«Грымзы и разгильдяй» — трогательная история, о доброте и сочувствии, которого не хватает сейчас

В одной из комнат огромной коммуналки жили две грымзы. Они были родными сёстрами, и если бы не существенная разница в возрасте, то можно было даже подумать, что они близнецы.

Обе худые, сухощавые, с тонкими, всегда поджатыми губами, с дульками на головах. Носили одинаковые серые, невзрачные костюмы. Их ненавидела, побаивалась и презирала вся коммуналка.

Молодые люди ненавидели за то, что они обе всегда делали замечания, и были вечно недовольны.
За громкую музыку, за вечеринки, за поздний приход.

Дети побаивались из-за того, что пожилые дамы каждый раз жаловались родителям за малейшую провинность, типа невыключенного света в туалете или брошенных фантиков в парадном.

Милая и добродушная Никитична презирала за все. За высшее образование, которого у неё не было, а у сестёр было, за отсутствие семей и детей, за отвратительную манеру делать всем замечания.

Ну вот она к примеру: ни во что не вмешивалась, ни к кому с жалобами не приставала, на проказы детей и поздние приходы Витька и Сергея просто не реагировала. А этим двум ну до всего было дело. Грымзы, они и есть грымзы.

Дети любили Никитичну. Никогда она не ябедничала родителям, хоть что делай, хоть в ее присутствии, а она улыбнётся хитро, подмигнёт, и молчок.

А детей в коммуналке было много, шум и гомон стоял постоянно.

Частенько Алевтина Петровна, одна из грымз, та, которая постарше, выходила и, поджав губы, отчитывала ребят:

— Ну нельзя же так громко орать! Может кто-то отдыхает сейчас? Дядя Петя со смены, кстати, пришёл, а может кто-то книгу пишет. Валентина Петровна, например! — И грымза указывала на дверь, за которой другая грымза, ее сестра, действительно писала книгу.

Вся коммуналка подсмеивалась над ней. А Никитична, конечно, впереди всех.

-Валь, ну когда уж ты ее допишешь-то? Устала ждать я! Почитать больно хочется, — спрашивала старушка и заливалась смехом. Ее подхватывали все, кто слышал.

Валя поджимала и без того тонкие губы и ничего не отвечала, а, зайдя в комнату, горько рыдала на плече у сестры:

— Аль, ну зачем ты им про книжку. Они и так смеются над нами.

— Ну и пусть смеются, — утешала ее сестра. — Они ж не со зла. Соседи это наши. Почти родственники. Не обижайся. И не плачь!

А в 1941 грянула война, а в сентябре блокада. Голодно стало не сразу, и поначалу тепло было.

Коммуналка потихоньку привыкала к новым условиям. К карточкам, к полуопустевшим комнатам, к похоронкам, к завыванию сирены, к отсутствию запахов из кухни, к бледным измождённым лицам друг друга и к тишине.

Молодёжь больше не пела под гитару, а дети не играли в прятки. Было тихо и спокойно. И эта тишина рвала душу сильнее, чем довоенный шум.

Алевтина с Валей стали ещё худее, но по-прежнему надевали свои серые костюмы, которые висели на них, словно в шифоньере на плечиках, и продолжали следить за порядком. Только теперь уж за другим.

Никитична выходила только по необходимости. А однажды и вовсе пропала. Ушла и не вернулась. Алевтина с Валей ходили, искали ее несколько дней подряд. Но тщетно. Пропала старуха, словно и не было.

А весной сорок второго в коммуналке первая смерть приключилась. Умерла мама Толика, а у него больше никого не было. Остался малец совсем один.

Всем мальчишку было жалко, но что поделать. Война. Как-то все снова пошло своим чередом, и про Толю забыли.

А грымзы не забыли, взяли его под свою опеку. Подкармливали, смотрели за мальчишкой. Ведь ему только одиннадцать в октябре исполнилось. Потом не стало мамы у Васи с Женей. Отец на фронте, тоже давно вестей не было. И над ним чопорные Валя и Алевтина взяли шефство.

Да и не только над ними. А вообще над всеми детьми коммуналки, а было их много.

Сестры по очереди варили один раз в день суп, колдовали над ним долго, мешали, что-то подсыпали.

Неизвестно, из чего они его готовили, ведь совсем продуктов не стало, но суп был вкуснейший. Всех детей кормили этим супом. Каждый день, в одно и то же время.

И название ему придумали: «разгильдяй».

— Баб Аль, а почему «разгильдяй»? Ты так Витька называла, я помню, — интересовался Толик действительно странным названием супа.

При упоминании Вити у Алевтины выкатилась слеза, не было уж парня в живых полгода как, но мальчишке женщина ответила так:

— Анатолий! Суп этот мы варим по-разгильдяйски! Потому он и назван так, а не как иначе.

— Как это, по-разгильдяйски? — не понял мальчишка.

— Ну как же? Кто ж кладёт в суп все подряд: и пшено, и перловку? Да ещё и обойным клейстером приправляет? А если повезёт, то и пару ложек тушёнки! — Алевтина погладила мальчишку по головке, достала из кармана совсем малюсенький кусочек сахару, отщипнула от него осколочек и сунула сразу в рот, чтобы при передаче из рук в руки не потерять ни одной крупицы.

— Толя, иди погляди, наколупала баба Валя клея-то? А то мне «разгильдяя» заправлять пора.

А потом и вовсе всех осиротевших к себе в комнату забрали. Все вместе жить стали. Теплее, и не так страшно детям.

Прижмутся все друг к дружке, а баба Валя сказку на ночь расскажет. Из своей книжки. Сказки она писала. Книжка та недописанная давно на растопку пошла. Но все свои сказки Валентина хорошо помнила. Да ещё и новых насочиняла. Дети без ее историй не укладывались и все время просили:

— Баба Валя, сегодня про Красавицу из Снежных гор расскажешь?

— Расскажу, — и Валя начинала свой рассказ.
И обязанности у всех детей имелись, баба Аля строго следила, чтобы все при деле были.

Толик печку топил, Вася дрова собирал и на растопку готовил, девочки за водой ходили, карточки отоваривали, суп помогали варить. И песни пели. Женя запевалой была. Можешь-не можешь, а подпевай. Каждое утро пели.

А однажды Алевтина девочку с улицы принесла. Совсем плохо ей было, почти умерла она уже. Выходили.

А потом ещё одного мальчика привела Валя. А потом ещё и ещё…

К концу блокады в комнате сестёр было двенадцать детишек. Выжили все. Как?Чудо какое-то, наверное.

А суп тот еще и после войны варили. Разгильдяй. Выросли детишки. Разлетелись, кто куда.

Но про бабу Алю и бабу Валю никогда не забывали. Они так и жили в той коммуналке. Навещали их дети часто. Помогали.

Каждая из старушек почти до ста лет дожила. И книжку со сказками издали. И много ещё потом баба Валя рассказов написала. Про всех своих внучат написала. И название у книги что надо было — «Моя родная коммуналка».

А раз в год 9 мая обязательно все вместе собирались у Али и Вали, пока живы они были. Своей большой дружной семьей собирались. И семья эта росла с каждым годом. Уж и правнуки рождаться стали.

И знаете, какое главное блюдо было на столе? Правильно думаете! Суп «разгильдяй».

Ничего не было вкуснее того блокадного супа. Приправленный добром и силой духа он сохранил детские жизни и юные души.

Татьяна Алимова