«Мама, я хочу жить»: Великая Отечественная война глазами ребёнка
Мы побеседовали с очевидцем событий 75-летней давности: несмотря на то, что эти люди уже давно не дети, про них до сих пор говорят: «ребёнок войны». Тамара Ефимовна – одна из таких «детей», она рассказала нам о первых днях войны, жизни в оккупации, концлагерях и предателях. Женщина уже давно живёт в Кузбассе, однако в 1941 году их город принял на себя удар одним из первых.
В 1939 году наша семья переехала из деревни в Нежин, это город недалеко от Киева. Про войну есть такая песня:
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война. В 1941 мне было четыре года, Киев тогда действительно страшно бомбили, а так как наш городок было рядом, то и нас тоже. Дом, в котором мы с матерью жили, стоял рядом с железной дорогой, и немцы пытались её уничтожить. Бомбы падали и взрывались каждый день: ночью и днём – это было бесконечно. По ночам мать заталкивала нас с братом под кровать и обкладывала подушками, чтобы осколки не попали. Я помню, как кричала тогда: «мама, пойдем на улицу, я жить хочу». Я маленькая была, не понимала, что нельзя на улицу выйти. Из-за осколков там невозможно было находиться, это сразу смерть. Так мы прожили примерно месяц, потом немцы заняли Нежин и выгнали нас из домов. Приходилось прятаться и ночевать в кукурузном поле, потом с соседями мы выкопали землянку и ночевали уже там. Днём на улицу выходить было нельзя, тех, кто не прятался, немцы строем отправляли в Германию.
Рядом с нами был колхоз, в кукурузном поле которого мы жили, там ещё была конюшня, и однажды немцы согнали в неё весь скот, закрыли и подожгли. Кони, коровы, я до сих пор помню этот дикий рёв. Так мы прожили примерно месяц, почти весь колхоз за это время сгорел, а потом немцы двинулись дальше, на их место пришли итальянцы, которые нас немного подкармливали. Немцы же не щадили никого. Помню, однажды по улице гнали наших пленных солдат, а моя тётя в тот момент набирала воду в колодце. Один из пленных попросил попить, и она поднесла ему ведро. Тогда немецкий солдат выбил прикладом тару и избил их обоих. После войны уже пленные немцы отстраивали железную дорогу, они расстилали возле путей шинель и мы, ребятишки, несли на эту шинель последние куски, по глупости подкармливали их.
В оккупации мы прожили больше года, а потом, в одно прекрасное утро, нам сказали, что пришли наши разведчики, они были в авангарде. Вместе с другими детьми мы прибежали их потрогать, что они живые, настоящие, что они наши.
Выжил – значит предатель Моего отца в 1939 году отправили на военные сборы, а обратно он вернулся только через десять лет. Из военного лагеря он сразу же пошёл на фронт, в самом начале войны, под Киевом, их отделение заняло рубеж. Из вооружения у них были только винтовки, а немцы обошли их сзади на танках, окружили и взяли в плен. Затем наших солдат построили, вывели в поле и сказали копать себе могилы. Пленных выстроили и начали готовиться к расстрелу, в последний момент на мотоцикле подъехал немецкий офицер, он что-то сказал и рядовых погнали в Германию, а наших офицеров расстреляли. Так отец попал в концлагерь. Рядом с лагерем росла брюква, которую они убирали и которой в основном и питались. Раз в сутки давали тонкий ломтик хлеба, иногда кто-то бросал через забор репу. Кто не выносил такого режима, для тех при концлагере был крематорий. Отца спасло то, что однажды в лагерь приехал фермер и выбрал себе несколько работников. Жена фермера была добрым человеком и немного подкармливала наших. Как-то раз к фермерам приехал их родственник, эсесовец, хозяйка сказала пленным спрятаться самим и спрятать свою одежду, так она спасла их от расстрела.
Они работали в поле, когда узнали, что война закончилась. С поля пленные сразу побежали на вокзал, но путь до границы был не близкий. Большую часть этого пути им пришлось пройти пешком, а когда они перешли границу, то снова попали в плен. Моего отца и других выживших объявили предателями, до выяснения причин их отправили на север. Папа попал в Кузбасс, здесь он строил Ягуновскую шахту, кемеровскую ТЭЦ и другие объекты. До 1949 года мы считали отца пропавшим без вести, а потом нам передали от него письмо, в том же году вернулся и он сам. Когда мне сказали, что папа пришёл, я была в школе, прибежала домой, увидела мужчину и не узнала в нём отца. Целый год я не могла называть его папой. Окончательно его реабилитировали только после смерти Сталина.
Жизнь после войны
Мы восстанавливали колхоз, помогали убирать урожай, помню, нам выделили бабушек, и они нами руководили. За работу нам не платили, что выращивали, то и получали. Первого сентября я, как и все, пошла в первый класс. До школы приходилось идти пешком три километра, а обуви не было, тогда мама сшила нам с братом шлёпанцы из немецких сумок для снарядов. Так я закончила семь классов и медучилище, родители хотели, чтобы я училась в Киеве, а я хотела в Питер. Получилось не им, не мне – поступила в Курск. На последнем курсе к нам со всей страны приехали представители, выбирать себе работников. Врачи нужны были и в Кузбассе, отец посоветовал поехать сюда, посмотреть, где он работал. После распределения нужно было проработать на новом месте три года, потом можно было переехать, но я не уехала, так и осталась. Тут я вышла замуж и тридцать лет проработала детским хирургом.