Новая Польша (Польша): польские военнопленные на «бесчеловечной земле»
1 сентября 1939 года один из ярчайших представителей польской интеллектуальной элиты — Юзеф Чапский (1896-1993), художник, писатель, воин, оказался в уланском полку, в котором служил в 1920 году.
На грузовике Чапского и его однополчан доставили на приемный пункт в Волочиске. Здесь, как и в других подобных местах, Красная Армия вопреки международному праву передавала военнопленных органам НКВД. А точнее — созданному 19 сентября 1939 года Управлению НКВД СССР по делам о военнопленных (УПВ), которое возглавил Петр Сопруненко, один из людей Лаврентия Берии. Этим же приказом нарком внутренних дел учредил и восемь лагерей-распределителей по 10 тысяч военнопленных в каждом.
Одним из них стал Старобельский лагерь в Ворошиловградской (ныне Луганской) области, именно туда доставили в начале октября ротмистра Юзефа Чапского.
Неподготовленность Старобельского и других лагерей к приему 126 тысяч человек, нехватка помещений, продовольствия, кухонного оборудования, прочего снаряжения, даже питьевой воды, а также политические соображения, связанные с присоединением Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР, побудили сталинское руководство рассмотреть вопрос о роспуске рядовых и унтер-офицеров польской армии — уроженцев присоединяемых к Советскому Союзу территорий.
Наряду с роспуском по домам солдат и подофицеров — жителей присоединенных к СССР территорий, — предусматривалось направить 25 тысяч военнослужащих польской армии на строительство шоссе Новоград-Волынский — Львов. В середине октября Политбюро приняло еще одно решение относительно военнопленных, санкционировав обмен рядовых и унтер-офицеров польской армии с Германией. В результате к концу октября были распущены по домам 42 тысячи 400 рядовых и младших командиров — уроженцев присоединенных к СССР территорий. В конце октября — начале ноября 42 тысячи 492 человек — уроженцев центральных польских воеводств были переданы германской стороне.
Впервые вопрос о возможности оформления части дел старобельских пленников на рассмотрение Особого совещания был поставлен начальником УПВ в его письме Берии от 20 февраля 1940 года. «В целях разгрузки Старобельского и Козельского лагерей» Сопруненко испрашивал разрешение наркома распустить по домам около 300 человек — больных, инвалидов людей старше 60 лет и около 400-500 офицеров запаса, жителей западных областей УССР и БССР — агрономов, врачей, инженеров и техников, учителей, на которых не имелось компрометирующих материалов. В то же время он предложил «оформить дела для рассмотрения на Особом совещании при НКВД СССР» на 400 человек — офицеров Корпуса охраны пограничья (КОП), судейско-прокурорских работников, помещиков, актив партии «ПОВ» и «Стрелец», офицеров информации и 2-го (контрразведывательного) отдела генштаба.
Однако всесильный нарком одобрил, и при том частично, лишь последнее предложение Сопруненко. 22 февраля 1940 года по указанию Берии начальник Главного управления госбезопасности (ГУГБ) НКВД СССР Всеволод Меркулов подписал директиву. В ней он предписал перевести в тюрьмы всех содержащихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД бывших тюремщиков, разведчиков, провокаторов, осадников, судебных работников, помещиков и крупных собственников, перечислив их за областными управлениями НКВД (УНКВД). Все имеющиеся на них материалы приказано было передать в следственные части УНКВД. Особое совещание в ней уже не упоминалось и отмечалось, что «о порядке дальнейшего направления этих дел указания будут даны дополнительно». Вся работа по переводу военнопленных в тюрьмы должна была производиться с соблюдением строжайшей конспирации.
В конце февраля 1940 года начальник особого отделения Осташковского лагеря Григорий Корытов информировал заместителя начальника УНКВД по Калининской области Василия Павлова, что Берия приостановил рассмотрение дел осташковских военнопленных особым совещанием, а лагерь после разгрузки должен был принять военнопленных финнов. Он также сообщал, что ОСО уже рассмотрело 600 дел полицейских и вынесло им приговоры — от трех до восьми лет заключения в лагере на Камчатке. В Москве было проведено совещание, на котором обсуждался вопрос о порядке отправки военнопленных из Осташковского лагеря в Северный дальневосточный лагерь. Таким образом, до 20 февраля 1940 года расстрел польских полицейских, находящихся в Осташковском лагере, еще не планировался, а дела офицеров не готовились даже для передачи на ОСО. Но затем ситуация резко меняется.
Из письма Корытова следует, что «окончательная разгрузка» Осташковского лагеря первоначально была связана с необходимостью принять военнопленных финнов. Но дело было, конечно же, не только, и даже не столько, в «разгрузке» от поляков одного — трех спецлагерей НКВД. После исключения СССР из Лиги Наций, принятия Верховным союзным советом Великобритании и Франции решения направить в Финляндию экспедиционный корпус, польское правительство стало добиваться включения в него своего воинского соединения. 24 января 1940 года Владислав Сикорский заявил на заседании Совета министров, что посылка корпуса в Финляндию вовлечет Францию и Великобританию в «фактическую войну с Россией, что для нас весьма желательно». О том, что в Лондоне и Париже усилилась тенденция к вмешательству в советско-финляндский конфликт, что там были готовы действовать, «не останавливаясь перед риском разрыва отношений и даже вооруженного конфликта», сообщал в Москву тогдашний посол СССР в Великобритании Иван Майский.
Берия, у которого созрела какая-то идея относительно судьбы той части контингента трех спецлагерей, о которой шла речь в директиве Меркулова от 22 февраля 1940 года, решил обсудить вопрос со Сталиным. С ним он встретился 27 февраля. Скорее всего, именно тогда генсек подсказал своему подручному иное, чем выкристаллизовывалось в предшествующие месяцы, решение — поголовный расстрел всего контингента трех спецлагерей. При этом судьба польских офицеров и полицейских увязывалась и с участью узников тюрем западных областей УССР и БССР.
Роковая записка Берии Сталину, легшая в основу решения Политбюро от 5 марта 1940 года, имеет делопроизводственный номер 794/Б. Документы же с номерами 793/Б и 795/Б датированы 29 февраля. Следовательно, первоначальный вариант этой записки был составлен 29 февраля, то есть вскоре после беседы наркома с «хозяином». В своей записке, адресованной Сталину и напечатанной на бланке НКВД СССР, Берия обосновывал необходимость расстрела военнопленных (офицеров, полицейских, сотрудников разведывательных органов) и заключенных тюрем западных областей Украины и Белоруссии тем, что «все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю», ведут антисоветскую агитацию и контрреволюционную работу. «Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти», — подчеркивал нарком. Указав, что в лагерях для военнопленных содержится 14 тысяч 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, 97% которых составляют поляки, что в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии находятся 10 тысяч 85 арестованных поляков, Берия предлагал рассмотреть их дела «в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела».
Порядок рассмотрения дел, сформулированный в записке Берии, был полным отказом от всякого подобия соблюдения законности, даже в такой ее карикатурной форме, как особое совещание НКВД СССР. Последнее рассматривало дела в отсутствие подсудимых и их защитников, но все же рассматривало обвинительные заключения и выносило решения в соответствии с процедурой, утвержденной президиумом Верховного совета СССР.
В записке же Берии предлагалось возложить рассмотрение дел и вынесение решения на «тройку» в составе его самого, Меркулова и Баштакова (начальника 1-го Спецотдела НКВД СССР). Не предусматривалось ни вызова арестованных, ни предъявления обвинения, ни постановления об окончании следствия и обвинительного заключения. Судьбу лиц, содержавшихся в лагерях военнопленных, следовало решать по справкам, составленным УПВ, арестованных — по справкам на основе дел, представленных НКВД УССР и НКВД БССР. Первым на этой бумаге расписался Сталин, предварительно написав «за» и внеся в нее последние коррективы — вычеркнув из состава тройки фамилию Берии и вписав в нее Кобулова. Затем свои подписи поставили Ворошилов, Молотов и Микоян. На полях секретарь указал: «Калинин — за, Каганович — за». На записке Берии в правом верхнем углу был проставлен штамп: «Протокол № пункт № ». От руки вписано «13» (номер протокола), «144 О.П.» (пункт протокола, О.П. — особая папка) и добавлено от руки «от 5 марта 40 г.». Подписи Берии, Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна военная прокуратура, получив в 1990-1991 годах однозначные заключения от нескольких независимых экспертов, признала подлинными.
Судьба польских военнопленных и узников тюрем решалась параллельно с определением участи их семей. 2 марта 1940 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило предложение Берии и Хрущева «Об охране госграницы в западных областях УССР и БССР». Наряду с традиционными мерами по защите внешних рубежей, было решено депортировать в Казахстан на десять лет семьи заключенных тюрем и военнопленных — офицеров и полицейских (всего 22-25 тысяч семей), которых через три дня будет решено расстрелять.
Подготовка операции по ликвидации поляков из Козельского, Старобельского, Осташковского лагерей и узников тюрем западных областей Украины и Белоруссии началась сразу после рокового решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года.
7 марта 1940 года Берия приказал наркомам внутренних дел УССР и БССР Ивану Серову и Лаврентию Цанаве подготовиться к депортации 25 тысяч семей тех, кого вскоре намеревались расстрелять. Их адреса узнавали у самих офицеров и полицейских. Составлялись не только списки тех, кто проживал на территории, присоединенной к СССР в сентябре 1939 года, но и тех, кто жил в центральной Польше, оккупированной вермахтом.
Германская же сторона, в свою очередь, в первой половине марта 1940 года передала НКИД СССР список офицеров, находившихся в офлаге 1У-а, семьи которых проживали на территории, отошедшей к СССР. Характерно, что в апреле — июне 1940 года гитлеровцы проводили свою печально известную «Акцию АБ» — уничтожение польской интеллектуальной и государственной элиты. Списки с указанием места жительства семей офицеров можно было использовать при ее проведении. Германский же список с указанием места жительства семей польских офицеров в западных областях УССР и БССР, посланный 21 марта 1940 года в УПВ, в апреле 1940-го был направлен «для соответствующего использования» начальнику 3-го отдела (контрразведка) ГУГБ НКВД СССР.
13 марта 1940 года начальник Старобельского лагеря Бережков направил в Москву 27 тетрадей со списками семей военнопленных, «составленных по воеводствам территории, занятой Германией — всего на 1662 человека». К 15 марта 1940 года он направил в Москву уже списки семей на 3041 человека. Лишь 10 военнопленных уклонились от предоставления сведений о месте жительства своих родных.
16 марта 1940 года началось составление справок на военнопленных трех лагерей и заключенных тюрем. Именно на их основании должны были приниматься решения о расстреле. Справки готовились в обстановке строжайшей секретности.
Часть дел ставилась на контроль; решение по ним принимал лично Меркулов. Остальные фамилии включались в списки подлежавших расстрелу, которые затем передавались на утверждение «Комиссии», то есть «тройки» в составе Меркулова, Кобулова и Баштакова. После утверждения ими списка фигурировавшие в нем военнопленные или заключенные считались осужденными к высшей мере наказания — расстрелу.
С 16 марта 1940 года была запрещена переписка всех военнопленных. Начальство ужесточило пропускной режим, усилило охрану лагерей, сократило часть технических сотрудников, разработало подробнейшие планы доставки военнопленных к местам их казни. К 23-25 марта 1940 года спецлагеря были готовы к проведению расстрельной операции польских военнопленных. Приказ приступить к операции был отдан в последних числах марта 1940 года.
Первые списки на отправку военнопленных в УНКВД, где их ждал расстрел, начали поступать в лагеря 3-5 апреля 1940 года, в тюрьмы — 20-23 апреля 1940 года.
В соответствии с составленной по итогам операции справкой Управления по делам о военнопленных в УНКВД трех областей было отправлено 14 587 человек. В справках же, подготовленных для Сталина руководством НКВД в 1941-1943 годах, фигурирует цифра 15 131 человек. В записке Александра Шелепина Хрущеву от 3 марта 1959 года указывается, что всего были расстреляны 21 тысяча 857 человек, включая 3 тысячи 820 польских офицеров из Старобельского и 4 тысячи 421 из Козельского лагерей, 6 тысяч 311 полицейских и 7 тысяч 305 узников тюрем. Расхождения в справке УПВ конца мая 1940 года с данными НКВД 1941-1943 годов, связаны с теми военнопленными офицерами и полицейскими, которые по директиве Меркулова от 22 февраля 1940 года были переведены в распоряжение УНКВД трех областей, то есть в тюрьмы. Они уже не учитывались в справке УПВ, тем не менее их также расстреляли как военнопленных офицеров и полицейских.
13 апреля 1940 года была проведена и депортация семей приговоренных к расстрелу польских офицеров, полицейских и заключенных тюрем. В Северный Казахстан были выселены около 60 тысяч женщин, детей, стариков. Из Москвы поступило указание не предоставлять им ни жилья, ни работы.
Бесследное исчезновение более 15 тысяч офицеров и полицейских вызвало огромное беспокойство и страх за их судьбу у родных и близких. Матери и жены, отцы и дети офицеров и полицейских обращались во все инстанции с просьбой сообщить об их местонахождении, предоставить хоть какие-либо сведения об их судьбе. Письма родных — это трагические свидетельства страдания и горя. Но даже их НКВД использовало в своих оперативных целях. Вся корреспонденция, поступавшая в адрес расстрелянных, отправлялась в НКВД УССР и БССР для принятия мер против их родных, если таковые еще не были депортированы в Казахстан.
Военнопленных из Старобельска, Козельска и Осташкова искали и Красный Крест, и германское посольство, и некоторые советские органы. И на всех их запросах около фамилий расстрелянных военнопленных помета: «1 Спецотдел». В таких случаях предписывалось отвечать, что эти лица в списках военнопленных не значатся.
***
Оставшиеся в живых и вывезенные из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей польские военнопленные содержались сначала в Юхновском лагере. На 25 мая 1940 года там находились 394 человека. Лишь пятая часть из них являлись кадровыми военными и полицейскими, 66 были гражданскими лицами, около 20 — отставниками, остальные резервистами. Польские военнопленные находились в Юхновском лагере до середины июня 1940 года, после чего были вывезены в Грязовецкий лагерь.
После разгрома Франции в Москву по разведывательным и дипломатическим каналам стала стекаться информация о подготовке Германии к войне против СССР. В этой тревожной обстановке в сталинском руководстве родилась мысль использовать антигитлеровские настроения польских военнопленных в своих целях. Со старшими офицерами проводились беседы о том, что СССР и Польша имеют общие интересы и можно было бы создать Польскую армию на территории СССР. Эти идеи встретили понимание среди сторонников подполковника Берлинга.
9 октября 1940 года Берлинг, Букоемский, Моравский, Тышинский, Горчинский, Михалевский, Кюнстлер и Лис были отправлены в мягком вагоне в Москву. Сначала их поместили на Лубянке, где с ними встречались Берия и Меркулов. По свидетельству Чапского, 13 октября Берлинг предложил включить в состав Польской армии всех солдат и офицеров, независимо от их политических взглядов и, получив, согласие на это наркома, заявил: «Ну, и прекрасно, у нас прекрасные кадры для армии в лагерях в Старобельске и Козельске». Меркулов немедленно возразил: «Нет, эти нет. Мы сделали с ними большую ошибку». Думается, что к середине октября 1940 года сталинское руководство поняло, что поторопилось со своим роковым решением участи польских офицеров и полицейских.
31 октября 1941 года Берлинга и его единомышленников перевели на дачу № 20 в Малаховке или, как ее называли сами военнопленные, «виллу роскоши».
2 ноября 1940 года Берия сообщил Сталину, что в лагерях НКВД содержится 18 тысяч 297 военнопленных, в том числе 2 генерала, 9 полковников и подполковников, 222 майоров и капитанов, 691 поручик и подпоручик. Берия сообщал, что подавляющее число военнопленных может быть использовано для организации польской воинской части.
Однако Сталин, видимо, счел план создания польской дивизии рискованным, опасаясь всего, что могло бы спровоцировать Германию на нападение на СССР. К данной идее вернулись лишь в начале июня 1941 года, когда Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о создании польской дивизии. Тем не менее, все это время группу Берлинга продолжали готовить в Малаховке к возможному будущему сотрудничеству с Красной Армией на случай войны с Германией.
***
Дальнейшая судьба польских военнопленных была определена советско-польским соглашением, подписанным в Лондоне 30 июля 1941 года («соглашение Сикорского-Майского»). В нем правительство СССР признало утратившими силу советско-германские договоры 1939 года о территориальных изменениях в Польше.
Восстанавливались дипломатические отношения между двумя странами; стороны обязывались оказывать друг другу помощь и поддержку в войне против гитлеровской Германии; правительство СССР давало добро на создание на территории СССР Польской армии. К соглашению был приложен следующий протокол: «Советское правительство предоставляет амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключение на советской территории в качестве ли военнопленных, или на других достаточных основаниях, со времени восстановления дипломатических отношений». 12 августа президиум Верховного Совета СССР издал указ об амнистии, содержание которого было аналогично протоколу, приложенному к соглашению.
По данным НКВД СССР на 1 августа 1941 года в лагерях, тюрьмах и ссылке находились: «1. Бывших военнопленных — 26 тысяч 160. 2. Осадников и лесников — 132 тысячи 463. З. Осужденных и следственных — 46 тысяч 597. 4. Беженцев и семей репрессированных — 176 тысяч. Итого 381 тысяча 220».
В развитие соглашения Сикорского-Майского 14 августа было подписано военное соглашение о создании в кратчайшие сроки на территории СССР Польской армии. Ее командующим был назначен генерал Владислав Андерс. Будучи раненым, он 30 сентября 1939 года был взят частями Красной Армии в плен, а в декабре помещен в тюрьму Львова, затем на Лубянку. Допросы, издевательства работников НКВД не способствовали, конечно, укреплению его доверия к советским властям.
17 августа 1941 года начала работу смешанная советско-польская комиссия по формированию Польской армии на территории СССР. По просьбе генерала Андерса бывшие узники Старобельского, Козельского и Осташковского лагерей стали вспоминать и записывать фамилии тех, кто содержался там до апреля-мая 1940 года.
2 сентября 1941 года Юзеф Чапский был отправлен в Бузулук, где находился штаб армии Андерса. 2-6 сентября 1941 года подавляющая часть военнопленных была направлена на формирование Польской армии в Тоцк и Татищево. Всего же в армию Андерса были призваны 25 115 военнопленных и интернированных, в том числе 960 офицеров. Туда же прибыли 16 647 поляков, освобожденных из тюрем, лагерей и спецпоселений. Еще 10 тысяч человек к началу октября 1941 года находились в пути к пунктам формирования армии. Именно военнопленные составили костяк созданных к октябрю двух дивизий и запасного полка.
После пребывания в тюрьмах и лагерях люди попали в армию крайне истощенными. Но и в польских дивизиях и резервном полку условия жизни были крайне бедственными. Начиная с 12 сентября 1941 года Андерс неоднократно обращался к властям СССР с просьбой улучшить снабжение армии и обеспечить сносные условия жизни военнослужащим, а также начать формирование нескольких новых дивизий в Узбекистане. Советское же руководство, ссылаясь на тяжелое положение с вооружением и продовольствием в СССР, стремилось ограничить численность Польской армии 30 тысячами человек. Эти обстоятельства побудили правительство Сикорского, а также руководителей США и Великобритании поставить вопрос о переводе части Польской армии в Иран.
Польскую сторону беспокоил не только отказ советского руководства увеличить численность Польской армии и его настояния как можно скорее отправить две сформированные дивизии на фронт, но и отсутствие сведений о судьбе почти 15 тысяч офицеров и полицейских из Старобельского, Козельского и Осташковского лагерей. Этот вопрос обсуждался прибывшим в СССР польским послом Котом с Вышинским 6 октября 1941 года; со Сталиным 14 ноября; в ходе переговоров Сталина с Сикорским 3 декабря.
За несколько часов до начала беседы советского лидера с польским премьером УПВИ передало в Москву по ВЧ справку о судьбе польских военнопленных. В ней, в частности, указывалось, что в апреле-мае 1940 года было отправлено в распоряжение УНКВД «через 1 Спецотдел» 15 тысяч 131 человек, на формирование Польской армии — 25 тысяч 115, умерло 389, арестованы оперативными органами 683, потери при эвакуации Львовского лагеря — 1 тысяча 834 человека.
В разговоре со Сталиным Сикорский поставил вопрос о неблагоприятных условиях жизни Польской армии в СССР, возможности ее формирования в Иране, необходимости увеличить число формирующихся дивизий, доведении численности армии до 96 тысяч человек. Польский премьер констатировал, что еще многие поляки находятся в тюрьмах и лагерях. На это советский лидер ответил, что все поляки, бывшие в заключении, освобождены по амнистии. «Может быть, некоторые из них еще до освобождения куда-либо сбежали, например в Маньчжурию. Я хотел бы, — говорит тов. Сталин, — чтобы у г-на Сикорского создалась твердая уверенность в том, что у нас нет никаких расчетов задерживать в заключении хотя бы одного поляка. Мы освободили всех, даже тех, которые прибыли в СССР с вредительскими заданиями генерала Соснковского», — гласит советская запись беседы. Во исполнение договоренностей Сталина с Сикорским ГКО 25 декабря принял постановление о сформировании еще четырех дивизий в Узбекской ССР и доведении численности армии до 96 тысяч человек.
26 декабря 1941 года Берия писал Сталину и Молотову: «В результате проверки представленного генералом Сикорским списка польских офицеров и полицейских, содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях военнопленных на предмет выяснения местонахождения этих лиц, установлено: из 3 тысяч 825 человек по представленному поляками списку по учетам НКВД найдено 3 тысячи 417 человек. Не найдено 408 человек. Из числа найденных: 3 тысячи 320 человек в соответствии с известным вам решением от 5 марта 1940 года; 56 челеловек передано в Польскую армию в период формирования польских частей, 33 челеловека, преимущественно польских разведчика, до войны были затребованы из лагерей для ведения следствия в западные области УССР и БССР и их местонахождение неизвестно, 5 человек арестованы за контрреволюционную деятельность за время пребывания в лагерях военнопленных и осуждены на различные сроки, 3 человека умерло…». Из этого документа следует, что участь офицеров была определена решением 5 марта 1940 года, хорошо известного Сталину, и этих людей уже среди живых не было, иначе было бы указано их местонахождение.
Камнем преткновения по-прежнему оставался вопрос о судьбе пропавших офицеров. Польское правительство, не получая внятного ответа на свои многочисленные запросы о них, продолжало атаковать советского посла при правительствах в изгнании Богомолова нотами и меморандумами. Последняя попытка выяснить судьбу пропавших военнопленных была предпринята Котом во время его прощального визита к Вышинскому перед отъездом в Лондон 8 июля 1942 года. Подчеркнув огромную важность данного вопроса не только для современных, но и будущих советско-польских отношений, посол просил подойти к вопросу со всей серьезностью.
«Я выразил удивление, — писал Вышинский, — такой постановкой вопроса. Я вновь заявил, что все военнослужащие и другие польские граждане, кроме небольшой группы поляков, о невозможности освобождения которых мы своевременно сообщили посольству, освобождены и что у нас в заключении нет не только 8 тысяч 300, но и вообще нет никаких польских военнослужащих. Кот продолжал настаивать на своем, ссылаясь на якобы получаемые из Польши сообщения родственников этих военнослужащих. Я вновь повторил, что у нас в заключении никаких военнослужащих нет, что значительная часть военнослужащих, о которых говорил Кот, была освобождена еще до войны и выехала в Польшу, а часть была освобождена после». Сталин же в беседе с Андерсом и Окулицким 18 марта 1942 года высказал предположение, что военнопленные могли быть захвачены немцами.
Польских офицеров искали не только официальные представители РП, но и офицеры из армии Андерса. В середине ноября Юзеф Чапский назначается руководителем бюро по поиску пропавших в России офицеров и солдат при штабе Андерса, а в 1942 году — уполномоченным по делам «не возвращенных еще пленных». В зимние месяцы 1941 — 1942 годов он ездит в Москву, Чкалов, Куйбышев. Наряду со сбором сведений у бывших заключенных, он встречался с ответственными работниками НКВД и НКГБ, в частности с Райхманом, начальником ГУЛАГа Наседкиным. С марта он находится в Янгиюле под Ташкентом, где формировались новые польские дивизии. Однако узнать что-либо определенное ему не удалось.
Информация о ненадежности Польской армии, понимание, что армия не согласится воевать, пока не закончит формирование и вооружение всех шести дивизий, возросшие трудности с продовольствием в самом СССР побудили Сталина отдать распоряжение о сокращении числа выделяемых пайков с 96 до 40 тысяч. Численность же армии в это время составляла 73 тысячи человек. Кроме того, при ней находились 30 тысяч гражданских лиц, которых также надо было кормить.
18 марта 1942 года во время встречи Сталина с Андерсом был достигнут компромисс: в марте сохранялось прежнее количество пайков, в апреле их число сокращалось до 44 тысяч. Польские войска сверх 44 тысяч было решено перебросить в Иран. В начале апреля эвакуация части армии была завершена, и польская сторона стала настаивать на продолжении призыва в Польскую армию, улучшении снабжения и т.д. Не добившись положительного решения этих вопросов, Андерс поставил перед Сикорским вопрос об эвакуации всей Польской армии с территории СССР. Польский премьер предложил своему командующему во имя высших политических целей остаться в СССР и воевать вместе с Красной армией. Однако Андерс, заручившись поддержкой У. Черчилля, добился согласия польского правительства на вывод своей армии в Иран. Советское руководство не стало противодействовать уходу Польской армии с территории СССР, который к 1 сентября 1942 года был завершен. Одним из последних покидает Советский Союз Юзеф Чапский. 3 сентября 1942 года он добирается до Месхеда в Иране и там в госпитале начинает писать свою книгу «На бесчеловечной земле».
Полная версия статьи была опубликована в книге Юзефа Чапского «Старобельские рассказы. На бесчеловечной земле». Москва, «Летний сад», 2012