Максимилиан Волошин → Александра Петрова
Одновременно с этим наша домашняя жизнь снова превратилась в кошмар. Пока летом мама чувствовала себя плохо, она не раздражалась так, как теперь, когда ее летнее удушье прошло и одновременно вернулся прилив темперамента. Очень тяжело, Александра Михайловна; все время живешь под окриком, и день начинается с горьких, долгих и бурных упреков, после которых чувствуешь себя совершенно разбитым и ни на что не способным.
Опять ни о каком писании стихов, что я рассчитывал на осень, не может быть и речи. Я совершенно не понимаю, что от меня требуется: то чтобы я готовил обед, то чтобы я чинил себе белье, то упреки в том, что я ничего не делаю, только «картиночки пишу». Когда же я возражаю, что этими картиночками я заработал за этот год больше тысячи рублей, то мне говорят, что это так мало, что и работать не стоит, что все теперь зарабатывают гораздо больше, почему я не пишу статьи в газеты и т. д. и т. д. По поводу каждого нового лица, будь то Эренбург или маленькие дети Кедровых, мама начинает завидовать, почему я не такой хороший, и снова целый бесконечный ряд попреков и упреков. Между нами нет никакого иного разговора, как этот или хозяйственные жалобы. И снова передо мной стоит тот же вопрос, что стоял перед отъездом в Базель: мое присутствие превращает нашу жизнь в сплошной кошмар и служит источником бесконечного раздражения для мамы, а для меня сопровождается творческим параличом, и нервы настолько выматываются и напрягаются после такого разговора, что я убегаю в свою комнату, чтобы дать пройти нервному припадку со слезами и спазмами, который у меня делается. Конечно, я могу уехать в Москву: мне этого очень хочется, меня зовут и ждут. Но мама не хочет и того, чтобы я уезжал, так как боится быть опять разделенной прекращением железнодорожного сообщения, как во время войны. Конечно, я понимаю маму, до какой степени ей надоело хозяйство и все неприятности, с ним связанные, что ей стало это нестерпимо, но благодаря тому, как требуется от меня помощь: «Нет, вот ты сам потерпи и помучься, как я», — конечно, помощь становится невозможной. Есть одна только возможность: все взять в свои руки так, чтобы мама совсем не вмешивалась. Но Вы помните, что вышло из этого, когда я это предложил в лето перед войной? А взяться помогать — это значит стать в положение всех девчонок, на которых орут весь день за глупость и бестолковость, а ведь это именно так и бывает без всякой разницы, как только мне что приказывается. А при этом я все равно не могу работать. И удивительно то, что пока я действительно не работаю серьезно и систематически, все идет сравнительно мирно и благополучно, но как только начинаешь собираться для большой работы, как все точно с цепи срывается. Я сейчас чувствую себя идиотом и неспособным написать двух стихов.