О том, сложно ли человеку, который находится в заключении, прийти в храм, отличаются ли прихожане на свободе от членов приходской общины в местах лишения свободы, почему в пристальном внимании священника нуждаются не только заключенные и из родственники, но и сотрудники УФСИН, что нужно знать священнослужителю, совершающему столь сложное служение, пошла речь в беседе с помощником начальника регионального УФСИН по организации работы с верующими, руководителем Отдела по тюремному служению Смоленской епархии, наместником Новоордынской Поречской Богородице-Рождественской пустыни игуменом Хрисанфом (Шадроновым).
Там не принято себя оправдывать
Отец Хрисанф, сталкивалась я с таким мнением, что это довольно распространённое явление, когда люди приходят в Церковь после того, как оказываются в местах лишения свободы, потому что там без веры жить невозможно и невыносимо. Соответствует ли этот стереотип действительности?
– К вере приходят немногие, и, скорее всего, у человека уже были предпосылки к этому. Может быть, было соответствующее воспитание, верующие бабушка и дедушка, за человека молятся родители, и у него самого в сердце ещё осталось какое-то тепло, стремление исправить свою жизнь. Он понимает, что эти годы могут пройти зря или даже принести вред ему самому вместо того, чтобы исправить. И эти мысли подвигают к тому, чтобы человек пришёл в храм.
Зачастую бывает так, что раньше ему было некогда: он проходил мимо храма или заходил только свечку поставить. А здесь появляется много времени для того, чтобы почитать духовную литературу. Человек уже приходит к серьёзным мыслям, и самое главное – начинает понимать, что за всё в жизни нужно платить, ничего случайно не происходит. Он не просто так оказался там, где есть. Это не какой-то отдельный проступок, а вся жизнь постепенно выстроилась таким образом, что привела к такому печальному событию.
Здесь сама собой назревает тема покаяния. Что такое покаяние? Вроде бы мы все это понимаем, а правильно ли понимаем?
– На самом деле, здесь всё не очень сложно: русское слово «покаяние» происходит от «раскаяния», которое уже несёт в себе определённое содержание: человек раскаивается в том, что совершил. Другое дело, что церковное понятие более ёмкое, оно включает в себя не только начальный этап – раскаяние, но и то, что человек идёт исповедоваться, осмысленно кается, а также исправляет то, что совершил. Это тоже покаяние, поэтому греческий термин «покаяние» – «метанойя» – означает изменение души. А в эту самую перемену включается всё: и раскаяние, и исповедь, и исправление жизни.
Сложно ли человеку, который находится в заключении, прийти в храм?
– У нас в каждом учреждении есть храм. Представьте себе, что в учреждении находится иногда более тысячи человек. Они живут в отрядах. У каждого есть свои друзья, близкие, соседи. И обычно приход в храм как раз с этим связан: люди общаются друг с другом, кто-то уже ходит в храм, и другие приходят вслед за ним.
Конечно, важно, чтобы на первом этапе кто-то из простых людей простым языком объяснил, в чём смысл церковной жизни, о чём говорить священнику. Бывает, что даже вот этот самый простой подступ и то сложно человеку совершить, поэтому кто-то из друзей, близких помогает, объясняет. Но, на самом деле, сложного ничего нет. Возможно, нужно только преодолеть вот этот чисто психологический момент – какую-то свою робость или, наоборот, гордость, и сделать первый шаг. А там уже и священник всё объяснит. Часто бывает так, что человек приходит и говорит: «Я каюсь, помогите: я не знаю, что нужно говорить». Священник начинает потихонечку всё разъяснять: что, зачем и для чего нужно говорить.
Отличаются ли прихожане в местах лишения свободы от прихожан на свободе? Или люди – везде люди?
– Помню, как Святейший Патриарх Кирилл, когда приезжал в зону, говорил о том, что там находятся люди, над которыми совершилось правосудие, и они уже осуждены, а есть очень много людей на свободе, которых не судили, но которые тоже совершали множество тех или иных грехов, и они считают себя людьми правильными: думают, что правильно живут, что всё у них хорошо – сами себя оправдывают. А там как-то не принято самому себя оправдывать. С прихожанами в зоне разговаривать в этом отношении проще.
С другой стороны, у них особые судьбы, зачастую покорёженные. Это люди, очень сильно отягощенные грехом, поэтому, когда священник исповедует за раз человек 40-50, то потом довольно тяжело. Он потом уходит с таким чувством, что весь мир кажется тёмным и мрачным. Со временем это проходит, потому что понимаешь, что всё это несёт Господь, а не ты – ты всего лишь свидетель.
Школа жизни для священников
Когда слышишь словосочетание «тюремное служение», первая мысль, которая возникает, – это мысль о работе с заключёнными, о чём мы с вами и говорим. Но есть же в этой системе и сотрудники УФСИН, и родственники заключённых. С ними вы работаете?
– Конечно. Вообще нужно сказать, что тюремное служение – это направление, где взаимодействие Церкви и общества продвинулось больше всего. И связи у нас очень тесные и с семьями, и с сотрудниками. Такое происходит в силу особенностей нашего служения. В тяжелую ситуацию, в беду попали не только те люди, которые находятся в заключении, но и сотрудники, которые там служат: на них так или иначе все это оказывает воздействие, какой-то негатив к ним приходит. Им нужно с этим справляться, нужно сохранить свою человечность. Вера в этом помогает.
А с семьями происходит так: матери переживают за своих детей, и обычно именного они инициаторы этого общения, обращаются к нам c просьбами помочь их детям. Говорят: «Он к вам скоро придёт. У него такая история… Вы с ним поговорите, объясните». Стараются нас подготовить. Также часто просто спрашивают: что там происходит, как на самом деле. Потому что, из писем и звонков может складываться одна картина, а на практике может быть иначе. Волнуются, меняется ли их близкий человек, исправляется или нет, что нужно сделать, чем еще помочь.
Отец Хрисанф, вы сказали, что попали в беду как люди, которые находятся в заключении, и их родственники, так и люди, которые с ними работают. Попали ли в беду священники, которые осуществляют свое служение в местах лишения свободы? Это же, как вы уже отметили, непросто.
– Нет, всё-таки священник, когда рукополагается, понимает, что на этом его личная жизнь закончилась – теперь начинается служение, и каким бы образом оно не проходило, это всё равно крест. Поэтому он особым образом настраивает себя на тюремное служение. Конечно, уже время показывает, что тюремные священники – это особое духовенство. Не всем это подходит. Но те, кто здесь служит, служат по многу лет: я уже двадцать лет служу в этих учреждениях. Найти и подготовить себе замену бывает непросто, но постепенно такие священники появляются: через десять лет – один, ещё через два года – другой. У нас уже есть своя команда: мы очень тесно общаемся, помогаем друг другу. Не думаю, что для священника это беда, скорее, даже преимущество, потому что человек здесь многому учится.
Можно сказать, что это какой-то особый духовный опыт?
– Да. Это своего рода школа. И заключённые проходят свою школу, и мы, священники, проходим свою. Священник, который служил в зонах, в тюрьмах, о жизни знает гораздо больше, чем священник, который служит только на приходе на свободе.
А как организована духовная жизнь в местах лишения свободы?
– Уже сложилась такая традиция, что в каждом учреждении есть церковь. Организуется приход, назначается староста этого прихода: тот, кто постоянно поддерживает порядок, организует, чтобы была духовная жизнь. Каждый день совершаются утренняя и вечерняя молитвы. Приходит обычно человек пятнадцать-двадцать. Когда совершается служба, а это обычно раз в две недели, собирается больше людей – до восьмидесяти человек. На праздники: на Пасху, Рождество, – через храм проходит человек по триста-четыреста.
Это всё происходит, как и в обычной жизни. Есть люди, которые ежедневно находятся в церкви, читают духовную литературу. У них духовная жизнь более интенсивная. Есть те, кто приходит раз в месяц. Можно сказать, что какие-то шаги делает и такой человек, просто не настолько глубоко. А есть люди, которые приходят два раза в год. Но и в этом тоже есть положительный момент: по крайней мере, человек чувствует себя частью этой традиции.
Вера, надежда, любовь
А есть люди неверующие, но которым просто, что называется, нужно с кем-то поговорить, кому-то душу излить, и они идут в храм?
– Все люди верующие в той или иной степени. Есть, конечно, такие явления, когда человек радикально неверующий, и он постоянно об этом говорит. Но это крайности. Какая-то вера есть у всех. И мне кажется, всем нужно иногда поговорить, получить слова поддержки, вообще, рассказать о себе. Человек носит всё в себе, и ему хочется поделиться, хочется получить взгляд со стороны на его жизнь. Разумеется, общаемся.
По сути, там священник готов ко всему: и с кем-то побеседовать, и исповедать тех, кому это нужно. Есть церковная дисциплина, строгие правила, и мы их тоже применяем. Священник не просто принимает исповедь, очень часто дает епитимью – отлучение от причастия. Это такое назидание, что человек должен исполнять, чтобы Господь его простил, потому что грехи бывают очень тяжёлые, человек совершает преступления, которые просто так не исправишь. Даже приходится говорить: «Ты будь готов к тому, что Господь с тебя спросит, и ты должен понести это как свой крест, потому что ты действительно виноват».
Есть повествование о Моисее Мурине – разбойнике, который покаялся и в конце концов стал монахом, настоятелем, преподобным. Дело происходило в аравийской пустыне. Стало известно, что скоро нападут разбойники. И он сказал братии, чтобы они покинули это место, а ему необходимо принять наказание за то, что он когда-то совершил, потому что «взявший меч от меча погибнет». И в результате вся братия ушла, а он был убит разбойниками. Человек, если не может искупить грех в жизни, всё равно его искупит. И задача священника – человеку это объяснить и повести его правильным духовным путем.
Это даёт надежду на прощение?
– Можно сказать так. У нас ведь как – вера, надежда, любовь. Первое – вера. На основе веры происходит разговор, происходит покаяние. Вера рождает надежду. У человека появляется надежда – не какая-то призрачная, не надуманная, не какая-то субъективная, о которой человеку мечтается. Он действительно чувствует, что может быть прощён, понимает это, потому что какие-то обстоятельства в жизни начинают меняться, А надежда рождает любовь, потому что любовь к Богу – это особый дар, который не придёт раньше, чем вера и надежда.
Священнослужителям, которые служат в местах лишения свободы, нужны какие-то специальные знания?
– Да. Есть некий объём знаний, которые священник должен получить. И так уже давно повелось, что получить знания нам предлагает и система исполнения наказаний. Есть академия УФСИН, которая в Рязани находится, там мы проходим обучение около трёх месяцев. Есть также институты повышения квалификации, где регулярно тоже проходят учебные курсы. Это в основном обучение правовое, психологическое. Нам доносят информацию, которую, как считается, мы должны знать, например, о субкультурах, которые существуют в учреждениях.
С другой стороны, есть духовная сторона. И на Рождественских чтениях, и в рамках других мероприятий у нас проходят встречи, на которых те, кто долго служит в системе исполнения наказаний, делятся своими знаниями. Постепенно священник в течение нескольких лет наполняется знаниями, опытом для того, чтобы осуществлять своё служение в местах лишения свободы.
Главные ошибки, которые совершает священник в самом начале, – это или слишком большое доверие, больше, чем нужно, или, наоборот, такое недоверие, что он вообще не верит в возможность исправления людей и так или иначе это показывает. Но постепенно это уходит, появляются опыт и понимание. Ты видишь эти судьбы, эти жизни, ты знаешь, что влияет на человека.
А как найти этот баланс? Как выработать адекватный подход?
– У нас в Смоленской области нет женских колоний. Мы работаем с мужчинами в мужских учреждениях и поэтому делаем акцент на том, что исправление происходит только тогда, когда человек начинает работать. Имеется в виду, когда он выходит на свободу и работает. Для того, чтобы у мужчины не было дурных мыслей и он не совершал преступлений, ему необходимо трудиться. Как священники мы могли бы, в первую очередь, говорить о духовной жизни, но есть такая практика, что на первое место нужно поставить именно эту сторону жизни. Человек должен вернуться в общество и там найти своё место.
Когда мы начинали своё служение, у нас был несколько другой взгляд, мы старались вытянуть человека через духовную жизнь, но увидели такую вещь: он может очень быстро и очень поверхностно узнать какие-то духовные понятия и в результате не исправляется, но при этом уже много знает и показывает себя как человека знающего. Приходит домой, начинает всех учить, как будто он не в тюрьме сидел, а в каком-то университете учился, и всем говорит, что никто ничего не понимает, только он один понимает. Бывает и такое, что человек совершает повторное преступление, потому что он не изменился, не исправился.
Поэтому сейчас такой подход: в первую очередь человек должен настроиться на положительную жизнь, на труд. Если он будет трудиться, у него восстановятся семейные связи либо он создаст семью, а духовная жизнь будет ему в этом поддержкой.
Татьяна БОРИСОВА,
«Смоленская газета»
Фото пресс-службы Смоленской епархии
Материал подготовлен при грантовой поддержке конкурса «Православная инициатива»
Статья цитируется по публикации сайта Смоленской епархии
