Так вот я хочу вам сказать, что там в море находятся американские военные корабли. И семь кораблей были взяты на цели нашими ракетчиками. Семь. И в случае, если бы ударили по нашей базе, мы бы ударили по их кораблям. Я думаю, что сегодня мы бы здесь с вами не беседовали. Вот настолько мы были близки.
Слава богу, хватило ума у военных — причем у американцев — переговорить с русскими: мы не можем игнорировать команду нашего главнокомандующего, президента Трампа, но мы можем с вами договориться, куда ударить, чтобы вас там не было. И договорились. Договорились с нашими, чтобы туда не попасть, куда не надо. Потому что они понимают, что мы имеем дело с Трампом, человеком абсолютно непредсказуемым и, как я уже раньше сказал, вообще не понимающим ничего в том, чем он должен заниматься. Это катастрофа.
Когда люди говорят — лучше он, чем Хилари Клинтон, — они просто не понимают, что они говорят. Она нас не любит, это правда, но она умный, понимающий человек. У нее есть опыт. Никогда бы, конечно, этого безобразия, которое происходит, когда никто ничего не понимает, не было бы.
К сожалению, Европа так завязана на этой Америке и нет личности, как например, Шарль де Голль, который мог бы встать и сказать: нет, мы так делать не будем. Ну и, конечно, время другое.
Понимаете, вот есть две реакции, когда тебя не любят. Одни говорят — ну, подумаешь. Понятно, что так отвечают. Но когда уже так сказали, разошлись — мы вообще думаем или нет? Нас неправильно не любят или боятся? Или, может быть, что-то мы делаем не совсем так? Потому что мы всегда думаем, что они все виноваты. Конечно. Всегда так. Разве я виноват? — он виноват! Или, там, евреи виноваты, американский империализм виноват, мало ли что.
А на самом деле, если вдуматься: вообще, мы хотим улучшения отношений. На самом деле — хотим как страна? Мы кто как страна — европейцы, нет? Или мы все-таки азиаты? Или мы никто? Мы — особые. В нас есть это: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить. У ней особенная стать. В Россию можно только верить». Тютчев. Хороший поэт, кстати говоря, но написал, на мой взгляд, не просто глупость, а очень опасную вещь. Потому что он как бы подчеркивает — мы особые. Остальные все — у них нормальная стать, их можно измерить, а вот мы — нет, особые. Это опасная психология. Она чуть-чуть похожа на психологию Израиля: «народ-избранник». Это тоже очень опасная вещь.
Возможно, я ухожу в сторону, будет ли вам интересно. В Израиле каждый год вручают очень важный приз — так называемый Приз Генезис: миллион долларов — какому-либо еврею, живущему не в Израиле, за то, что он сделал и для еврейского народа, и вообще для мира. Выдающиеся люди, каждый год получают. Я был на двух вручениях. В этом году выбрали замечательнейшую актрису Натали Портман. Надеюсь, что вы ее знаете. Блестящая актриса, еврейка.
И вот 22 июня должно было быть вручение. Ваш покорный слуга был приглашен. Вручает там Нетаньяху — премьер-министр, короче говоря. И вот третьего дня она отказалась. Сказала — «Я не могу. Я не могу к вам приехать, я благодарна за то, что вы меня выбрали, но было бы лицемерием с моей стороны приехать получать этот приз, когда я не могу принять вашу политику».
Вы понимаете, что это не то, что она жертвует миллионом долларов. Для Портман миллион долларов, в общем, небольшие деньги. Но сам знак, — поступок... Сейчас на нее посыплется просто вал — что она антисемит и все такое, уже знакомое.
Кстати, возвращаясь к этой теме, этого израильского «мы особые», «нас осуждают только потому, что это антисемитизм» — мол, неловко критиковать евреев, это неполиткорректно, а вот критиковать Израиль — это можно. А это на самом деле скрытый антисемитизм. Это между прочим.
Кстати, мы очень похожи на американцев в этом своем ощущении, что мы особые, что у нас есть миссия. Американцы тоже считают, что у них есть миссия — такая не очень понятная, но особая.
Так вот, возвращаясь к нашей теме: что мы хотим? И на самом ли деле мы такие пушистые, белые, ни в чем не виноватые? И кто мы. Мы европейцы? По нашей музыке, по нашей литературе, по нашему искусству, по нашей христианской религии, мы же европейцы. Ну да, территория, 2/3 нашей территории находится в Азии. Ну и что? Поворот в сторону Востока экономически еще как-то можно понять. Но мы ж должны понимать, что Восток нам не доверяет и никогда не будет доверять. Мы не Восток. Мы другие.
Что на самом деле хочет Россия? Куда она смотрит? Как она себе представляет свое будущее? Это все очень серьезные вопросы. Мне кажется, что мы их задаем себе очень редко. Мы редко об этом думаем. Мы гораздо больше думаем о вещах второстепенных. И мы очень любим обижаться. И мы очень не любим думать о себе, может быть, не в самом восторженном тоне. То есть нет, мы любим — но между собой.
Вот та тема, которую я хотел сегодня озвучить, потому что я сам об этом очень много думаю и считаю, что если бы я имел возможность, я бы все это сказал бы Владимиру Владимировичу Путину. Но у меня такой возможности нет. Я ему предлагал не раз прийти на мою передачу, но пока никаких позитивных ответов не получил. Вот такова ситуация. Совершенно реальная.
И я еще раз хочу сказать, что в самые темные годы холодной войны (а я прожил всю холодную войну, потому что она началась вскоре после Второй мировой, примерно в 46-м году, мне было уже 12 лет, я многое понимал) — так вот никогда, даже во время Карибского кризиса, такого отношения к России не было.
Я вам больше скажу. Я работал тогда в журнале Soviet Life — такой ежемесячный шикарный журнал, который мы издавали в обмен на журнал «Америка» (американцы издавали журнал «Америка» для нас на русском языке, а мы издавали Soviet Life на английском языке). Когда убили Кеннеди 22 ноября 63-го года, я работал в этом журнале.
Мне дали (тогда не было никаких записывающих маленьких устройств — были такие здоровые) такую штуку венгерского производства, вечно ломалась, и сказали, попросили пойти на улицу и просто людей спрашивать — что они думают. А тогда помещение, где я работал, находилось на Пушкинской площади. В доме позади кинотеатра «Россия». До революции там был бордель. Сейчас там какое-то уважаемое учреждение: Федеральная служба чего-то... неважно. Короче, я вышел со своим аппаратом и стал останавливать людей. Вы знаете, многие плакали! Плакали по поводу убийства американского президента. А это 1963 год! А сегодня? Смешно. Вот какие изменения.