Поздравьте легенду. Но выбирайте выражения.
«Спартак» играет целый век, значит, он с нами уже целую вечность. Его образ дополнен трехзначным числом, а образ — это главное, чем «Спартак» живет. И это благородное пенсне на гордо вздернутом носе единицы здорово образ «Спартака» дополняет и утяжеляет.
Почему образ — главное? Потому что современность слишком противоречива. Потому что на каждый трофей, завоеванный на свежей памяти ныне живущего поколения болельщиков, найдутся свои «ага, а сколько денег было вложено?» и «ну-у, а как их судьи в тот год тянули, помните?» В то время как события, отдаленные от нас во времени, уже музеефицированы, а история — не подлежит пересмотру.
«Спартак» имеет счастливую историю клуба, который почти в каждое десятилетие своей вековой истории что-то выигрывал. Его история — это глубоко эшелонированное укрытие от хейта, это ковчег со столькими переборками внутри, что его не утопить. Недаром «Спартак» по праву хвалится мощнейшим музеем из всех футбольных музеев в России.
Скептики, отрицающие право «Спартака» отсчитывать свою историю с апреля 1922 года на основании того, что общество имени восставшего гладиатора образовалось в 1935-м, влияют на суть не больше, чем какой-нибудь путешественник по Волге, приставший к берегу на ночлег где-то у Саратова и громко рассуждающий о том, какой именно ручей на Валдайской возвышенности следует считать началом основного русла великой реки. Река — огромна. Она во времени действительно где-то рождается, но в вечности — течет, не переставая, всегда впадая в Каспийское море. Спор об истоке на фоне вечности — это комариный писк, который еще можно расслышать в глухом тверском лесу, но к астраханской дельте он уже совсем неразличим.
Причем, огромное преимущество «Спартака» в споре его вечности с вечностью, например, ЦСКА, который свое столетие отметил даже раньше, — это наличие в истории отцов-основателей. Век «Спартака» родился не из архивной записи, он рожден людьми, которых клуб всегда называет нам поименно, которым он изваял памятник и поместил его на самое видное место своего дома. А старший из основателей, брат Николай Петров Старостин, прожил на белом свете настолько красную и долгую жизнь, что среди наших современников — еще десятки, если не сотни, знавших его лично. История людей — всегда живая история.
На этом образе старого, но вечно живого, полного крови, основан его миф — в строгом научном значении термина: как цельная картина мира, как способ его восприятия. Разбудите профессора Лосева, и он отчеканит вам свое сформулированное в 1930 году (как раз между двумя рождениями «Спартака») — «миф есть в словах данная чудесная личностная история».
Слова, чудеса, личности — это все про «Спартак». Все это нужно принять целиком. И оно принимается, ибо миф «Спартака» интуитивно понятен, естествен для восприятия, жив, волнующ, стоек. «Спартак» принят внутривенно, внутрисердечно миллионами людей, и не смейте в разговорах с ними разбирать феномен их любимого клуба на детали, рассекать на пласты, ловить на противоречиях: вызовете отторжение и вражду.
Кстати, частная ветвь истории «Спартака» — это история его борьбы за себя со скептиками и вообще внешними врагами. История вечной оппозиции и защиты очага своей веры от неверующих. Но эта борьба не может быть основным содержанием спартаковского мифа, это не основная мелодия, а только отдельная нота. Потому что она слишком мелка и тесна для того, чтобы стать той широчайшей платформой народной поддержки, на которую опирается «Спартак». Он всегда должен быть клубом, выражающим что-то важное для подавляющего большинства, а не для обиженного меньшинства.
Хотя если раньше это важное могло заключаться в понятиях красоты и силы, а нынче — в понятии (поруганной) правды, то «Спартак» еще какое-то время поживет в образе гонимого праведника.
И в этом смысле клуб не должен принимать претензий насчет того положения в таблице, в котором переходит из первого столетия своей жизни во второе. «Чемпионство на сто лет» — это слишком плоско для живущего в вечности. «Спартак» ведь не думает завершать свою историю на этом. «Спартак» настолько аристократичен, что не считает обязательным выходить к юбилейному столу слишком старательно наряженным. Гости явились, кто-то даже с тортом, а хозяин в домашнем халате занят ворчливой починкой примуса. Трофей на юбилей — это было бы слишком нарочито: кто-то непременно вспомнил бы, как «Рубин» становился чемпионом в год «тысячелетия Казани».
Не поэтому, конечно, они с «Рубином» обменялись теперь плевками. Они без следа высохнут, когда солнце имени Рауля Рианчо по-настоящему взойдет над Россией. В ней нужно жить долго и принимать «Спартак» так близко к сердцу, чтобы понимать: раз в поколение «Спартак» бывает убит, но воскресает. Судья Коррадо топит команду в игре с «Антверпеном», чтобы «Спартак» не встретился в финале еврокубка со своим будущим тренером Скалой. Потом колесо времени делает оборот, и УЕФА убивает «Спартак» снова, чтобы он не встретился со своим бывшим тренером Тедеско. Вот что останется в истории.
И ведь где-то в промежутке между этими смертями «Спартак» оживает. А живущему вечно глупо желать долгих лет жизни, даже на столетний юбилей. «Спартаку» нужно пожелать жизни — осмысленной.
