120 лет назад в метрической книге Дмитриевской церкви Симского завода Уфимского уезда появилась запись: «У частного землемера Василия Алексеева Курчатова и его законной жены Марии Васильевой 8 января родился сын, который крещён Игорем.
120 лет назад, 12 января 1903 г., в метрической книге Дмитриевской церкви Симского завода Уфимского уезда появилась запись: «У частного землемера Василия Алексеева Курчатова и его законной жены Марии Васильевой 8 января родился сын, который 12 января крещён Игорем».
Есть игра в ассоциации, когда тебе называют какой-то предмет или человека, а ты должен сказать первое, что приходит в голову. Например: «Поэт?» – «Пушкин!», «Фрукт?» – «Яблоко!», «Цвет?» – «Красный!» Можно биться об заклад, что, попади в этот ряд имя Игоря Курчатова, реакция будет быстрой и единственной: «Атомная бомба!»
Илья Муромец от науки
Может показаться, что вся жизнь этого человека укладывается в десятые доли микросекунды утра 29 августа 1949 г., когда на Семипалатинском полигоне вспыхнул яркий свет, дрогнула под ногами земля и СССР вошёл в атомный век. Между тем Михаил Садовский, первый научный директор того самого полигона, дал Курчатову совершенно неожиданную характеристику: «Игорь Васильевич – это что-то исключительное... Он всё-таки явление природы».
Звучит слишком пышно? Но Садовский, будучи геофизиком-прикладником, вряд ли опустился бы до ложной красивости. Масштаб личности Курчатова действительно поражал современников. Скажем, в 1958 г., когда он выступил на сессии Верховного Совета СССР, его студенческий товарищ Иван Поройков писал: «Как же ты порадовал сердце русского человека своими исполинскими и в то же время доходчивыми мыслями, не говоря уже о внешне привлекательном образе русского учёного! Недаром в дни юности ты мечтал стать Ильёй Муромцем от науки... »
Речь шла о выступлении, которое Курчатов завершил эффектной фразой, вызвавшей овации: «Советский народ вооружил свою армию всеми необходимыми видами атомного и термоядерного оружия. Всякий, кто осмелится поднять атомный меч против него, от атомного меча и погибнет». Курчатову аплодировали стоя. Однако присутствующие на сессии ВС СССР западные дипломаты и журналисты отнеслись к этому заявлению скептически.
Чужие секреты
А ведь к тому моменту западные авторитеты, рассуждая о советском атомном проекте, уже не раз попадали пальцем в небо. «Я не убеждён в том, что русские имеют достаточно технических знаний, чтобы собрать все сложные механизмы атомной бомбы и заставить её действовать», – заявил Гарри Трумэн, покидая пост президента США. Заметим: это было сказано в январе 1953 г. В СССР уже есть не то что атомная – готовится к испытаниям водородная бомба!
Генерал Лесли Гровс, военный руководитель Манхэттенского проекта, выступая в 1945 г. перед Конгрессом США, предположил, что СССР для создания атомного оружия потребуется не менее 20 лет. Когда 4 года спустя мир узнал о существовании советской атомной бомбы, Гровс продолжал сомневаться: «Данные показывают, что в России действительно имел место ядерный взрыв. Это, однако, не доказывает, что у них есть готовая к применению бомба». Дескать, русские что-то украли и разок бахнули, но наладить производство такого оружия им не по силам. Американская пресса тут же наполнилась сплетнями об утечках атомных секретов из США.
А ведь до Второй мировой в США не относились серьёзно к самой перспективе создания атомного оружия. В 1939 г. консультативный комитет по урану вынес вердикт: «Возможность военного применения деления атома чисто умозрительная». В Англии же считали иначе: «Британский подход с самого начала сводился к оружию, конструкция которого в общих чертах уже определилась». В Америку английские секреты попали осенью 1941 г. И не от хорошей жизни – так англичане расплатились за ленд-лиз.
СССР на пороге
О том, что творилось в СССР осенью 1941 г., рассказывать, наверное, не стоит. Хотя именно тот роковой год должен был стать прорывом советского атомного проекта. 31 декабря 1940 г. в «Известиях» появилась статья, озаглавленная «Уран-235», где говорилось: «Молодая советская физика... будет изучать урановую проблему как одну из основных в будущем году. Уже сделаны интереснейшие исследования в этой области, среди которых наиболее известна работа учёных Флёрова и Петржака. Заканчивается постройка мощной атомной пушки – циклотрона – в Ленинграде под руководством И. В. Курчатова...»
Но в 1941 г. Константин Петржак стал разведчиком, Георгий Флёров был направлен на курсы техников по спецоборудованию самолётов, а Курчатову пришлось решать проблему размагничивания кораблей для защиты от немецких магнитных мин. Эту задачу он решил, и блестяще. Правда, ценой стало отставание от США, где английские разработки придали атомному проекту принципиально иные скорости.
Однако это отставание пока что не было критичным. Когда Курчатова в 1942 г. ознакомили с агентурными данными, он констатировал: «Информация совершенно не содержит технических подробностей о физических исследованиях по самому процессу деления». Проблема, и серьёзная, состояла в другом: «Как по числу кадров, так и по материально-технической вооружённости исследований проблемы урана наша страна остаётся далеко позади Америки, Англии и Германии. Проблемой урана у нас занято сейчас около 50, а в Америке около 700 научных сотрудников...»
Это строки из докладной записки Курчатова Вячеславу Молотову от 30 июля 1943 г. Игорь Васильевич к тому моменту уже стоял во главе советского атомного проекта, куда его выдвинули два влиятельных человека – уполномоченный Государственного комитета обороны по науке Сергей Кафтанов и патриарх отечественной атомной физики академик Абрам Иоффе. И если Иоффе отлично знал, кто сейчас в СССР физик-ядерщик номер один, то Кафтанов мог получить кое-какую информацию «откуда следует».
Решающий рывок
В справке НКГБ о Курчатове сказано так: «Обладает большими организаторскими способностями, энергичен. По характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат». Уникальное сочетание, ставшее залогом блестящего успеха.
Принято считать, что физики-ядерщики витали где-то в своих научных облаках, а всю организационную работу осуществляли чиновники высшего эшелона. В частности, Лаврентий Берия – его иногда изображают как своего рода локомотив, без которого советский атомный проект не тронулся бы с места. Всё верно. Но как его в этот проект занесло?
Поначалу атомные разработки курировал Молотов. Курчатов очень скоро понял, что с таким куратором дело не пойдёт – нарком иностранных дел и без того завален работой. И осенью 1944 г. Игорь Васильевич пишет: «У нас, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 гг., положение дел остаётся совершенно неудовлетворительным... Зная Вашу исключительно большую занятость, я всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре».
Письмо было адресовано Берии. Через несколько месяцев Лаврентий Павлович уже «наблюдал за развитием работ по урану». Что было дальше, можно иллюстрировать языком цифр. Одной из главных проблем была ресурсная – катастрофически не хватало урана. Она тоже была решена. В 1944 г. на разведку урановых месторождений было выделено 6,6 млн руб. В 1945 г. – 18,3 млн руб. А в 1946 г. совершенно фантастическая сумма – 196 млн руб.
Атомный проект – это не просто бомба. Это прежде всего создание новой и очень высокотехнологичной промышленности и кадров. Это скачок, которого нельзя добиться с помощью какой-то там «утечки данных». Это прорыв, сравнимый с переходом из каменного века в эру металлов. Тот, кто не готов к преодолению барьера, так и остаётся по ту сторону. Нашу страну через этот барьер перевёл Игорь Курчатов.
«Советский народ вооружил свою армию всеми необходимыми видами атомного и термоядерного оружия. Всякий, кто осмелится поднять атомный меч против него, от атомного меча и погибнет».
