Максим Шевченко: «США на грани: богатые и бедные могут начать стрелять друг в друга»
Известный публицист о том, почему страна, имеющая на руках почти 2 млрд стволов, пока обходится резиновыми пулями
«Электорат Трампа делает выводы из происходящей там цветной революции, чистит оружие в подвалах и думает о том, как бы ему переизбрать своего лидера», — говорит политолог и журналист Максим Шевченко, комментируя уличные беспорядки в США. О том, кто является действующими лицами элитного конфликта в Штатах, есть ли угроза жизни Трампа и чего боится российская элита, наблюдая штурм «вашингтонского обкома», Шевченко рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«КОНФЛИКТ, КОТОРЫЙ МЫ ЗНАЛИ ПОД ИМЕНЕМ ЦВЕТНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ, ТЕПЕРЬ ПРИШЕЛ В САМУЮ ВАЖНУЮ ТОЧКУ МИРА»
— Максим Леонардович, о возможности гражданской войны в США мы говорили с Вами еще в ноябре 2016 году, когда Дональд Трамп только победил на выборах. И что же теперь: накануне второго срока 45-го президента США эта война в самом деле становится реальностью? Или это пришла в Америку цветная революция, как возвращается по закону кармы то зло, которое мы раньше причиняли другим и которое теперь постигло тебя самого?
— «Цветная революция» — это никакая не карма, это технология распространения власти наднациональных глобалистских структур. Причем, такая революция — это не инструмент какой-либо отдельной страны, США или Великобритании, или же Канады, революционные традиции никто не монополизировал и не патентовал. Заметим, что «цветные революции», как правило, уничтожают национальные бюрократии, опирающиеся на так называемый суверенитет (который при этом декларируется в категориях XIX–XX веков), и замещают эти бюрократии новой правящей элитой, практически кастой, напрямую зависимой, финансово и организационно, от транснациональных структур, глобальных фондов вроде Национального фонда развития демократии (учрежден конгрессом США в 1983 году — прим. ред.), от Всемирного банка или же от Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) и т. д.
Так что разговор о карме здесь не совсем уместен. Если сегодня, как мы видим, цветная, бархатная революция пришла в США, это означает, по меньшей мере, одно: то, что сейчас пришла очередь национального американского государства, символом которого является президент Дональд Трамп, испытать на себе давление надгосударственных, транснациональных элит. Это значит, что конфликт, который мы знали то под именем «Арабской весны», то киевского Майдана, теперь пришел в самую важную точку мира.
Это первое. Второе. Говоря в настоящее время о понятии «гражданская война», мы не можем иметь в виду просто конфликт, который развивается между разными системами и слоями общества. Подобный конфликт имел место в царской России до революции: радикальное студенчество, либералы, социал-демократы, консерваторы, Русский союз имени Михаила Архангела, партия кадетов, эсеры-террористы и пр. — вот действующие лица тогдашней исторической драмы. Но мы — до определенного момента — не называем этот конфликт Гражданской войной. Несмотря на убийство Александра Второго и царских сановников при Николае Втором, Ленский расстрел, 9-е января, декабрьские бои 1905-го года в Москве и так далее… Потому что гражданская война — это уникальная форма мобилизации (безусловно, проходящей под политическими лозунгами) человеческого, интеллектуального и военного ресурса нации. Гражданская война — это не просто война между гражданами, это конфликт между частями одной и той же нации, обладающими разными проектами национального будущего. Или же — между разными частями становящейся, формирующейся нации. Кинорежиссер Дэвид Гриффит в своем великом фильме «The Birth of a Nation» (1915 г.) продемонстрировал, что рождение американской нации произошло в ходе гражданской войны в США 1861-65 годов. Памятуя об этом, мы можем сказать, что, безусловно, рождение русской, российской нации состоялось в ходе гражданской войны 1917–1922 годов. Потому что советская нация, которой она себя при этом именовала, являлась, по преимуществу, русской, но более, чем русской — это был совершенно удивительный проект надэтнической нации, которая идентифицировала себя не столько внутри этнической, сколько внутри имперской парадигмы. При этом имперская суть была выброшена из этого проекта (я говорю об отношениях метрополии и колоний), и в нем оставалось лишь то, что я бы назвал просто диалогом цивилизаций. Этот диалог происходил в рамках тех прав и свобод, которые были приняты всеми участниками советского проекта.
— Таким образом, то, что происходит сейчас в США, это еще не гражданская война, а по-прежнему ее «предчувствие», прелюдия, великий музыкальный пролог?
— Да, говорить о гражданской войне в США пока еще преждевременно. Американские элиты еще не готовы сделать тот последний шаг, который они сделали в 1861 году, когда часть штатов стала объявлять о своем выходе из состава Федерации, то есть о сецессии, а другая часть стала присягать федеральному правительству Вашингтона, которое к тому времени возглавил 16-й президент США Авраам Линкольн. (Первой в декабре 1860 года постановление о сецессии издала Южная Каролина, за ней последовали Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия и Луизиана — прим. ред.). И вовсе не сама проблема рабства была предметом гражданской войны — поводом к ней стали экономические проблемы и желание Севера контролировать экономическую жизнь Юга — в частности, контролировать южные продажи хлопка на мировой рынок и следить за доступом южных штатов к технологиям, которыми уже обладал промышленный Север (вспомним, что тот же хлопок добывался на Юге, а перерабатывался на Севере).
Рабство чернокожих было, разумеется, абсолютно омерзительным фактором, и его преодоление и отмена сыграли в американском конфликте огромную роль идейного оправдания и мобилизации Севера. При этом эмоционально мне вполне может нравиться генерал Роберт Эдвард Ли (генерал армии Конфедеративных Штатов Америки и впоследствии главнокомандующий армией Конфедерации — прим. ред.), который отпустил своих рабов на свободу еще до начала войны — в отличие, кстати, от Авраама Линкольна, который даровал свободу рабам на Севере только после 1864 года. Да, рабство было отвратительным явлением. Но не менее отвратительным оказалось положение чернокожих после торжественной отмены рабства и принятия знаменитой Тринадцатой поправки к Конституции США (запрещала рабство и принудительный труд — прим. ред.), когда формально свободных чернокожих бросили на произвол свободного рынка, после чего их положение, возможно, стало еще более тяжелым, чем еще совсем недавно на хлопковых плантациях.
Впрочем, давайте от прошлого обратимся к настоящему. Сегодняшний конфликт в США — это еще не формат гражданской войны, но это свидетельство очень серьезного гражданского и элитного противостояния. Американские элиты, хранящие память о той войне, которая поставила молодую страну на грань гибели (скажем, если бы победили южные штаты, это имело бы тяжелейшие последствия для судьбы США), в ходе событий ХХ века выработали ряд внутренних механизмов — прежде всего, механизмов системных договоренностей, сформировав три почти равноправные системы государственной власти — президентскую, парламентскую и судебную. Эти три ветви власти вынуждены договариваться друг с другом, потому что ни одна из них не подчиняется другой. Вот эта система договоренностей — сложная, затрудняющая процедуру консенсуса, и элитные клубы — на самом деле является защитным механизмом нации от гражданской войны.
Но бывают моменты, когда конфликт становится настолько острым, что любая нация или сообщество, стремящееся стать нацией (допустим, через гражданскую войну, поскольку, увы, такова судьба человечества: только война является тем горнилом, из которого рождается новая реальность истории), приближается к тому, чтобы утратить эти механизмы самосохранения. Это означает, что мир снова стоит на грани чего-то нового. Как сказано у апостола Павла в Первом послании к коринфянам: «Не все мы умрем, но все изменимся».
Это абсолютно гениальная метафора, приложимая к наиболее ярким и болезненным моментам человеческой истории. Да, в войне не все умирают и погибают, но из военного времени все выходят изменившимися, по-другому смотрящими на ценность собственной жизни, на общественные отношения и на глобальный мир. Классическим примером является Великая Отечественная война 1941–1945 года. В эту кровавую купель советский народ вошел одним, а вышел совсем другим субъектом истории, политики, социальных отношений и пр. Это наглядно проявлялось даже в облике советской армии, которая в январе 1943 года снова одела погоны, в сочетании имперско-монархической стилистики со сталинской стилистикой и т. д.
«КОНФЛИКТ МЕЖДУ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ГЛОБАЛЬНОЙ ЭЛИТОЙ И АМЕРИКАНСКОЙ ИМПЕРИЕЙ ОПРЕДЕЛЯЕТ ФОРМАТ СОВРЕМЕННОГО МИРА»
— Но готова ли американская нация к гражданской войне? Способна ли она снова рискнуть и поставить себя на грань катастрофы?
— Это главный вопрос — готова ли она? Хочет ли она гражданской войны. Во второй половине 1960-х годов тоже казалось, что вот-вот — и разразится гроза. Известный фильм Микеланджело Антониони «Забриски-пойнт», в начале которого главный герой убивает полицейского, а потом всю картину скрывается, рассказывает о ситуации, очень похожей на нынешнюю. То есть, все это уже было в 1968 году (время действия фильма Антониони — прим. ред.). Это, очевидно, повторяющаяся ситуация для американской молодежи в целом, которая периодически выпадает из этих элитных, костенеющих клубов отцов.
Но почему это происходит с такой регулярностью? Дело в том, что в США есть две парадигмы (не очень люблю это слово, но употреблю его здесь) формирования американского мифа. Первая — заложенное отцами-основателями Америки постулирование свобод. В чем смысл жизни по-американски? В том, чтобы ощущать себя счастливым — от того, что ты богатый, от того, что ты свободный, от того, что ты верующий или, наоборот, неверующий. Права и свободы, заимствованные некогда из пыльных фолиантов французских энциклопедистов, но наложенные при этом (в отличие от французского атеизма) на искреннюю религиозность американского пуританства, дали в итоге невероятно интересный синтез. Американцы живут с ощущением — и оно у них буквально в крови — что есть права и свободы, и это незыблемо. У любого нового поколения американцев, входящего в жизнь, это ощущение вырабатывается на уровне кровяных телец — я бы даже так сказал.
Однако это ощущение вступает в фундаментальное противоречие с экономическим и политическим развитием США, которые, естественно, позиционируют себя как империя. А любая империя создает мощный военный класс, мощный управленческий класс и мощный экономический класс. Любая империя ориентирована на подавление человеческих прав и свобод или же на адаптацию этих прав и свобод под интересы управленческого, экономического и военного классов. Имперская стилистика — это и есть та вторая американская парадигма, о которых я говорю. Но как быть, если права и свободы постулированы в качестве краеугольного камня, лежащего в основании американского государства и общества? Их нельзя отменить, или же можно отменить только вместе с самой Америкой. Невозможно отменить право человека защищать свою частную собственность или больше — свое частное пространство. До сих пор США являются, наверное, единственной страной, где полицейский, войдя без ордера или разрешения на частную территорию, может запросто получить пулю в лоб, а тот, кто его убьет, может быть оправдан судом. Такого, пожалуй, нет нигде в мире, но в целом ряде американских штатов это есть.
Вот этот конфликт между свободами, реально существующими в американском обществе и американской душе, и имперской стилистикой — очевиден. Пафосом свободы пронизаны все лучшие произведения американской культуры — как южан (Уильяма Фолкнера, Маргарет Митчелл), так и северян (Эрнеста Хемингуэя, Генри Миллера и пр.). Вся американская литература (а литература, как правило, является зеркалом души нации) порождает могучий психологизм (как русская литература ставит конечные, предельные вопросы бытия человека). Могучий психологизм как раз и исходит из личной свободы — вспомним совершенно гениальный роман Джона Стейнбека «Зима тревоги нашей». Эта личная свобода противостоит системе общественных отношений, и этот конфликт всегда присутствует в американском обществе и постоянно в нем воспроизводится. Недаром его носителями являются демократы.
Я напомню, что южане были по преимуществу демократами. Они бились не за то, чтобы сохранить за собой право истязать чернокожих — нет, большинство солдат Конфедерации даже не имело рабов, они были откровенными бедняками. Известно, что армия конфедератов была одета чуть ли не в лапти и в рваное белье, потому что у них не было денег на единую униформу. Кроме того, у южан было недостаточно оружия, и это стало одним из факторов, предопределивших их поражение. Однако это не отменяет их жертвенности и героизма под командованием все того же генерала Ли, которому сейчас ломают памятники (вместе с памятниками других конфедератов, что особенно обострилось после прихода к власти Дональда Трампа — прим. ред.). Нет, не защита рабства была основной мотивировкой для южан, а то, что они считали, будто северяне посягают на их права и свободы, восходящие еще к отцам-основателям США. Недаром генерала Ли воспитывала чернокожая нянька, которая помнила еще Джорджа Вашингтона (будущий главнокомандующий конфедератов родился в нескольких милях от плантации Уэйкфилд — места рождения Джорджа Вашингтона — прим. ред.). Еще раз подчеркну: Ли дал свободу всем своим рабам, включая стариков, которые у него жили.
Поэтому пафос демократов сводился к пафосу человеческих свобод. Республиканцы же (или северяне), которые отделили себя от некогда единой Демократической партии в 1850-е годы XIX века, конечно же, являлись по своему существу партией имперской. И неважно при этом, выступали ли они против рабства или за (это как сегодня определенные круги подозревают Трампа в том, что он расист). Но вот этот конфликт между принципами отцов-основателей, постулировавших идеалы человеческой свободы и воплотивших их, прямо скажем, успешнее французских революционеров, и необходимостью имперского развития США, зародился еще тогда. Принципы имперского развития — деньги, управление и армия. Принципы отцов-основателей — священные права личности.
Этот конфликт дошел и до наших дней. Парадоксально, что конфедераты-южане были ближе к принципам отцов-основателей, заложенным в Конституцию и Декларацию США, чем одолевшие их северяне. Они жили по Библии, где было сказано, что раб не больше господина своего, а господин — не больше раба. То есть, полагали они: сделай своих рабов христианами, молись с ними в одной и той же евангелической церкви — и ты снимешь социальный конфликт. Кстати, а разве в царской России было не так? Пожалуй, бывало еще и хуже: православные помещики продавали православных русских людей как скот и как рабов, рассказывая им, что так, якобы, устроил Бог.
В США этот конфликт (между имперскостью и пафосом личной свободы), как я уже говорил, до сих пор существует, и теперь он достиг апогея. В 1990-е и 2000-е годы американский империализм стал глобальным. После 1945 года он стал контролировать Европу и значительную часть мира. Британская и Французская колониальные империи разрушались не сами по себе и даже не под влиянием марксизма (хотя марксизм и атаковал их в лице Хо Ши Мина, Нельсона Манделы или Эрнесто Че Гевары) — они разрушались под влиянием американского империализма, и именно ему они передали свое наследие. Принцип глобальной свободы наложился здесь на принципы глобальной торговли. Между прочим, главными инвесторами в Вест-Индскую и Ост-Индскую компании были британские аристократы, и они же, как это ни парадоксально, до сих пор являются главными союзниками всех этих хиппи, либералов и Антифа. Они ориентируются на глобальные торговые структуры и на глобальных инвесторов, как и американские демократы.
Между прочим, я не исключаю отсюда и клерикальный фактор: еще одни союзники глобализма — это союз клерикальных элит, мировых жрецов. Я говорю о Папе Римском, архиепископе Кентерберийском, Далай-Ламе ХIV-м и прочих, включая сюда и иранских аятолл. Все они, по-разному интерпретируя Бога или сферу божественного, говорят об одном: о небесных эманациях, чье благотворное влияние доходит и до простых людей, а также о межрелигиозном глобальном диалоге. Все они стали откровенными неоплатониками и неоплатонизм, с его учением о мировой душе и едином Космосе, является философским оправданием глобализма во всех его измерениях: экуменическом, экономическом, политическом и ценностном. Вот как только вы услышите словосочетание «межрелигиозный глобальный диалог», вы сразу должны понимать, что речь идет о клерикальной глобальной структуре, которая вполне сотрудничает с глобалистскими аристократическими структурами и дает им свое благословение. А последние в свою очередь имеют под рукой в виде менеджмента глобальных либералов вроде Джорджа Сороса, Билла Гейтса, ВОЗ, все эти фонды по защите барсов или белок.
Помните, как Владимир Путин летал с журавлями в 2012 году? Он делал это не из особой любви к редким видам журавлей, а для того, чтобы показать этим господам мира, что он понимает их язык и готов играть в их игры. Но это была символическая защита стерха, а не реальная. Реальная защита журавлей осуществлялась в Советском Союзе — путем создания закрытых заповедников. А сейчас о какой защите может идти речь? «Норникель» разлил в Норильске 20 тысяч тонн нефтепродуктов, и вот у вас все мыслимые и немыслимые стерхи стразу сдохли.
— В эту же копилку можно записать и общества по спасению амурского тигра в России.
— Безусловно. Но вернемся к Америке. Либеральный глобальный менеджмент, о котором я говорил, через медиа (которые, как известно, преимущественно либеральные — CNN BBC, NYT etc) и разного рода либеральную адвокатуру взаимодействует с Антифа и с либералами на местах. Кто им противостоит? Никто иной, как Американская империя! На которую ориентируются национальные бюрократии — те самые, которые становятся объектами ударов цветных революций. Эти бархатные мятежи есть не более чем инструмент глобальной элиты Большого Запада (он является матрицей глобализации, несмотря на далай-ламу или индийских мистиков). Эту элиту я уже описал — высшие клерикалы, аристократы, либеральный глобальный менеджмент, медиа, адвокаты, либеральные прогрессисты, Антифа и уличные погромщики. Это все единая сеть. Им противостоит государство — не как принцип выражения неких ценностей (таких государств не существует в природе), а как инструмент подавления масс в интересах правящего класса. Эта марксистская формула универсальна и она работает для всех.
— А как подавлять массы в интересах правящего класса? Здесь что-нибудь изменилось со времен Карла Маркса?
— Кто бы ни был правящим классом — капиталист или пролетарий — для подавлению ему потребуются все те же неизменные три группы: управленцы, военные-силовики и те, кто занимается экономикой. Вот конфликт между ними — между либеральной глобальной элитой и Американской империей — и определяет формат современного мира, в том числе и то, что происходит сегодня в Америке.
«РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ БЛИЖЕ УРЕГУЛИРОВАННЫЙ ЕМЕЛЬЯН ПУГАЧЕВ, ЧЕМ СИНОДАЛЬНОЕ ПРАВОСЛАВИЕ»
— И кто же побеждает в этом конфликте? Телевизионные репортажи из США все больше напоминают репортажи с киевского Майдана образца 2014 года: те же безумные толпы молодежи, битые витрины магазинов, перевернутые и горящие автомобили. Неужели глобалисты окажутся сильнее империи?
— Сейчас обе силы еще балансируют, они идут нос к носу, и прогнозы о победе на будущих президентских выборах Дональда Трампа или Джо Байдена можно строить приблизительно с равной степенью вероятности. Поэтому ситуация не опускается до радикального, необратимого конфликта.
Не исключаю, что на это еще и накладывается конфликт трампистского, имперского США и Китая. В принципе, Штаты и КНР — уже конкуренты, но при этом глобалистские структуры в больших количествах инвестировали в Поднебесную американские деньги. Заметим, что все деньги мира — в той или иной степени американские, и других просто нет. Все прочие — евро, юани, рубли — зависят от Федеральной резервной системы (ФРС). Единственной главной мировой валютой является доллар, а все остальные, как и прежде, играют роль запасной резервной валюты. От долларового курса зависит и все остальное.
Так вот, в Китае, куда глобалисты инвестировали американские деньги, тоже есть две партии — обычно их условно именуют «комсомольцами» и «принцами». Но при этом КПК — коммунистическая партия Китая — примерно такой же носитель краеугольных ценностей, как и американские либералы. Либералы хранят ценности отцов-основателей, а КПК — ценности Мао Цзэдуна, помноженные на древние ценности китайской культуры — дао, конфуцианство и буддизм. Если вы говорите о ценностях, будь вы хоть трижды даос, вы вполне вписываетесь в неоплатоническую концепцию глобализации мира, за которой стоит Большой Запад. То есть, и в Китае мы наблюдаем конфликт ценностей против управления.
Беда современной России в том, что здесь никто не верит ни в какие ценности, а попытка сделать главной ценностью православие — изначально провальная, потому что русская история однажды все это уже отвергла. Я говорю не о православной религии в целом, которая глубоко укоренена в российской культуре, а именно о синодальном православии и о религиозном официозе в духе уваровской формулы «православие, самодержавие, народность». Все это уже потерпело поражение в ходе русских революций 1917 года — не от масонов, не от евреев, не от террористов, не от революционера по кличке Парвус, а от самого русского народа.
В России совсем другой конфликт — это противостояние парадигм, которые должны лечь в основу российской цивилизации и при этом совпасть с ее контурами, уместиться в это прокрустово ложе. Власть пытается навязать свою парадигму в лице синодального православия и неоромановского империализма, но русской цивилизации, на мой взгляд, гораздо ближе некий такой систематизированный и урегулированный Емельян Пугачев и пугачевщина как явление. Ведь пугачевщина, введенная в русло государственной политики — это, по сути, большевизм. Пугачевщина — это та сила, которая выстраивает отношения с татарами, калмыками, башкирами, казахами. Недаром все эти народы по-прежнему чтут память Пугачева и его сторонников — вспомним памятник Салавату Юлаеву в Уфе. А какой главный музей в Уральске — бывшем Яицком городке, расположенном ныне на территории Западного Казахстана? Конечно, изба Пугачева! Откуда он пошел в своей последний поход, в ходе которого его предали. И это очень важно для понимания сути происходящего сегодня в РФ.
Однако вернемся снова в Америку. Пожалуй, американский конфликт очень близко подошел к той грани, за которой начинается откровенная гражданская война. Но Рубикон не перейден, поскольку для обеих сторон этого противостояния вопрос: а что будет, если мы сейчас проиграем? — совсем не праздный. Если проиграет Дональд Трамп, что будет со всеми теми, кто ему присягал? Судебные иски, разрушение состояний и репутаций, диффамация, шельмование трампистов «расистами, фашистами и ублюдками»? В конечном итоге — на кону жизнь всего ближайшего окружения Трампа.
А если Трамп выиграет? Что станется с Байденом и его командой, в том числе с теми, кто сейчас громит улица американских городов? Как назовут их — левыми террористами, маргинальными Антифа, китайскими шпионами, русскими наймитами? Понимаете? Сейчас обе стороны фактически закладывают мину под тот хрупкий гражданский консенсус, который в США наступал уже несколько раз после гражданской войны 1861-65 годов. И очередное примирение может просто не наступить, и даже победа одного из кандидатов на будущих ноябрьских президентских выборах — еще не судьбоносна, и, возможно, не способна поставить точку в противостоянии. Но каждый день на улицах Вашингтона, Нью-Йорка, Миннеаполиса, Окленда происходит то, что уже трудно отыграть назад и что больше похоже на ставку ва-банк.
«СМЕРТЬ ЧЕРНОКОЖЕГО ОБМЕНИВАЕТСЯ НА УДАР ПО АМЕРИКАНСКОМУ ИМПЕРИАЛИЗМУ»
— Личность погибшего чернокожего из Миннеаполиса Джорджа Флойда играет здесь какую-либо иную роль, кроме спускового крючка? Было ли его убийство спровоцировано искусственно — по аналогии с коронавирусом, который тоже ряд экспертов рассматривает в качестве искусственного, лабораторного продукта, или же это распиаренная случайность?
— Что касается коронавируса, COVID-19, то это не миф, такая болезнь на самом деле существует, и это я знаю по себе (30 марта Максим Шевченко почувствовал недомогание, после прохождения КТ был увезен в больницу на скорой, медики диагностировали у него коронавирус — прим. ред.). Эта болезнь очень необычна — она действительно отличается от обыкновенного гриппа, и я сам прежде не болел ничем подобным. Но носит ли COVID-19 тот самый глобальный характер, который ему приписывают, мне трудно сказать — я не являюсь в этой теме специалистом. Но удар, который болезнь нанесла по национальным экономикам, в том числе — по экономике США, заставляет задуматься.
Ситуацией с коронавирусом могли воспользоваться все стороны. Первое — это когда глобалисты резко подняли статус Всемирной организации здравоохранения, финансируемой Биллом Гейтсом и транснациональными корпорациями (известно, что Трамп отказался вкладывать денежные средства в ВОЗ и фактически объявил ей войну). Таким образом, контрольная эпидемиологическая структура стала наднациональной и глобальной, определяющей жизнь государств и дающей рекомендации национальным бюрократиям, выставляя им рейтинги, оценивая их правительства, экономики и финансы. Все это выходит за рамки заботы о жизни и здоровье, и становится откровенной политикой.
С другой стороны, COVID-19 не могли не воспользоваться национальные бюрократии и национальные правительства, входящие в глобальную имперскую бюрократию. Александр Лукашенко сказал проще всех: «ВОЗ нам не указ». В России все вышло иначе: по отношению к вирусу мы видим две стратегии — стратегию Сергея Собянина, который опирается на Роспотребнадзор, и стратегию Михаила Мишустина, которая несколько иная. Так или иначе, в РФ национальные бюрократии тоже борются с ВОЗ, агентом которой, на мой взгляд, является Анна Попова, руководитель Роспотребнадзора. С ней зачем-то тесно смыкается Собянин, делая тем самым ставку на глобалистскую элиту (или же элита делает ставку на него — не суть важно).
С другой стороны, Путин, Мишустин и путинские элиты как таковые. И при этом нам говорят: «Есть угроза нации!» Но почему какая-то Попова решает, как следует себя вести по отношению к этой угрозе? Это должен делать Николай Патрушев, секретарь Совета безопасности. А Совет безопасности — это как раз один из органов национальной бюрократии. Однако самые важные заявления делает все та же Попова. И все эту чехарду мнений и поручений пытается регулировать премьер-министр РФ. А Путин от решающих высказываний как будто устраняется, предоставляя губернаторам на местах самим выбирать линию поведения во время пандемии. И здесь становится очевидным, какие из губернаторов и глав республик тяготеют к Поповой и глобалистам, а какие — к Мишустину. Возможно, некоторые губернатора даже и не подозревают, что они таким образом «светят» свою позицию, и где-то наверху им ставят галочки и крестики. У тех или иных региональных элит есть свои деньги в офшорах и связи за границей. Конечно, это могут быть разные офшоры — одни связаны с глобалистами, а другие с национальными и имперскими бюрократиями. Но и здесь губернаторы легко поддаются классификации. Резюмируя: коронавирус — не миф, но атмосферу и маржу вокруг него используют по-разному все перечисленные мною группировки.
Мы видим, что наносится удар по самым разным этажам экономики — от глобальной до региональных. Скажем, торговля нефтью — это глобальная экономика, а ликвидация кафе, ресторанов, промышленного производства — это уже дела внутренние. Выигрывают на этом только спекулянты и банкиры. Скажем, та же российская пятерка «Форбса» во главе с президентом холдинга «Интеррос» Владимиром Потаниным за последнее время увеличила свое состояние на 26 миллиардов долларов. Спрашивается, за счет чего? Скорее всего, за счет покупки подешевевших активов.
— Хорошо, реальность COVID-19 я не отрицаю, но как быть с убийством Флойда? Нет сомнений, что это тоже реальный факт, но почему он был так распиарен?
— Это реальное убийство, которое просто было интерпретировано в нужную глобалистам сторону. Здесь в чистом виде то, что мог бы придумать французский философ-постмодернист Жан Бодрийяр — смерть Флойда и символический обмен этой смерти на разного рода политические бонусы. Напомню, что главная работа Бодрийяра так и называлась «Символический обмен и смерть».
— Но при этом это далеко не первая смерть чернокожего от рук полиции в США.
— Поверьте: таких убийств чернокожих там происходит масса. Но именно убийство Флойда было удачно снято на видео, и где-то кто-то из режиссеров американского «бархата» сказал: «Вот оно — то, что надо!»
В гениальном американском сериале The Loudest Voice — «Самый громкий голос», посвященном Роджеру Айлзу и созданному им телеканалу Fox News, есть красноречивый эпизод: 11 сентября 2001 года, в Нью-Йорке пылают башни-близнецы после того, как в них врезались «Боинги», а главный герой заявляет — «Ставьте камеры и снимайте, как люди прыгают!» Ему возражают: «Это безнравственно». Но герой настаивает: «Снимайте! Это изменит телевидение, которое в свою очередь изменит историю человечества!» В ситуации с Джорджем Флойдом использована та же технология. Смерть людей в башнях-близнецах была обменена на беспрецедентное укрепление американского империализма во время правления Джорджа Буша. Теперь же смерть чернокожего обменивается на удар по Американской империи. Потому что раскручивают смерть Флойда понятно кто — либеральные глобалисты. Трамп сейчас в положении того, кто защищается, а в его лице вынуждены держать удар все, кто инвестирует в американский империализм.
— Насколько реальна опасность, угрожающая жизни самого Трампа? 1 июня он даже был вынужден спрятаться в подземном бункере Белого дома.
— Я думаю, что Трамп в бункере — это просто исполнение протокола. Мы не знаем, как, но вдруг служба безопасности, пока толпа бесновалась на подступах к Белому дому, могла заявить ему: «Господин президент, есть угроза снайпера!» Или, например, террориста-смертника. И в этот момент «господин президент», хочет он того или нет, должен подчиниться своим секретным агентам: его берут под белы руки и тащат в бункер. Потому что он является тем единственным главнокомандующим, который может отдать приказ пустить ракеты. Если же он на это неспособен, то после 11 сентября 2001 года существует список тех, кто уполномочен его заменить. К примеру, если с президентом вдруг нельзя связаться, в стране автоматически устанавливается власть военных на какое-то определенное время.
— За исключением военного времени трудно припомнить случаи, чтобы американского президента доводилось прятать в бункер.
— Напомню, что было убийство Джона Кеннеди и покушение на Рональда Рейгана, когда в только вступившего в должность президента всадили несколько пуль. Правда, спецслужбы очень быстро разобрались, что имеют дело с помешанным, а не с заговорщиком.
— Но разве бывали прецеденты, чтобы цитадель Белого дома практически брали штурмом?
— Я думаю, что, называя это «штурмом», журналисты преувеличивали. Если бы существовала реальная угроза прорыва в Белый дом и опасность для жизни президента, то силовики открыли бы огонь на поражение. А здесь митингующих остановили газом и резиновыми пулями.
«ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ ДАЛЬШЕ, ЭТО РАЗРУШИТ АМЕРИКУ»
— Удивительно, что в США, где на руках такие запасы огнестрельного оружия у населения, пока еще обходятся резиновыми пулями и газом.
— Это просто проявление высокой культуры прав личности. Для того, чтобы нация могла иметь на руках почти 2 млрд стволо?