О том, как трансформировались в советское время конституционные нормы, касающиеся положения верующих, а также их воплощение на практике, рассказывает преподаватель Коломенской духовной семинарии священник Александр Ионов.
12 июня мы отмечаем День России, приуроченный к годовщине принятия документа, ознаменовавшего фактический переход от советской действительности к современному Российскому государству, одна изчерт которого – религиозная свобода. Большинство современных верующих не имеют опыта жизни в условиях гонений на веру и преследований за свои убеждения, как представители предыдущих поколений соотечественников. РСФСР (а затем принявший от нее эстафету СССР) – первое государство в мире, поставившее задачу полного искоренения религии и создания безрелигиозного общества. О том, как трансформировались в советское время конституционные нормы, касающиеся положения верующих, а также их воплощение на практике, рассказывает преподаватель Коломенской духовной семинарии священник Александр Ионов.
Не увидев эффекта «отмирания религии» после подрыва «экономического базиса» религиозных организаций (в первую очередь Православной Церкви), власти «Страны Советов» в первые два с половиной десятилетия ее истории относительно успешно осуществляли названную задачу путём, не в последнюю очередь, физического уничтожения верующих. На уровне деклараций эта задача не снималась и в период после Великой Отечественной войны, приводя к спорадическим волнам преследований, хотя уже и не таких кровавых.
Все это происходило в ситуации, когда конституционные нормы гарантировали свободу совести и религиозного исповедания. Более того, самая масштабная кампания уничтожения верующих началась на следующий год после принятия «самой прогрессивной» в мире (на тот момент) Конституции СССР 1936 года. Этот опыт очень важен и актуален в наши дни, когда мы существуем в, казалось бы, противоположной ситуации в плане положения религии, а в действующую Конституцию Российской Федерации 1993 г. вносятся изменения, напрямую касающиеся религии (впервые в послереволюционном российском конституционном акте появилось упоминание Бога!). Всё это накладывает на нас большую ответственность, заставляет обращаться к опыту наших предков, среди которых в том числе те, кто пострадал за веру в советский период. Целью настоящей статьи является анализ трансформации конституционных норм и их воплощения в текущей практике безбожного государства на разных этапах его истории.
Предыстория
Активные действия большевиков в отношении религии начались сразу после их прихода власти, за несколько месяцев до принятия первой Конституции РСФСР 1918 года. Уже принятый 26 октября 1917-го «Декрет о мире» лишал религиозные организации всяких прав на землю, а принятые в декабре 1917 г. декреты лишали их духовно-учебных заведений (переданных со всей материальной базой в ведение Наркомата просвещения) и права регистрации актов гражданского состояния (это в значительной мере выводило семейную жизнь из-под влияния религии).
Но самым важным шагом большевиков в эти месяцы стала официальная публикация 23 января/5 февраля 1918 г. «Декрета о свободе совести, церковных и религиозных обществах» (в другой официальной публикации он имеет название «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви»). Это важнейший нормативный документ, устанавливавший свободу совести и положение верующих и религиозных объединений в советском государстве на протяжении почти всей истории его существования: Конституции РСФСР и СССР принимались и заменялись новыми, а данный декрет был отменен лишь 25 октября 1990 г.
Формально декрет завершил процесс законодательного закрепления принципов свободы совести, свободы вероисповедания и равенства религиозных исповеданий, начатый указом Николая II от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» и продолженный постановлением Временного Правительства «О свободе совести» от 14 июля 1917 г. Последним документом впервые в России законодательно вводилась свобода совести, т.е. признавалось право субъектов не только исповедовать любую религию, но и не исповедовать никакой. Снимались все ограничения гражданских и политических прав по религиозному признаку (большевики подтвердили это в одной из статей «Декларации прав народов России» от 2.11.1917 г.).
После принятия постановления от 14.07.1917 г. вопрос о привилегированном статусе Православной Церкви в России как бы повис в воздухе, ее положение должно было определить Учредительное собрание, к открытию которого 5 января 1918 г. Поместный Собор Православной Российской Церкви, начавший работу в Москве 15 августа 1917 г., подготовил свой проект по данному вопросу – «Определение о правовом положении Православной Российской Церкви», согласно которому Православная Церковь должна была сохранить лишь «первенствующее» положение среди других религиозных исповеданий в России (без сохранения положения «господствующего», прописанного в Основных государственных законах 1906 г.), что включало особую государственную поддержку (в т. ч. финансовую) и особый публично-правовой статус.
Небезынтересно отметить, что уже на следующий день после принятия данного документа Собором (2.12.1917 г.) в газете «Правда» от 3 декабря 1917 г. был опубликован проект будущего декрета о свободе совести, положения которого, сформулированные фактически как контраргументы на основные положения соборного проекта, в январе 1918 г. были закреплены в самом декрете. Автором проекта и антирелигиозной статьи при нем выступал М.Горев – это псевдоним бывшего петроградского священника Михаила Галкина.
Первые советские Конституции:
от декларирования свободы совести
к эскалации борьбы с религией
В принятой 10 июля 1918 г. первой Конституции РСФСР свобода совести закреплялась в ст. 13, которая без изменений перекочевала в следующую Конституцию РСФСР (ст. 4), утвержденную 11 мая 1925 года: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».
Это базовое положение неоднократно нарушалось советской властью. Самым явным ее вмешательством во внутреннюю жизнь Православной Церкви был обновленческий раскол, фактически инспирированный в 1922 году ГПУ для ослабления и дальнейшего уничтожения Церкви. Государство через ГПУ тогда оказало поддержку деструктивным элементам внутри самой Церкви. Однако ожидаемый результат не был достигнут: большинство православного населения сохранило верность Патриаршей Церкви.
Тогда силы ГПУОГПУ были перекинуты на разработку кадров Патриаршей Церкви: предприняты меры воздействия на них, внесения раскола уже в их ряды, особенно после кончины святого Патриарха Тихона в апреле 1925 г. и в условиях невозможности созыва Собора для избрания нового Предстоятеля. Об этом свидетельствуют не публиковавшиеся до 1990-х гг. документы из архивов ЦК РКПб-ВКПб и спецслужб: стратегические вопросы решались «на самом верху» (на уровне Политбюро, где главным идеологом данной работы выступал Л.Д. Троцкий при несомненном интересе к ее организации В.И. Ленина), а ГПУ-ОГПУ воплощало эти идеи в жизнь.
Первые попытки вмешательства во внутрицерковную жизнь и организации раскола предпринимались еще ВЧК в период Гражданской войны.
В 1929 г. произошло существенное изменение политики советского государства в отношении религии и особенно Православной Церкви. Государство взяло курс на форсированное строительство социализма в СССР («великий перелом»); религиозные организации же представлялись существенной реакционной помехой в этом деле, особенно на селе (коллективизация).
В связи с этим в статью о свободе совести Конституции РСФСР 1925 г. внесли следующие изменения: за верующими оставили лишь «свободу религиозных исповеданий», но не религиозной пропаганды, зато свобода антирелигиозной пропаганды еще раз была подтверждена в новой редакции Основного закона (Постановление XIV Всероссийского Съезда Советов от 18.05.1929 г.).
Тем же постановлением были внесены и другие изменения в Конституцию, касавшиеся религиозных организаций. Так, Конституции 1918 г. (ст. 21) и 1925 г. (ст. 12) декларировали следующее: «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика предоставляет право убежища всем иностранцам, подвергающимся преследованиям за политическую деятельность или за религиозные убеждения» (это было конституционное закрепление института убежища, установленного Декретом ВЦИК от 28 марта 1918 г. «О праве убежища»). В формулировке 1929 г. такое право убежища существенно сужалось, оставаясь лишь для подвергавшихся «преследованиям за революционно-освободительную деятельность».
Причиной такого изменения стало формирование сильных религиозных обществ людьми, которые ранее были вынуждены уехать из царской России и были вновь радушно приняты при Советах. Вернувшийся в 1921 г. из США Иван Воронаев фактически основал пятидесятническое движение в России (расстрелян в 1937 г.), реэмигранты также стали лидерами баптистского движения. Не могли удовлетворять власти тоталитарного государства и возникавшие обособленные поселения репатриировавшихся русских сектантов (молокан, духоборов, «новоизраильтян»), особенно в контексте колхозного строительства. Многие из них были репрессированы в 1930-е гг.
Уточнена была и формулировка статьи Конституции об отнесении «служителей культа» к категории «лишенцев» (граждан, лишенных избирательных прав), действовавшая с 1918 года. Формулировка 1925 г. (ст. 69, пункт «г»: «монахи и духовные служители религиозных культов всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией») была изменена в 1929 г. следующим образом: «духовные служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков, для которых это занятие является профессией, и монахи». Таким образом, принадлежность к монашеству теперь лишала гражданина избирательных прав (активного и пассивного) безотносительно того, брал ли на себя монах профессиональные обязанности «служителя культа» или принимал монашество исключительно для личного совершенствования в духовной жизни.
Монашество в контексте форсированного строительства социализма рассматривалось режимом как одна из самых вредных для него категорий верующих – недаром на территории СССР к 1938 г. не осталось ни одного официально действовавшего монастыря. Так что данная поправка носила не чисто редакционный характер, как это указывалось в бюллетене Съезда.
Противоречия конституционных норм, законодательства и реальности
в контексте трансформации советского политического режима
Изменения Конституции в мае 1929 г. были лишь одним из предвестников начинавшихся новых репрессий со стороны тоталитарного государства не только против верующих, но и всего народа в целом. За месяц до этих поправок было принято совместное постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях», существенно ограничивавшее права верующих и религиозных общин по сравнению с декретом 1918 г.
Здесь были подробно прописаны меры по предотвращению религиозной пропаганды. Важным моментом данного ограничительного акта (на территории других союзных республик действовали свои постановления о религии, иногда более жесткие: так, в УССР для образования религиозного общества требовалось 50 членов против 20 в РСФСР), скрупулезно регламентировавшего все стороны деятельности религиозных объединений (религиозных обществ и групп верующих), был полный запрет на всякую благотворительную (взаимопомощь) и образовательно-просветительскую деятельность (кроме преподавания религиозных предметов на «специальных богословских курсах»), запрещалось любое внебогослужебное объединение верующих (кооперативы, кружки любой направленности), хранение в культовых зданиях книг, кроме необходимых для отправления культа.
Кроме того, исходя из этого постановления (данное положение в акте четко не сформулировано), священнослужители как лица, лишенные избирательных прав, устранялись от участия в финансово-хозяйственных делах религиозных общин.
После принятия 5 декабря 1936 г. новой Конституции СССР (а следом и Конституции РСФСР 1937 г.) данное положение стало прямо противоречить конституционной норме, уравнивавшей всех советских граждан в политических правах (т.е. отменялась категория «лишенцев»). Тем не менее, оно продолжало действовать, с перерывом в 1943–1961 годах. Интересно, что действие данной нормы было восстановлено в отношении приходских организаций Русской Православной Церкви в 1961 г. Священным Синодом и Архиерейским Собором под давлением советской власти, исходившей из установки действовать против церковных организаций «церковными руками». Окончательно она перестала действовать в отношении Русской Православной Церкви с принятием на волне «перестройки» 8 июня 1988 г. нового Устава об управлении, тогда как само постановление о культах было отменено лишь 25 декабря 1990 с принятием Закона РСФСР «О свободе вероисповеданий».
В Конституциях СССР 1936 г. (ст. 124) и РСФСР 1937 г. (ст. 128) норма о свободе совести сохранилась в формулировке мая 1929 г. фактически без изменений (фраза разбита на два предложения, опущен союз «а»). В процессе же обсуждения в 1936 г. конституционного проекта верующие и даже духовенство проявили значительную активность: многие из них питали надежды, что с отменой категории «лишенцев» религиозным организациям будет дано право (как общественным организациям и группам трудящихся) выдвигать кандидатов на выборах в советы разных уровней. Более того, в ряде мест духовенство и миряне вели в 1936–1937 гг. агитацию против голосования за коммунистов на выборах и за избрание в советы «своих людей».
Такой общественно-политический подъем в кругах верующих, начавшийся на волне обсуждения проекта Конституции в 1936 г., не остался не замеченным властями, развернувшими в процессе «большого террора» 1937–1938 гг. одну из самых кровавых волн гонений на религию. Если говорить о Православной Церкви, то на территории всей РСФСР остались действующими примерно 100 храмов, а на свободе к 1939 году осталось всего четыре епископа, которые имели возможность принимать участие в церковном управлении.
Иерархия вообще висела на волоске, поскольку против Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия и его окружения было возбуждено дело об участии в организации «церковного фашистского подполья».
Однако ситуация начала меняться с началом Великой Отечественной войны, когда Патриаршему местоблюстителю было разрешено (вернее, даже предписано) назначить епископов на вновь присоединенные к СССР территории, а в сентябре 1943 г. началось открытое религиозное возрождение, коснувшееся масштабно, однако, только Русской Православной Церкви: ей разрешили возродить Патриаршество, восстановить центральные и местные структуры и даже систему подготовки кадров священнослужителей, открывать храмы.
Для контроля и организации деятельности Церкви был создан специальный орган – Совет по делам Русской Православной Церкви, тогда как для других исповеданий создавался Совет по делам религиозных культов. Органы госбезопасности активно содействовали ликвидации ранее инспирированного их предшественниками обновленческого раскола и слиянию обновленческого духовенства с канонической Церковью.
Активно развивалась деятельность Церкви и на международной арене при финансировании со стороны государства.
Религиозным организациям были даны некоторые права юрлица (наличие банковских счетов и др.; «квазиюридическое лицо»), в то время как законодательство совсем отрицало за ними права юрлица. Более того, Уголовным кодексом РСФСР 1926 г. было предусмотрено наказание за присвоение религиозными объединениями такого права.
Все это, конечно, противоречило принципу отделения Церкви от государства и напрямую положениям декрета 1918 г., однако происходило при действии той же самой Конституции и того же законодательства, при котором еще за пять лет до этого против тех же церковных структур разворачивались кровавые гонения, а активных священнослужителей и мирян подвергали уголовному преследованию по мотивам политических преступлений вплоть до массового физического уничтожения.
Таким образом, на примере изменений положения религии можно видеть трансформацию политического режима на фоне действия одной и той же Конституции.
В 1948 г. произошло новое изменение отношения государства к Православной Церкви, которая не оправдала чаяний сталинского руководства на внешнеполитической арене (идея созыва «Вселенского Собора» в Москве не реализовалась). На несколько лет было приостановлено открытие храмов.
От новых гонений к стабилизации нормативного регулирования
После кончины Сталина в 1953 г. начались новые колебания режима на фоне борьбы его преемников за власть: первоначально попытка нового наступления на религию со стороны партийной верхушки провалилась, были даже предприняты некоторые шаги навстречу верующим (17.02.1955 г. издано постановление Совмина СССР №259 «Об изменении порядка открытия молитвенных зданий»), однако все они были свернуты после окончательного утверждения у власти Н.С. Хрущева, начавшего с 1958 г. масштабное гонение против религии, в первую очередь, против Русской Православной Церкви.
Спецификой данного гонения была полная секретность нормативных подзаконных актов, через которые оно проводилось в жизнь, а также их направленность, в первую очередь, на подрыв финансово-экономической составляющей церковной жизни. Административная реформа управления приходами 1961 г. позволила властям поставить у руля церковных общин легко управляемых людей, не только дестабилизировавших церковную жизнь, но зачастую без проблем соглашавшихся с закрытием храмов, а иногда и помогавших провести эту процедуру (последний храм был взорван в Москве именно при Хрущеве).
И это делалось под лозунгом возвращения якобы к букве законодательства, которая в то же время уже два с половиной десятилетия (!) противоречила конституционной норме.
Н.С. Хрущев вошел в историю как инициатор нового проекта Конституции СССР, который ему так и не удалось провести в жизнь. Немаловажно отметить, что в подготовленном под его руководством конституционном проекте 1964 г. было больше всего внимания, по сравнению со всеми советскими конституциями, уделено вопросам свободы совести и религии (ст. 86). По большей части формулировка данной статьи представляла собой цитирование фрагментов статей «ленинского» декрета 1918 г. Это обусловлено тем, что Хрущев был, как часто отмечается, «последним романтиком-ленинцем» в советском руководстве.
Во многом именно такая выборка положений декрета была обусловлена фактической стороной вновь развернувшихся после Великой Отечественной войны гонений на религию. В частности, одно из первых антирелигиозных выступлений в центральной печати против религии в конце 1940-х гг. (в рамках сворачивания сталинского «церковного ренессанса») было вызвано скандалом вокруг т.н. Саратовской купели (массового крещенского купания января 1949 г. после освящения воды в волжской проруби, после которого, как писали в газете «Правда», кто-то заболел и т.п.). Отсюда пассаж о том, что религиозные обряды не должны посягать на здоровье граждан (в декрете говорится лишь о правах граждан).
В статье проекта говорилось и об «атеистическом воспитании граждан», которое вновь было активизировано идеологами хрущевской антирелигиозной кампании, что нашло отражение в т.ч. в Третьей Программе КПСС 1961 г.
Как отмечают исследователи «хрущевского» проекта Конституции 1964 г., в нем много было списано из Программы. Отчасти то же говорят и о последних Конституциях СССР 1977 г. и РСФСР 1978 г., тем не менее, статья, касающаяся религии, изложена в них более лаконично, хотя термин «антирелигиозная пропаганда» Конституции 1936 г. и более ранних заменен на «атеистическую пропаганду», как и в проекте 1964 г. Этим закреплялся декларировавшийся упор на активное привлечение достижений науки в антирелигиозной борьбе в 1960–1970-е гг. В тексте 1977 г. определение свободы совести было дано в той же формулировке, что и в проекте 1964 г.
В период советской истории после октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 г. до начала «перестройки» таких массовых антирелигиозных кампаний, как при Н.С. Хрущеве, не проводилось. Имели место жесткие рамки осуществления религиозной жизни, преследование наиболее активных представителей религиозных обществ.
15 июля 1975 г. Верховный Совет РСФСР внес изменения в постановление 1929 г. «О религиозных объединениях». Учитывая масштабность правки акта, хотя отчасти и чисто редакторской, фактически это был новый документ, можно сказать, первый полноценный закон (изменения утверждались особым Законом РСФСР), а не подзаконный акт, на который больше похожи совместное постановление ВЦИК и СНК РСФСР 1929 г и даже Декрет 1918 г. о религиозных исповеданиях. Изменения фактически зафиксировали status quo, сложившееся в конце 1940-х – первой половине 1950-х гг.
Законодательно была зафиксирована норма о регистрации любой религиозной общины на союзном (!) уровне – в Совете по делам религий при Совете Министров СССР. Закреплено фактическое положение религиозных обществ как «квазиюрлиц» (право владения внебогослужебным имуществом, транспортом, осуществления производства церковной утвари религиозными центрами и ее продажи общинам верующих).
Была исключена декларативная норма о разрешении конфликтов религиозных объединений с административными органами на, если так можно выразиться применительно к советской действительности, «парламентском» уровне – в реалиях 1929 г. это были Президиумы ВЦИК и ЦИК СССР. С 1929 г. при Президиумах этих органов (а затем – при Президиумах соответствующих Верховных Советов) существовала Постоянная комиссия по вопросам культов, ликвидированная в 1938 г. в связи с практически полным исчезновением официально зарегистрированных религиозных общин на этапе «большого террора». Руководство страны периода «застоя» таким образом закрепило сложившуюся еще при Сталине в 1940-е гг. практику чисто административного («внепарламентского»!) взаимодействия с верующими и их объединениями.
Фактически это была квинтэссенция опыта нормативного регулирования советского государства, которому оставалось существовать немногим более полутора десятилетий, в религиозной сфере.
Новое законодательство
накануне краха советского государства
Следующей вехой в советском законодательстве о религии было принятие Закона СССР от 1 октября 1990 г. «О свободе совести и религиозных организациях» и Закона РСФСР от 25 октября 1990 г. «О свободе вероисповеданий». Принятие (с разницей меньше месяца) двух законов по вопросам религии свидетельствовало об уже назревавшем глубоком кризисе в отношениях союзного и российского центров, в конечном итоге приведшем к распаду СССР.
Главным в обоих актах было признание за религиозными организациями прав юридического лица и отказ от ограничений религиозной свободы, имевших место в предшествовавшем законодательстве. В принятом тогда же постановлении Верховного Совета РСФСР о введении российского закона в действие прописывалась отмена и «ленинского» декрета 1918 г., и «драконовского» акта 1929 г. (с изменениями 1975 г.).
Российский закон, в отличие от союзного, не предусматривал наличие центрального государственного органа по делам религий, тем более при исполнительной власти (Совете министров, как в союзном акте), допуская лишь парламентский экспертно-консультационный совет. Это было радикальным поворотом, поскольку, как отмечалось выше, лейтмотивом отношений советского государства к религии было исключение любых внеадминистративных (демократических, парламентских) методов регулирования в сфере религии.
Радикальное изменение законодательства в отношении религии не могло не повлечь определенного изменения относящихся к этому вопросу конституционных норм. В союзной Конституции это сделано не было: в последний год существования СССР здесь сохранялась норма, допускавшая лишь атеистическую, но не религиозную пропаганду. Несмотря на то, что последние изменения в текст вносились Законом СССР от 26.12.1990 года, они не затронули данную статью, а касались лишь реформирования системы государственного управления. Последнее (а скорее, проблема удержания власти накануне краха СССР) было более всего актуально для союзного истеблишмента, поэтому и не было обращено внимания на такие «мелочи», как положение религии.
В российской же Конституции уже в декабре 1990 года были сняты ограничения на религиозную пропаганду (данный термин уходящей в прошлое советской действительности был заменен на «право распространять убеждения»); статья в целом была переформулирована в духе Закона от 25 октября 1990 г. (принцип отделения школы от Церкви был заменен принципом светскости только государственной системы образования, поскольку она перестала быть единственно возможной).
*
Представленный краткий анализ советских законодательных (конституционных и иных) норм разного времени, касавшихся религии и верующих, показывает, что на протяжении длительного периода имело место определенное противоречие данных норм между собой. Более того, советское руководство часто действовало в данной сфере вообще без оглядки на какие-либо правовые нормы. Ближе к концу советской эпохи наблюдается тенденция законодательного закрепления главных методов взаимодействия с религиозными объединениями, которые были сугубо административными, с полным исключением любых демократических или парламентских альтернатив. В целом положение верующих и их объединений зависело исключительно от трансформации места религии в меняющемся советском тоталитарном режиме.
Священник Александр ИОНОВ
Публикация журнала
«Московские епархиальные ведомости»
