуется федеральный проект «Сохранение лесов». Но проект, считают экологи, нацелен главным образом на систему лесопосадки. Государство платит за постройку теплиц, где выращивают посадочный материал. Но если за высаженным молодняком не ухаживать, он погибнет в 53% случаев. Одним из способов бережного отношения к лесу является так называемая «рубка ухода» — когда из насаждения удаляют нежелательные деревья, чтобы создать условия для роста главных пород. Однако в России рубками ухода проходится лишь около 24% от площади лесовосстановления и лесоразведения, тогда как в Белоруссии — почти в 6,5 раза больше.

Исполнителя привлекает выращивать посадочный материал под госфинансирование — а дальше хоть сосна не расти. Использование самого дорогого посадочного материала с закрытой корневой системой в общем объеме обычно с лихвой перевыполнено. «АН» еще в 2015 году рассказывали, что Счетная палата назвала Рослесхоз лидером по выявленным нарушениям в расходовании казенных средств: аж 18,5% от  7,3-миллиардного бюджета. 64 госзаказа на общую сумму 3 млрд рублей размещены у одного поставщика — подведомственного учреждения Рослесресурс.

Но все же президентская критика всегда означает, что существующие в отрасли нормы не устраивают Кремль настолько, что менять правила игры придется. Не то чтобы совсем не воровать, но хотя бы воровать поменьше. Но лесная отрасль стала исключением. Потому что едва к ней приблизились правоохранители, как тайга в самых вкусных для заготовителей регионах начала подозрительно ярко гореть. Как будто пожары скрывали территории незаконных рубок. В итоге уголовных дел меньше, а ущерб для государства больше.

По официальной статистике, пожары лета 2019 года «съели» 15,7 млн гектаров. Это в 60 с лишним раз превышает территорию Москвы, но далеко не рекорд: в 2012‑м сгорело 18,2 млн гектаров, а в 2018‑м — 15,4 млн гектаров. Ответственные лица уверяли, что лес горит в так называемых «зонах контроля». А пожары в них, согласно приказу Минприроды, тушить не обязательно, ибо страшно далеки они от мест проживания людей. А еще затраты на тушение огня превысят ущерб от его последствий. Приказ вышел в 2015 году, но власти давно освоились и закатали в «зоны контроля» кучу территорий, где люди как раз живут или работают. По словам Петра Цветкова из Института леса Красноярского научного центра СО РАН, зоны контроля охватили почти половину Лесного фонда РФ. А тушат лишь 10% лесных пожаров — преимущественно вокруг Москвы, Петербурга и крупных городов.

Став на время политическим, вопрос противопожарной охраны лесов тут же породил попытки различных групп интересов создать корпорацию по нейтрализации данной угрозы. За казенный, понятно, счет. Рослесхоз и Минприроды под шумок предлагали новые правила работы с лесами, которые требовали роста финансирования чуть ли не в четыре раза — до 30 млрд рублей. При этом чиновники почему-то не требовали ужесточить наказания для поджигальщиков и «черных лесорубов», пресечь каналы экспорта левой древесины в Китай и всерьез заняться лесовосстановлением. Зато предлагали вернуть полномочия по определению зон контроля с регионального на федеральный уровень, увеличить штат Авиалесоохраны и закупить для нее много новых самолетов.

Прозвучала шокирующая цифра: в России сейчас примерно столько же лесников, сколько в скромной Беларуси, — остальных распустили ради той же экономии. А возможно, чтобы не мешали воровать древесину. В Брянской или Вологодской области один лесник приходился на 1 тыс. га леса, а кое-где есть всего 2-3 егеря на 25-30 тыс. га тайги. Им на всех выделяют в месяц литров 20 бензина.

— Примерно каждый третий пожар у нас «левый», явно кем-то инициированный, — рассказывает работник лесного хозяйства из Вологодской области. — Бывает, приходишь через пару дней на пепелище, а там ни гари, ни углей — только аккуратные пеньки. Это значит, применена традиционная схема: украли лес, а потом пустили огонь, чтобы списать краденое в убытки. К тому же лес берут хороший, из заповедников или охраняемых территорий, который на законных основаниях не вырубишь. А когда происходит реальный пожар, остается горельник. По закону должны провести аукцион на его вырубку. Но никому это не надо, горельник по несколько лет стоит неразобранный, провоцируя новые пожары. А если через два дня делянка уже оформлена — значит, спилили до инцидента. Никогда не слышал, чтобы кого-то за это реально наказали. Максимум — статья за халатность, возбужденная в отношении «неопределенного круга лиц». Это верная примета, что через годик дело прикроют. На этом бизнесе все начальство повязано.

На этом фоне в сентябре 2020 года правительство разразилось постановлением, разрешающим использовать и продавать лес, выросший на сельхозземлях. Суть в том, что многие совхозные поля за 30 лет крепко заросли деревьями, пилить и заготавливать которые было противозаконно. А теперь можно. Вроде бы все разумно на бумаге, но в нынешнем виде инициатива может затронуть десятую часть всех лесных массивов России. Пока перевести земли из Лесного фонда в сельхозугодья юридически непросто. Но через пару лет правоведы-виртуозы наверняка наработают новые приемы.

Юрий Антонов / «Аргументы недели»