Первые сведения о японцах содержатся в китайских источниках, относящихся к I в. до н. э. — V в. н. э. В VIII в. появляются японские хроники, представляющие собой своды мифов и исторических преданий. Это «Кодзики» («Записки древности» — 712 г.) и «Нихон сёки», или «Нихонги» («Анналы Японии» — 720 г.). Согласно японской системе верований — синтоизму, японская нация ведет свое начало от богини солнца Аматэрасу, прямым потомком которой был легендарный император Японии Дзимму (Дзимму-Тэнно), взошедший на престол «государства Ямато» в 660 г. до н. э. и положивший начало непрерывной династии японских императоров. В Японии принято подразделять историю страны на эры правления того или иного императора. В настоящее время (с 1926 г.) японцы живут в эру императора Хирохито. В сущности значение императора как символа всегда выступало важнейшим фактором цементирования национального самосознания японской нации. Это самосознание оказалось очень стойким по отношению ко всем заимствованиям.
Его не сумели размыть ни конфуцианство, ни буддизм. Буддизм проник в Японию из Индии через Корею и Китай в VI в. Буддийские проповедники не боролись против местной религии — синтоизма, они использовали ее с целью привлечения на свою сторону населения. Один из известных деятелей буддизма того времени Кобо Дайси (774—835) доказывал, что синтоизм и буддизм тесно связаны между собой, что лучезарная богиня Аматэрасу — это и есть воплощение Будды. Буддизм в Японии подвергся значительной трансформации, в результате он стал отличаться и от индийского, и от китайского. Японский бонза не всегда был священнослужителем, он был (и остается) кем угодно: учителем, дельцом, политиком, солдатом. Буддизм проник в Японии во все поры общественной жизни, он оказал влияние на образование, литературу, искусство. Переплетясь с конфуцианством, буддизм наложил специфический отпечаток на психологию японца. Конфуцианство пришло в Японию сначала через Корею — в IV—V вв., и затем непосредственно из Китая — в VI в. В этот период китайский язык стал языком высшего общества Японии, на нем велась официальная переписка, создавалась литература.
Все это порождало условия для распространения конфуцианства. Его доктрина обожествления предков, почитания родителей, беспрекословного подчинения низших высшим, подробнейшая регламентация поведения прочно врезалась во все сферы психологии людей. Конфуцианские представления хорошо выражены в следующем изречении: «Отношения между высшим и низшим подобны отношениям между ветром и травой: трава должна склониться, если подует ветер». Социальные нормы поведения современных японцев во многом отвечают смыслу данного изречения. Буддизм и конфуцианство стали играть в Японии роль своеобразной идеологической и моральной надстройки. Конфуцианство, например, постепенно превратилось в господствующую идеологию правящего военнофеодального сословия, которое сложилось в Японии как закономерный результат ее исторического развития. В период Камакурского сёгуната (1192—1333) * выделилось военно-служилое дворянство, появилось сословие самураев, признававших «военную доблесть» основой общества. В первое время самураи имели земельные наделы, но в 1653 г. указом сёгуна Иэцуна (1651—1680) все они были переведены на жалованье, и у них была отобрана земля. Целая армия ронинов * стала бродить по стране в поисках средств существования и подвигов. Самураи создали свой моральный кодекс «бусидо», который постепенно стал неписаным кодексом для своего общества. Формальная ликвидация сословия самураев с падением сёгуната Токугава (1867) не означала, конечно, искоренения этических норм бусидо из психологии японца. Беспредельная преданность сюзерену, вассальная готовность пойти за своим господином даже в могилу, кодифицированная процедура самоубийства — харакири — все это не исчезло бесследно. «Самурайские доблести» воспринимались и культивировались японцами всех социальных слоев с большой готовностью во многом потому, что от них веяло подлинно своим, японским духом.
Эти качества помогали японцам противостоять иностранному влиянию, они в какой-то мере поддерживали в сознании японцев идею самоизоляции, которая возникла в начале XVII в. В 1611—1614 гг. сёгун Иэясу издал ряд указов о запрещении христианской религии, настойчиво проникавшей на Японские острова, об изгнании из Японии иезуитов и других миссионеров. В последующие годы усилились преследования и даже казни христиан. В 1624 г. был запрещен въезд и проживание в Японии испанцев, а в 1638 г. были изгнаны португальцы. В 1633—1636 гг. издавались указы о запрещении японцам покидать страну, а соотечественникам, живущим за ее пределами, под страхом смертной казни запретили возвращаться в Японию. В 1636 г. всем иностранцам, которые жили в Японии, было приказано переселиться на остров Дэсима (в районе Нагасаки). В 1639 г. было окончательно запрещено исповедание христианства. Португальским кораблям, поскольку они доставляли христианских миссионеров, запрещалось даже приближаться к японским берегам. Так Япония изолировала себя от остального мира.
Изоляция удобрила в Японии почву для культивирования различных феодальных принципов домостроя и социальных норм поведения. Так, в период изоляции получил распространение принцип лояльности, лежащий в основе дзюнси — обычая, согласно которому вассал в случае смерти сюзерена следовал за своим господином в могилу. Этим же принципом определялся обычай кровной мести (катакиути), когда самурай должен был отомстить за насильственную смерть своего господина или старшего члена семьи. В японской национальной литературе в связи с этим долгое время популяризировался «подвиг 47 ронинов» (1702), которые после смерти сюзерена сделали себе харакири. Изоляция страны негативно отразилась на экономическом развитии, однако она способствовала консолидации всех компонентов японской национальной психологии. И когда в середине XIX в. Япония встретилась лицом к лицу с иностранными державами, японская традиционная культура, законсервировавшаяся в эпоху Токугава, могла успешно противостоять воздействию иноземной культуры.
При этом она усваивала рациональные элементы западной культуры. Незавершенная буржуазная революция 1867—1869 гг., известная под названием «Мэйдзи исин» — «реставрация Мэйдзи» (по посмертному имени японского императора Муцухито, правившего с 1868 по 1911 гг.), положила начало некоторым реформам, приведшим к коренным изменениям в области экономики, политики, культуры. События последующих лет привели к ряду существенных изменений в системе социальных отношений, однако они мало повлияли на психологию нации. Островное положение Японии, длительная изоляция от внешнего мира не могли не отразиться особым образом на характере народа. У японцев сложились такие национально-психологические качества, как трудолюбие, организованность, готовность к безоговорочному подчинению, настойчивость, выдержка, нетребовательность в отношении жизненных условий.
Хотя не все из этих черт обладают одинаковой степенью существенной устойчивости, они четко прослеживаются как в феодальный, так и в капиталистический периоды Японии. Американский исследователь Дуглас Харинг отмечает в связи с этим, что формирование таких черт, особенно готовности к безоговорочному подчинению, происходило под влиянием более трехсотлетнего господства в стране тоталитарной системы угнетения, основанной на всепроникающем шпионаже и полицейском произволе. То, что было создано при Токугава, как считает Харинг, было лишь модифицировано и продолжено в послемэйдзийской императорской Японии [26]. Указанные качества способствовали развитию централизованного государства.
Япония быстрыми темпами реорганизовала промышленность, ввела усовершенствования в сельское хозяйство, реформировала общественное устройство. Самурайский воинский дух побуждал народные массы на борьбу за «доблесть нации». За какие-нибудь три-четыре десятилетия Япония шагнула очень далеко. Не будь у этой нации соответствующих психологических качеств, буржуазные отношения не получили бы столь интенсивного развития, как это имело место после выхода Японии на путь капиталистического развития. В августе 1945 г., когда Япония потерпела поражение в войне и японский император объявил о безоговорочной капитуляции, многие японцы восприняли эту весть как величайшую катастрофу.
Официальное опровержение идеи божественности императора, а следовательно, божественного происхождения японской нации, как гром среди ясного неба, поразило японцев. Но хотя японское общественное сознание и вынуждено было резко переориентироваться на совершенно новые идейные позиции, оно сохранило в своих глубинах ориентацию на унаследованные нормы. Именно об этом наглядно свидетельствуют материалы по изучению японского национального характера, которое проводится в Японии Институтом математической статистики с 1953 г. регулярно через каждые пять лет [224].
Исследования показывают, что японцы не склонны отказываться даже от того, что уже сами считают устаревшим. Это касается, в частности, принципов домостроя, традиций, этикета и т. д. Так, на вопрос «Как вы думаете, замужняя женщина должна заниматься только домашними делами или еще работать на производстве?» — 78% мужчин и женщин сказали, что ей лучше сидеть дома. На вопрос «Есть ли врожденная разница в умственных способностях мужчины и женщины?» — 62% мужчин и 63% женщин ответили утвердительно (в обоих случаях опрашивалось по 700 человек). На вопрос «Стоит ли японцам обходиться без привычных оборотов вежливой речи, в частности без многообразных форм „я", „ты", „вы"» — 60% опрошенных ответили, что этого делать не стоит, и лишь 28% назвали существующую практику общения устаревшей. Не менее показательны ответы японцев по вопросу о самоубийстве, по поводу взглядов на кодекс поведения и т. д.
Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы. Этнографические очерки. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.
