В поле "битвы за Ларгу" Румянцев простоял 2 дня, после чего двинул свою армию дальше. Через несколько дней ставка достигла селения Розешти и, увидев здесь дубовую рощу, возрадовалась. Ныне лес – это то, что было жизненно необходимо.
Генерал Морис подчеркивал, что это было очень кстати. Солдаты еще не ели свежего хлеба, и теперь представилась возможность вознаградить их за долгое терпение. Кстати, сам лес подпитывался тут рядом находящейся «чисто-холодной» водой. После этого не нужно было и думать о месте для стоянки. Румянцев приказал разбить лагерь, и пекари, не теряя ни часа, принялись за свою работу.
Правда, муки удалось наскрести всего лишь на двухдневную выдачу, но имелась надежда, что после этого прибудет транспорт с припасами. В обозах везли не только месячный запас муки, но и круп и фуража. Не считая того, у начальства (тех, кто ведал продовольствием) имелся расчет пополнить запасы за счет местного населения. Один татарский «аул» в Розешти, где разместили лагерь, чего стоил (в основном, тут татары и жили).
Война каким-то образом миновала этот тихий уголок и не нанесла ему следов разорения.
В пшеничных и ячменных полях желтел добрый налитый колос. Хлеба вышли в полную зрелость – хоть сегодня начинай жатву. Упустить такой случай было просто грешно, и фуражиры отправились в селение договариваться, чтобы там уступили часть урожая.
Что согласован «бартер», пекари узнали быстро: парламентарии прискакали вперед фур с мукой свежего урожая. Однако, когда татары уже готовились выйти на жатву, от Боура, прочесывавшего местность в километрах двадцати пяти от лагеря, пришло сообщение об обнаружении на правом берегу Кагульского озера крупных сил неприятеля, которые он намеревался разбить при поддержке его корпуса другими частями армии. Однако Румянцев, махнув рукой на урожай татар, сам пошел на соединение с авангардом.
Уже на марше он получил донесение, что противник оставил местность и примерно отступил к устью реки Кагул. А такая игра Румянцева не устраивала. Используя обозы, он мог бы погоняться за противником, не имевшим намерения сражаться, но сейчас они могли остаться далеко позади. Помимо выбора удобного места для лагеря, он стал ждать.
Всевозможные тревожные сообщения начали приходить на следующий день. Репнин даже уведомлял под секретной печатью (ЕИВ), что противник численностью до 20 тысяч человек перешел в наступление, и его корпусу требуется помощь. Кроме приказа о барабанном сигнале «немедленно строиться», по рядам пронеслось распоряжение Румянцева уверенным маршем двигаться вперед. Но там получилось так, как и в первом случае: МГБ спугнула противника (малая гренадерская бригада авангардной части армии вынудила турок отказаться от наступления и вернуться назад в свой лагерь, что находился у устья Кагула). Румянцев, помимо приостановки движения, занялся рекогносцировкой местности. Эти новые места позволяли хорошо видеть лагерь крымского хана, расположенный по левую сторону от Ялпухского озера и реки Ялпуха. Турецкий лагерь, примостившийся в стороне от Кагула «проклевывался» тоже, но не так отчетливо (чтобы внимательнее рассмотреть стан османов, нужно было выдвинуться самим, что было сопряжено с риском стать замеченным самим). Но Румянцев так хорошо осмотрел все в подзорную трубу, что мог сделать вывод об обнаружении только авангарда противника, тогда как главная визирская армия находится только на подходе к этой «сдвоенной голове». Появлялись союзники эти «в гостях» друг у друга редко, так как их разделяло озеро Ялпух(а). Расстояние вроде бы небольшое, но создавались затруднения для тех же татар, если бы им вздумалось идти с турками на соединение, что было возможно только по окружному пути, а это не менее двадцати километров.
Румянцев спросил Брюса, находившемуся с ним на рекогносцировке, зачем татарам нужны такие ненужные перспективы, ведь они оставались разделенными от турок озером. На это, кроме своих мыслей, Брюс имел еще и показания одного пленного.
После Ларги татары почти не пострадали, но у них вдруг появилось «сильное волнение», настоящее внутреннее брожение в умах и действиях. Они потребовали от хана не соединять их более с турками, поскольку за таким объединением всегда следует поражение. Однако Румянцев на то отрицательно покачал своей головой. Все, может быть поверили сему, но не он. Хан, сумев обрести достаточно влияния и власти, мог унять любые волнения. То «вырисовывается» план нападения хана на наш транспорт (отсюда было действительно совершить эту дерзкую атаку на «тыл»).
Бывали и мысли о задумке хана ударить нам в спину, если мы пойдем атакой на турецкий лагерь. Подожди-ка, — вдруг прервал он себя, направляя подзорную трубу на татарский лагерь, — кажется, они направляют «конников вверх» по реке. Брюс, сняв арест своей трубы, увидел то же самое. Но туда следовал целый отряд. Товарищ оказался прав относительно интересующего их нашего обоза.
Денежными транспортами нельзя было рисковать. Брюс поскакал к войскам сделать необходимые распоряжения, а Румянцев, как оказалось, не собирался уходить с высоты, желая поразмышлять.
Армию не поддерживали многомиллиардные силы, да и положение резко било правду в глаза: ситуация не является такой уж безупречной. Слишком далеко отдалил этот марш их от своей территории.
Если произойдет скандал, турки могли их запереть на этой узкой местности между двумя водоемами и атаковать с фронта и тыла. Начавшееся продвижение армии забросило ее в такое логово, что только новое поражение противника могло сохранить ее.
Но с ними имел дело национальный кулак визиря (не было сомнений, что приход главных сил не заставит себя ждать), так что очередная победа вызывала большие вопросы. Можно было погубить себя, а заодно и всю свою армию.
Конечно, можно было исключить этот риск, отступив к Фальчи и, соединившись с обозом, «не протянуть ноги», после чего занять выгодную позицию и ждать нападения противника.
Поистине, даже в случае поражения можно было отступить, соединиться со второй армией, после чего перейти в контрнаступление: Верховный разум выдвигал этот вариант на первый план. Но в нем имелся 1 изъян.
Отдав все не на наступление, а на оборону, «попавшие в западню» «трубили свой отход на север», «вкладывая меч в ножны» «охотников на волков» (это поощрило бы противника на более решительные действия), после чего последствия могли быть самыми нежелательными. Пришлось отказаться от этого, чтобы уже не «вырезать» наполовину военную кампанию. Румянцев решил, что куда не шли курьеров, а от сражения с главной визирской армией не удастся «нам уйти».
Вечером, постепенно готовясь ко сну, Румянцев услышал со стороны турецкого лагеря пушечные залпы. Естественно, возник вопрос, к чему все эти многочисленные выстрелы?
Он попросил адъютанта узнать, не появилась ли информация о причинах всего этого. Бывший тем еще пронырой, «штабник» в короткое время прибыл с докладом.
Возможно, турки салютовали в честь прибытия в лагерь верховного визиря. Румянцев подумал, что если силы визиря соединились, пора уже и им действовать.
В путь для сближения с противником армия отправилась «наскоро», утром. Оказавшись среди деревни Гречани, она соединилась с авангардными корпусами Боура и Репнина и заняла на высотах господствующие позиции. Цена этого действия была довольно высокой, так как тут же прискакал курьер от князя Волконского, посланного Репниным для прикрытия обоза, с вестью о том, что татары приблизились и сильно угрожают ему. В первый раз они сумели найти для его атаки 7 тысяч человек.
Полку прикрытия удалось нападение отбить, и татар это не угомонило.
Появившиеся на Сальче конники имели явное намерение овладеть обозом. Все бросились туда. Попутно Румянцев приказал отстоять транспорт любой ценой.
Переждав атаки, «мы» оставались армией, а «без транспорта – мы ничто». Никто это от своих «защитников хлеба» скрывать и не думал.
Еще рано было Румянцеву «рвать ноги от деревни Гречани». Тогда бы он потерял занятую удобную позицию. Он решил идти на дальнейшее сближение с противником, но после прибытия обоза, воссоединения с силами прикрытия. Между тем турки после того, как их визирем были привезены валюта и новые силы, заметно осмелели, начали подскакивать к русским позициям почти вплотную, затем поворачивали, как бы приглашая сразиться в чистом поле. Русским было приказано оставаться на месте, поэтому они не поддавались на уловки и каждый раз открывали ружейный огонь.
Как стало известно, несколько десятков спагов они уложили таким образом. А утром 20 июля турки, решив, видимо, что русские стоят на месте просто скрывая свои фальшивые силы, начали выдвигаться навстречу российским позициям. Румянцев наблюдал за ними на высоком холме вместе со своими «вечными братьями по оружию».
В отдалении километров трех от Троянова вала противник вдруг остановился. Несколько человек, в которых по ярким одеждам нетрудно было угадать военачальников, поскакали к берегу Кагула, но повернули обратно, осматривая местность. Олиц предположил, что они высматривают старые места для лагеря.
Румянцев сказал, что их устройством здесь лагеря, он произведет атаку на них в эту же ночь. Ну а скоро стало ясно, что Олиц не ошибся в своем предположении. Если турки начали ставить палатки, выбрав место в километрах десяти от русских позиций на левом берегу Кагула. Все выдавало решительность. Историки СССР считали, что позиция, выбранная турками, не сулила им выгод. Но это отнюдь не государственная тайна, что позиция была неудачной. Почему они расположились не на высоких гребнях холмов, возвышавшихся между четырьмя суходолами, а неподалеку, почти параллельно, по левую сторону Кагула?
Ближайший к берегу хребет упирался в деревню Вулканешти, и второй тоже доходил дотуда, но шел дальше, постепенно спускаясь в долину Кагула.
Почему-то все прелести именно этого хребта приглянулись неприятелю. Левый его фланг примыкал к долине Кагула, а другой к соседним хребтам, из-за чего не было видно позиций ни справа, ни с тыла.
Олиц, еще не верил, что визирь не выбрал позицию на высотах, господствующих над открытой местностью. Еще, может быть, визирю придется отступать, но он поставил себя в тяжелое положение на этот случай, расположившись внизу и имея позади себя высоты.
Румянцев ответил, что он как раз собирается играть первые роли в предстоящем сражении. Визирское передвижение сюда было осуществлено с надеждой и уверенностью быстро расправиться с нами. Брюсом было отмечена, что непосредственная позиция османов охарактеризовалась рытьем ретраншемента. Визирь же намерен атаковать, а тут он, напротив, готовит себе укрепления, которые нужны для обороны.
Но еще не было случая, чтобы эта империя, встав лагерем, не «окольцевалась» рытьем. Это у них в крови; даже во времена «золотого века» Османской империи «великолепные» султаны и их военачальники, завоевывая чужие земли, тщательно готовились к битвам, вставая лагерем на избранной позиции и прежде всего заботясь о безопасности своего стана.
Румянцев передал адъютанту подзорную трубу, которая больше была не нужна, и приказал пройтись по частям и в срочном порядке собрать генералов на военный совет.
