Русская цивилизационная идентичность против космополитизма и нацизма

Начну с четверостишия, не вполне, конечно, идентичного для России поэта, но давшего сто лет назад в 1918 году поэтическую характеристику ситуации, которая могла бы быть вполне применена и к сегодняшнему дню:

«Еще не все сломали мы преграды,
Еще гадать нам рано о конце.
Со всех сторон теснят нас злые гады.
Товарищи, мы в огненном кольце!».
(Демьян Бедный)

«Злые гады» нас теснят через сто лет по-прежнему. Что делать в той ситуации, когда «злые гады» теснят страну?

Понятно, что необходимо консолидировать собственные силы, консолидировать имеющиеся людские ресурсы. И, наверное, в свете этих вызовов была попытка обсуждения в прошлом году принятия закона о российской нации.

Какие были критические посылы против принятия этого закона? Глобалисты говорили, что его принятие противоречит правам человека, поскольку выделяет какую-то отдельную нацию от остальных. Националисты говорят: «Нам нужен закон не о российской нации, нам нужен закон о русском народе». Мультикультуралисты заявляют: «Закон содержит угрозу идентичности нерусских народов России».

В итоге закон так и не был принят. Вместо него был принят закон «О госнацполитике». С самых высоких позиций было заявлено, что российское общество к принятию этого закона не готово. Заявление близко к русофобскому. Утверждается по сути, что за 1150 лет существования России к законодательному определению сущности российской нации народ оказался не готов [1].

Выдвину предположение, что все эти возникшие тупики связаны с тем, что нет понимания, и не введена по сей день нигде — ни на законодательном, ни на образовательном уровне — категория идентичности не просто национальной, а цивилизационной. Идентичности, с которой, собственно, и сопряжены ценности и смыслы нашего сообщества. (Рис. 1).

Рис. 1. Закон о российской нации и его критики

В условиях наступления внешних сил мы должны консолидироваться. А что должен делать враг? Враг должен (и это логично) лишить соответствующую общность ее идентичности, лишить человека связи с его страной, с его народом. И это делается. Совокупно такая политика определяется понятием космополитизм.

Второе, что должен делать враг — это натравить народы, составляющие единую государственную общность, друг на друга. И так исторически всегда и делалось. Во всех больших войнах, которые вела Россия, наши исторические противники пытались натравить российские народы друг на друга. Как это делалось во время Великой Отечественной войны хорошо известно и рецидивы этого стравливания проявляются по настоящее время (конфликт на Украине). По сей день не отменено действие принятого в 1959 г. «Закона о порабощенных нациях», согласно которому, в порабощенном состоянии пребывают находящиеся в составе России территории Идель-Урала и Казакии. Ежегодно с большим пафосом в США проводится неделя порабощенных наций, антироссийская тема которой прослеживается достаточно очевидно. Само определение указанных этнообразований — историографический абсурд.

Ни Идель-Урала, ни Казакии никогда исторически не существовало. Не существовало и соответствующих этносов. И уральцы, и казаки, как известно, это этнические русские. Но миф вброшен. Первоначально, что характерно, соответствующие наименования использовались в антисоветских пропагандистских документах фашистской Германии, а уже из них были заимствованы и воспроизведены американскими законотворцами [2].

Тот факт, что закон «о порабощенных нациях» не был отменен даже в период внешнего «примирения» с Западом, свидетельствует, что цели геополитической борьбы против России никогда не отменялись. Сохранялась и тактика — стравить народы между собой, внести раскол между российскими народами, лишить их общей цивилизационной идентичности, и тем самым пролонгировать российского государства. (Рис. 2).

Рис. 2. Сценарии закона «О порабощенных народах»

Политика стравливания народов не может осуществляться на какой-то иной платформе, чем идеология нацизма. Нацизм и космополитизм оказываются, таким образом, в одной связке борьбы с российской государственностью.

Еще одна важная характеристика. Мы находимся в состоянии глобального противоборства. Сколько нас? Давайте посчитаем силы. Совокупно — менее 2% от населения мира. И этот удельный вес, по всем прогнозам, будет снижаться. Если к этому прибавить всех русских, проживающих за рубежом — добавиться еще 0,4%. Понятно, что удержать в таком состоянии 1/7 часть мировой суши и 22% мировых ресурсов, которыми обладает сегодня Россия, в принципе нельзя. Что остается делать в таком случае? Выход один — надо принять под русскую идеологию, под русский цивилизационный «зонтик» других. Это вопрос не просто о сохранении своей идентичности, а о выдвижении глобального, обращенного ко всем народам и странам глобального русского проекта. (Рис. 3).

Рис. 3. Удельный вес российского населения в мире, в %

Между тем ситуация достаточно напряженная. Определенную информацию о существующем латентном кризисе в отношении государственного единства предоставляет мониторирование общественного дискурса. Широко циркулируют, в частности, различные политические карты, представляющие распад пространства России на то или иное количество государств или государственных образований. (Рис. 4)[3] Эти карты в значительной мере сами являются инструментом проектирования будущего. То есть, как минимум, в качестве темы дискурса распад России существует.

Рис. 4. Карты распада России

Нами была составлена условная карта современного сепаратизма в России. На ней обозначены центры, которые позиционируются в рамках сепаратистских проектов как возможные столицы новых государств и государственных образований. Сепаратистская сеть, судя по этой карте, охватывает фактически всю Россию. Причем — не только этнические регионы. (Рис. 5).

Рис. 5. Сепаратизм в России

Если говорить о кризисе общегражданской идентичности, наиболее известные и резонансные проекты новых этнополитических сборок в России — Кавказский эмират, Великая Черкесия, Поволжский халифат, Панфинский проект, Пантюркистский проект, Панмонголистский проект, Тибетский проект. (Рис. 6).

Рис. 6. Проекты новых этнополитических сборок в России

Но есть и условно проекты «русского сепаратизма». Это относительно новое явление. Но именно «русский сепаратизм», очевидно, поднимается сегодня на щит проектерами борьбы с российской государственностью. Одновременно с этническим сепаратизмом осуществляется деструкция большой русской идентичности. Уже заявили о себе региональные версии русского сепаратизма. Он представлен на настоящее время в следующих вариациях: сибирский сепаратизм, казацкий сепаратизм, поморский сепаратизм, дальневосточный сепаратизм, европейский, западнорусский сепаратизм, залесский сепаратизм и сепаратизм, в рамках проекта этнически гомогенного государства «Русь». (Рис. 7).

Рис. 7. Русский сепаратизм в России

На смену и в сочетании с лозунгом «хватит кормить Кавказ» уже артикулируется идеологема «хватит кормить Москву». Эта формулировка получает поддержку среди определенной части населения ввиду заостренности на факт реального коррупционного и бюрократического гнета столичного чиновничества. Но под ее прикрытием фактически идет развертка проектов различных модификаций сепаратизма.

Показательны и высказывания лиц, принадлежащих к соответствующей идейной платформе, о перспективах геополитического распада России.

Николай Злобин: «Распад СССР еще не закончился. Мы находимся в процессе. Наивно полагать, что империя рухнула в один день. Империи распадаются долго и мучительно»[4].

Евгения Альбац: «Я, честно говоря, не вижу особой проблемы, и если Россия разделится по Уральскому хребту. Я думаю, что это неизбежно»[5].

Олег Кашин: «…я очень надеюсь, что когда Сибирь станет другим, отдельным от Москвы государством (а я всерьез уверен, что России в нынешних границах существовать очень недолго), режим пересечения границы будет безвизовым»[6].

Евгений Ихлов: «…генерал Власов был прав: лучшая участь для нашей страны ‒ это разделиться на этнические государства, высшим достижением которых будет интеграция в Западную Европу на правах трудновоспитуемых младших братьев»[7].

Противник свои замыслы даже не пытается скрывать.

Еще один индикатор космополитичности — ответы молодежи на вопрос об отношении к возможности выхода своего региона из состава Российской Федерации. Результаты такого опроса были представлены в исследовании Института социологии РАН. Активно противостоял бы выходу региона из состава Российской Федерации только 21% молодых россиян. Много бы нашлось тех, которые поддерживают выход своего региона из состава России. Вот прямой результат космополитизации и произошедшей ценностной инверсии. (Рис. 8)[8].

Рис. 8. Распределение ответов опрошенной молодежи на вопрос об отношении к решению своего региона о выходе из состава РФ, в %

Данные социологических опросов говорят о необходимости бить в набат. Обратимся с этой точки зрения к опросу «Левада-Центра» 2014 года. Первый вопрос формулировался следующим образом: «Как вы считаете, следует ли ограничить проживание на территории России каких-либо народов?». Отвечающие указывали разные народы. Обнаружилось, что считают, что надо ограничивать проживание тех или иных народов 69% россиян. 14% считают, что надо ограничивать все народы, кроме русских. Другой вопрос — «Как вы относитесь к идее „Россия — для русских“?» Она оказалась поддержана 54% респондентов. Третий индикативный вопрос касался Кавказа. Лозунг «хватит кормить Кавказ» поддержало 52% опрошенных. Если настроения большинства будут приняты, это неизбежно приведет к войне и геополитическому распаду. И сценарий «самоликвидации» вполне может быть запущен. (Рис. 9)[9].

Рис. 9. Опросы Левада-Центра об уровне ксенофобии в российском обществе, июль 2014

Межнациональную напряженность ощущают по местам проживания 43% респондентов. Еще в 2007 году таковых было только 22%. Персонально враждебность со стороны людей других национальностей ощущают в разной степени 52% россиян. В последние годы число лиц, испытывающих враждебное отношение превзошло число тех, кто такой вражды не испытывает. Сами испытывают вражду на национальной почве 59% российских граждан. Получается, что есть среди респондентов и такие, чья враждебность к другим нациям односторонняя. Допускает возможность кровопролития в результате столкновений на национальной почве 62% россиян. Это более чем вдвое превышает численность тех, кто в вероятность таких столкновений не верит. Негативные чувства к выходцам из южных республик (раздражение, неприязнь, страх) испытывает 61% опрошенного населения. Испытывающих позитивные чувства — только 6%. Считают, что численность мигрантов по местам проживания респондентов чрезмерно велика 69%. (Рис. 10–15)[10].

Рис. 10. Следует ли ограничивать проживание на территории России по национальному признаку? в % (опросы Левада-центра)

Рис. 11. Ощущается ли сейчас в том городе, районе, где вы живете, межнациональная напряженность? в % (опросы Левада-центра)

Рис. 12. Чувствуете ли вы в настоящее время враждебность среди людей других национальностей? в % (опросы Левада-центра)

Рис. 13. Чувствуете ли вы в настоящее время враждебность к людям других национальностей? в % (опросы Левада-центра)

Рис. 14. Возможны ли в России в настоящее время массовые кровопролитные столкновения на национальной почве? в % (опросы Левада-центра)

Рис. 15. Какие чувства вы лично испытываете по отношению к выходцам из южных республик, проживающих в вашем городе, регионе? в % (опросы Левада-центра)

Вот еще данные одного из опросов. Респондентам было предложено ответить на вопрос: «Считаете ли Вы ту или иную территорию относящейся к России?». Показательны полученные данные по Дагестану и Чечне: 54% опрошенных не считают, что Дагестан — это Россия, и 57%, что Чечня — это Россия. Сами россияне не считают определенные части России российским! Распад страны уже-де-факто допускается населением. (Рис. 16)[11].

Рис. 16. Отношение россиян в определение отношения к России ряда территорий, в %

В акцентированной поддержке Западом нацизма и фашизма следует ожидать новую версию «цветной революции» в России. Авангардная роль в ней перейдет, вероятно, от либерального к националистическому сегменту. Низкий рейтинг либеральной идеологии и рост популярности радикального национализма в молодежной среде создает должные средовые условия такой переориентации. Есть основания считать, что рост численности националистических организаций в значительной мере управляем из вне. Использование в данном случае «русской темы» затемняет антироссийские целевые ориентиры и способно увлечь за собой в «походе на Кремль» определенные слои населения, что уже не под силу либерализму. Сообразно с выработанной уже традицией использования «цветочной» семантики новый этап «цветных революций» может быть определен как «неокоричневый»[12].

Предположение о «неокоричновой» версии «цветной революции» в России заставляет уточнить видение тактики действий революционных сил. Алгоритм развертки сценария «неокоричневой революции» представляется в следующей последовательности:

1. резонансное правонарушение, возможно — убийство, осуществленное представителями неславянского населения;

2. призыв защитить русский народ, заявления лидеров несистемной оппозиции;

3. квазистихийная погромная акция против инородцев;

4. вмешательство властей, правоохранительные органы принимают меры в отношении погромщиков 5. переадресация народного гнева против власти, обвинения ее в антирусской политике 6. массовое антивластное выступление с перспективой свержения режима. (Рис. 17).

Рис. 17. Технология неокоричневой революции

Угроза межэтнических столкновений становится актуальной не только применительно к России. Сегодня уровень ксенофобии в мире приближается к тому уровню, который был в 1930-е годы.

Мир фашизируется. Идет соответствующий мировой процесс. Тенденция новой фашизации обнаруживается, в частности, на основе данных по выборам в национальные парламенты стран Европы за последнее столетие. Рассчитывались голоса, отданные избирателями ультраправым партиям, партиям националистической или фашистской ориентации. Что получилось в результате такого расчета? Исторический максимум популярности ультраправых, как и ожидалось, был достигнут в 1930-е годы. После разгрома фашизма следует спад, минимизация их влияния в европейских обществах. С распадом Советского Союза кривая популярности ультраправых пошла устойчиво вверх. На настоящее время фиксируется новая историческая максимизация их популярности.

По некоторым странам популярность ультраправых уже выше уровня 1930-х годов, по другим — на том же уровне. Тренд, во всяком случае, очевиден. (Рис. 18)[13].

Рис. 18. Количество голосов, отдаваемых крайне-правым партиям при выборах в национальные парламенты европейских стран, в %

Усредненное значение популярности ультраправых в Европе четко показывает вектор фашизации. Оборотной стороной постмодернистского распада является усиление перспектив нового европейского фашизма [14]. Вызов крайне серьезен. По сути дела, имеет место факт попытки смены либеральной парадигмы мироустройства, на парадигму фашистскую. Прогнившая либеральная система уступает место системе неофашистской. (Рис. 19).

Рис. 19. Усредненный показатель популярности крайне-правых при выборах в парламенты европейских государств, в процентах

Уместно, говорить об угрозах новой «коричневой чумы» для мира. И есть все основания считать, что этот процесс управляемый. А если он напыляемый, то он управляем в каких целях. Понятно, что идет борьба за новый передел мира. И все эти этнократические, националистические силы канализируются под этот проект глобального переустройства по лекалам неофашизма.

Возникает вопрос, что делать в этой ситуации. Для поиска ответа целесообразно обратиться к цивилизационному опыту России, к рецептуре формирования российской цивилизационной идентичности. Россия исторически всегда давала ответ, что следует противопоставить проектам этнического господства.

Уникальность российской идентичности заключалась в том, что Россия всегда формировалась как «мир миров». Россия — единственная стран мира, в которой были представлены как акторы цивилизационогенеза все мировые религии — христианство, ислам, буддизм. И при этом Россия исторически не знала религиозных войн. Российский опыт в отношении к национальному вопросу оппонировал опыту западному. (Рис. 20).

Рис. 20. Уникальность интеграционного опыта России

Решение задачи по выявлению генезиса концепта нации и национальной идентичности уводит вглубь веков. Существует распространенная точка зрения, что этот концепт будто был впервые артикулирован в период Великой Французской революции. Под нацией понималось единое французское гражданство. Гражданская идентификация ставила в известной мере крест на этнических идентификаторах, идентификаторах по крови. В действительности, понятие нация встречалось еще в лексиконе древних римлян. Но понималось под нацией прямо противоположное тому, как она будет трактоваться в Новое время. Категория нации относилась к племенной принадлежности. Она противопоставлялась категории civicus, связываемой с гражданской идентификацией. Через первую категорию заявлялось превосходство римлян как племени, через вторую — как гражданской общины. Принципиально важно, что нациестроительство в римской версии представляло собой систему этнического господства.

Казалось бы, христианский универсализм фундаментально подрывает систему племенного неравенства. Однако в реалиях истории Средневекового Запада система этнического неравенства была восстановлена. В положении господствующих этнических групп оказались завоеватели-германцы. Кельты, славяне и ромеи находились в статусно более низком положении покоренных народов. Известны прецеденты проявляемой со стороны германцев в отношении них политики этноцида. С такого рода этноцидом столкнулись, в частности, западнославянские племена. Показательно название учрежденной с претензией на универсальность новой европейской империи — Священная Римская империя германской нации. Слова германской нации для раскрытия ее сути — ключевые. Эта империя была не государством для всех христиан, а именно государством германцев.

Причем не германцев как культурной общности, а именно германцев как племени. Теории завоевания в объяснении генезиса европейских государств придерживались, как известно, многие видные медиевисты [15].

Исторически путь складывания современных наций Запада проходил через ассимиляцию, потерю этнической идентичности, а то и прямой этноцид. По образному выражению филолога и историка В.В.Кожинова, если царскую Россию ее неприятели именовали «тюрьмой народов», то было бы еще более оправданным определение Европы в качестве «кладбища народов»[16]. В любом из европейских государств моноэтничность была закреплена уже самим его наименования, производным от того или иного этноса.

Германский племенной национализм встречал сопротивление. Оно и привело к развилке в трактовке нации периода Нового времени. Один путь заключался в отстаивании племенной традиции трактовки нации. Другой состоял в том, чтобы вовсе поставить крест на этничности и распространить понятие нация на все гражданское население, невзирая на этническую принадлежность.

Второй путь и был, по сути, заявлен Великой Французской революцией. В ней можно усмотреть этническую составляющую — бунт третьего — потомков кельтов против аристократии — потомков франко-германцев. Не случайно в период нее репродуцировались образы Древней Галлии и древних галлов. Итог — упразднение сословных и этнических перегородок. Французская нация стала трактоваться как гражданская общность. Этническая принадлежность, как помеха этому пониманию, из новой системы идентификаторов исключалась.

Этот же подход — единая нация вместо множества этносов реализовывался в США. Понимание американской нации раскрывалось через образ «плавильного котла». Переплавке в этом котле подлежала именно этничность.

В противоположность французской школе немецкая школа трактовки нации сохраняла связь с прежней племенной традицией ее определения. Мягким вариантом было определение нации через культуру, жестким — через кровь. Но в обоих случаях, как и во французской школе, заявлялся монистический подход. Этничность легитимизировалась. Но легитимной в раскрытии понятия нация оказывалась только одна определенная этническая принадлежность. Немецкая нация трактовалась как нация этнических (либо по крови, либо по культуре) немцев.

Оба проекта исторически провалились. Реализация немецкой модели нациестроительства выродилось в нацизм. Сама логика утверждения монистической идентичности вела к конфликту с неотносимыми к ней идентификаторами.

Проект гражданской нации рассыпается на глазах. Парижские, а затем лондонские беспорядки диагностировали его провал. В США от образа «плавильного котла» фактически отказались. Вместо него теперь заявляется образ «этнической салатницы». Сбой проекта состоял в том, что этнические различия оказались слишком глубинными. Мигрировавшие во Францию арабы так и не стали французами.

В контексте этих провалов целесообразно обратиться к иным незападным моделям построения сложных социальных систем. Целесообразно обратиться к опыту многоуровневых социальных сборок. В отличие от монистической модели нациестроительства, они и легитимизируют разные типы идентичности, и выдвигает интегративный идентификатор для всей общности. Именно этого интегративного идентификатора сегодня России, очевидно, не достает. Выдвижение же его является вопросом генерации нового российского проекта, новой идеологии. (Рис. 21).

Рис. 21. Модели нациестроительства

Принципиально важный вопрос в теории социогенеза — это вопрос перехода от племенного быта к государственному.

Для объединения племен в государство используются различные системообразующие механизмы.

Достаточно вспомнить уроки княжения Владимира Крестителя. Он не смог, как известно, объединить Русь на основе племенных религий. Потребовалось христианство, религия надплеменная, идеократическая сила. Она позволила интегрировать различные племена. В социогенезе принципиально значим и первый — племенной и второй — государственный уровень. Россия многое восприняла в системе организации жизнеустройства от Византии. Восточно-христианская империя, как впоследствии и Россия, устраивалась как мир миров, симфония народов. Представители различных этносов — и славяне, и греки, и армяне, и фракийцы — могли быть византийскими императорами. Этот заложенный еще в Средние века принцип апостола Павла — нет ни эллина, ни иудея, а все едины во Христе — принцип симфонии народов и единства в ценностях — был в конечном итоге воспринят Россией. (Рис. 22).

Наряду с первым уровнем общественного строительства — этническим, нужен, таким образом, и второй — гражданский и третий — цивилизационный уровни. Когда этническое дается в отрыве от общегражданского и цивилизационного, оно представляет собой угрозу.

Рис. 22. Средневековые альтернативы имперского строительства

Еще одно обстоятельство, определяющее запрос на надэтническую цивилизационную идентификацию — межнациональные браки. Согласно статистике 34% российских семей этнически гетерогенные. При узком одноуровневом понимании идентичности ребенок таких семей принуждается к выбору между отцом и матерью (чья национальность более дорога) В реалиях цивилизационного бытия такой выбор не обязателен. Модель уровневого идентификационного восхождения внутрисемейный конфликт идентичностей в принципе разрешает.

В Российской империи многоуровневая модель идентичности включала как этническую, так и цивилизационную составляющие. Можно было быть великороссом, армянином, грузином, татарином и при этом являться русским. Сама принадлежность к русским имела надэтнический характер. (Рис. 23).

Рис. 23. Ступени идентичностей периода Российской империи

Видными фигурами в российской истории были имевший украинское происхождение Н.В.Гоголь, грузинское — П.И.Багратион, армянское — И.К.Айвазовский, еврейское братья Рубинштейны, немецкое Э.И.Тотлебен и др. [17].

Рис. 23 а. Русские люди

Русский в данном контексте — это цивилизационная идентичность, при том, что не отрицалась и идентичность этническая. Разрушение Российской империи осуществлялось в последовательном разрушении уровней идентичности — от дезавуирования христианского проекта до подрыва традиций этнического бытия. (Рис. 24).

Рис. 24. Гибель Российской империи

Советский вариант идентичностей структурировался сходным образом. Маркер «советский» выступал выражением цивилизационной идентичности. И был еще месседж — «послания к миру». Через него определялось, кто примыкает к проекту во вне. Такая идентификация открывала перспективы победы в мировом масштабе. (Рис. 25).

Совершенно иначе оценивается в современной западной политологии модель идентичностей, исторически выстроенная в СССР. Это у нас, по сей день, с сарказмом относятся к идентификатору «советский многонациональный народ». Оценка советского опыта идентификационного строительства американским агентством «Stratfor», называемого часто «теневым ЦРУ», совершенно иная: «Советский Союз — самый успешный пример русской государственности за всю её историю. В то время удалось создать новую идентичность, которая объединила всех без исключения жителей советского государства нового типа, независимо от расовой, религиозной, национальной и прочих принадлежностей… Стратегия коммунистов была переменчиво успешной, но всеобъемлющая советская идентичность действительно сыграла важную роль собирателя большой части населения Советского Союза. Она создала новый вид патриотизма, массового энтузиазма и гордости быть советским гражданином, благодаря советской идентичности постоянно подпитывалось желание бороться за социалистическую родину и идеалы в тяжелые времена… Такие чувства обычно становились особенно интенсивными во времена больших кризисов, таких как Великая Отечественная война и время от времени во времена Холодной войны. Создание советской идентичности было самой успешной попыткой Москвы объединить множество народов России под властью Кремля за всю историю России»[18].

Рис. 25. Ступени идентичностей периода СССР

Опрос 2012 года, проведенный исследовательской группой ЦИРКОН по постсоветским государствам, включая Российскую Федерацию, фиксируют наличие в каждой из республик бывшего СССР доли населения, идентифицирующего себя в качестве «советских»[19].

Советского Союза нет уже четверть столетия, но связанная с ним идентичность сохраняется. Это указывает на наличие запроса на артикуляцию цивилизационного, сборочного для постсоветского пространства уровня идентичности. Цивилизационная идентичность задавала бы и семантику гражданской идентичности. Смысл государства означал бы в такой уровневой развертке — реализацию цивилизационной миссии. Часто о России на Западе говорят, как о «последней империи». Проводится мысль, что все империи исторически обречены.20 Заявляется о российском гене имперскости. Но если Россия и есть империя, то, во всяком случае, она не есть империя колониальная. Самим фактом своего существования Россия демонстрировала — равенство народов возможно.

Для иллюстрации принципиального отличия российской исторической модели от модели миростроительства метрополия-колония с ее современными модификациями достаточно рассчитать соотношение производства и потребления по республикам Советского Союза. Западные колониальные империи исторически выстраивались на основе эксплуатации метрополией подвластных территорий. Вне соответствующей эксплуатационной парадигмы не было практического смысла самого их существования. Пафос отношений центра-периферии выражался установкой превосходства сообщества метрополии. Это выражалось, в частности, в существенно более высоком их потреблении. И, несмотря на номинированную деколонизацию мира, характер отношений мирового центра и мировой периферии принципиально не изменился. Диспаритеты потребления в нем, как будет показано ниже, даже усугубились.

На пространстве СССР отношения центр-периферия выстраивались принципиально иначе. Преференции, в диссонанс с логикой колониальных империй, предоставлялись окраинам. Советское объединение народов осуществлялось не ради эксплуатации центром окраин, а во имя реализации нематериальных мессианских замыслов. Из всех республик СССР только геополитически образующая РСФСР да еще Белоруссия производили больше, чем потребляли. У всех остальных вклад в производство был ниже доли в потреблении. Наименьшим такой разрыв имела Украина. И, таким образом, весь пафос обличений российско-советского империализма на пространстве ряда бывших республик СССР не соответствует действительности. Если же называть вещи своими именами — налицо явная антисоветская и глубже — антирусская клевета. (Рис. 26)[21].

Рис. 26. Разность между производством ВВП на душу населения и потреблением по республикам СССР, тыс. долл. (1989 г.)

Это была странная по западным меркам империя. Она предполагала даже собственную жертвенность для торжества великого проекта. И эта жертвенность имела мессианские корни, восходящие к жертве на Голгофе Спасителя. Об этом же свидетельствовал Шарль де Голль: «Русские люди никогда не будут счастливы, зная, что где-то творится несправедливость».

Двухуровневая русская-российская модель жизнеустройства оппонировала Западу. Западная модель выстраивалась либо через космополитизацию, деэтнизацию, уничтожение этнических идентичностей, либо через это нацизм и расизм, как это имело место в фашистском социальном проекте. Русская-российская модель оппонировала и космополитизму, и национализму.

Если мы зафиксируем эти парадигмальные основания России, то, во-первых, обнаружится, что российские либералы выступают носителями не русской модели идентичности, а трансляторами западничества. Но, во-вторых, ведь и русские националисты, хотя они и говорят, что — русские, идейно не русские. Они, как и либералы, являются адептами западнической модели устроения, хотя это устроение основывается на националистическогй платформе. Нацизм экстраполируется на российскую цивилизационную почву. Это главная разгадка «русского» нацизма — он не русский и даже анти-русский. (Рис. 26 б)

Рис. 26 б. Экстраполяция в Россию западных идеологий жизнеустройства

То, что выдвижение Россией глобального проекта, предложенный всему человечеству и всем народам, является ключевым вопросом ее противостояния с Западом, признается и противниками. Индикативно в этом отношении высказывание о вероятности новой «холодной войны», сделанное Бараком Обамой. Именно в связи с ней американский президент и охарактеризовал современную Россию как региональную державу.

Ответ В.В.Путина был широко растиражирован в российских СМИ. Он состоял в указание на значимые пространственные характеристики России. Не может быть региональным государство, занимающим крупнейшую территорию в мире. Какая региональная держава, если мы такие большие! Но, что в действительно

В.Э.Багдасарян 

Фото: Картина советского и белорусского художника Мая Данцига «И помнит мир спасенный» (1985 г.).