ХОЗЯЕВА МЕДНЫХ ГОР (23)
Продолжение. Ссылки на предыдущее здесь.
Деловые люди
Отдам должное творцам параллельной реальности из Сантьяго: схему легитимизации аннексии они продумали "на ять". С точки зрения технологий проколов быть не могло, потому что не могло. Умные люди расписали всё по пунктам, и Патрисио Линч, в награду за морские, а затем и сухопутные подвиги ставший главой оккупационной администрации, - «последним вице-королем», - вместо ушедшего в политику Мануэля Бакедано, действовал строго по методичке.
Формально с «временным правительством» Чили находилась как бы в состоянии войны. До такой степени, что в городке Магдалена, дачном предместье Лимы, не было ни одного чилийского солдата, ни одного чилийского флага, и городок считался не оккупированным, а стало быть, частью воюющей стороны. Хотя все всё прекрасно понимали. И сеньора Франсиско Гарсия Кальдерона варили не спеша, спокойно и вполне учтиво давая ему понять, что деваться некуда.
Для понимания. Старый юрист принадлежал к «партии» (кавычки, поскольку все очень зыбко, настоящие партии в Перу еще не оформились) civilistas. То есть, солидных, образованных, зажиточных городских господ с учеными степенями, считавших себя носителями прогресса и очень не любивших «милитаристов», то есть, политиков с большими эполетами, руливших страной с момента обретения независимости, и в общем, по делу не любивших.
Подробно об этом, когда речь пойдет про Перу и Боливию, но скажу сразу: поскольку большинство бед страны было связано как раз с амбициями военных, полвека деливших власть, ни на что больше не обращая внимания. По мнению друзей сеньора Гарсия Кальдерона, да и его самого, виновниками случившейся трагедии были именно «тупые и заносчивые вояки», а исправлять, восстанавливать и налаживать придется им, цивилистам. Притом, с болью, кровью и потерями.
Так что, в целом, «временный президент» понимал, что рано или поздно придется уступить, но он был перуанцем, патриотом, и он не хотел уступать. Отмалчивался, притворялся больным, неделями (все же юрист экстра-класса) спорил о формулировках, - и саботировал. «Я молю Небеса избавить меня от этого креста, - писал он в те дни другу. – Я не хочу, не в силах пятнать свое имя, оставлять это пятно будущим поколениям моей семьи. Неотвратимость угнетает, я надеюсь на чудо, я зову Deus ex machina».
И видимо, «временный президент» звал очень искренне, потому что Deus таки явился. Не из «машины», но какая разница? Он вышел на авансцену, - длинный сухопарый дядя преклонных годов с козлиной бородкой, в синем фраке, при красном галстуке-бабочке, полосатых панталонах и белом цилиндре, - и звали его, конечно же, Сэм. А если совсем точно, Сэмюэль И. Христианси, полномочный представитель м-ра Джеймса Абрахама Гарфилда, двадцатого президента США.
Уже поминал об этом, но уместно повторить. Аккурат в это время, уже оклемавшись после бойни «синих» и «серых», Штаты быстро превращались в то, что известно нам по ХХ веку. Хищник еще не набрал полную силу, но уже наращивал клыки и когти, накачивал мышцу и присматривался, что где плохо лежит. И сам м-р Гарфилд, и его ближний круг, - особенно Джеймс Блейн, с марта 1881 года глава Госдепа, - понимали Доктрину Монро по-новому, не просто полагая, что европейцам нечего делать в Америке, но в полной уверенности, что Америка, от Аляски до мыса Горн должна принадлежать Штатам. А ситуация в Перу давала шанс запустить коготок в очень вкусный ломтик, и м-р Христианси, как мы уже знаем, в октябре 1880 года, будучи «честным маклером», сделал первый шаг в этом направлении, фактически выведя войну на новый виток.
Теперь же настало время шагнуть дальше, и 4 мая в конфиденциальном письме м-ру Блейну посланник в Лиме сообщил сие прямее некуда: «Единственно эффективный путь для установления нами контроля над торговлей Перу и домини¬рующего влияния на этом побережье заключается в том, чтобы активно вмешаться с целью принудить к мирному урегулированию на приемлемых условиях и подчинить Перу путем протектората или аннексии... Взяв Перу под контроль, мы будем доминировать во всем регионе, и доктрина Монро станет реальностью. Большие рынки, широкое поле деятельности…»
Письмо было получено, ответ последовал без промедления, и в начале июля, посетив сеньора Гарсиа Кальдерона (формально с прощальным визитом, поскольку его отзывали) м-р Христианси исполнил «окончательный, особо приятный долг». То есть, вручил «временному президенту» верительные грамоты, заявив о признании его правительства Вашингтоном, а на словах подчеркнув полную готовность Штатов «не допустить расчленения Республики Перу, хотя бы и ценой максимальных последствий определенного рода». Что, по сути, означало «вплоть до интервенции», хотя, разумеется, такое вслух не произносят.
А вскоре, в самом начале августа, на смену ему прибыл новый посол, Стивен Хёрлбат, отнюдь не дипломат, но политик и военный, отставной генерал армии «синих», земляк и выдвиженец покойного Линкольна, боевой камрад экс-президента Гранта и м-ра Гарфилда, приятель м-ра Блейна, и реальные полномочия его сильно превышали официальные. Больше того, у него был план.
В отличие от многих, Дом уже тогда действовал очень конкретно. За время, прошедшее после срыва переговоров, янки навели мосты с французской фирмой Crédit industriel, державшей две трети государственного долга Перу. В связи с событиями, фирма, естественно, боялась за вложенные капиталы, а потому вышла на Белый Дом с приличным предложением. Дескать, если Штаты «возьмут под защиту» регион, а нам делегируют право эксклюзивного вывоза селитры и гуано, мы выплатим и перуанский долг англичанам, и контрибуцию Чили, а сами будем получать 7,5% ежегодно прибыли на вложенный капитал.
Что ж, вполне деловое предложение. Ни Госдеп, ни сам м-р Гарфилд ничего против не имели, Уолл-стрит с «Американской селитряной компанией» инициативу одобрили, и эмиссары Crédit industriel, прибыв в Перу, заверили «временного президента» в том, что поддержка США ему гарантирована, а м-р Хёрлбат, вручая верительные грамоты, это подтвердил. Больше того, осообщил сеньору Гарсия Кальдерону, что США не позволят Чили расширить свои владения за счет дружественного Перу.
Прозвучало это тем более убедительно, что новый посол говорил без всякой патетики, суровой прозой, подчеркивая, что Штата не филантропы, им это выгодно, и по финансам, и по политическим соображениям. Поскольку в обмен на поддержку они хотели бы получить морские и угольные базы в перуанских портах, в первую очередь, на острове Чимботе, а кроме того, конечно, концессии и всякое прочее.
Такой подход подкупал, вызывал доверие, а официальный меморандум м-ра Хёрблата «последнему вице-королю»: дескать, имейте в виду, что приобретение чилийцам даже пяди перуанской территории не будет признано, но будет оспорено, The House and The Hill воспримут данный факт «с решительным и действенным неудовольствием», и вовсе возрождал надежду.
Ведь это наши горы!
Теперь, уже не чувствуя себя загнанной в угол мышью, старый адвокат мог позволить себе говорить с оккупантами не с позиций марионетки, и заявил, что никогда не поставит подпись под договором об уступке хотя бы самой малой части Отечества, и обсуждать это тоже не намерен, поскольку Чили его формально не признает. А вот Штаты формально признают, и с ним он вести дела будет.
Это, понятно, не понравилось Сантьяго, и еще меньше, учитывая сольную партию США, понравилось Лондону. 6 ноября старика арестовали и вывезли в Чили, озвучив «окончательные и единственные условия»: до подписания договора о безусловном отказе от Тарапаки и возможном (на определенных условиях) Такны и Арики, разговор о выводе чилийских войск невозможен. И: США отныне не рассматриваются, как арбитр.
Такой вариант в Вашингтоне тоже рассматривали и ответ подготовили заранее. Выразив the most vigorous protest and a categorical warning в связи с арестом м-ра Гарсия Кальдерона, признанного правительством США, м-р Блейн заявил о «высочайшей возможности разрыва дипломатических отношений» и направил в регион переговорщика Уильяма Трескота, имевшего репутацию «посланца войны». С эскортом из нескольких военных судов и самыми широкими полномочиями по их использованию без согласования с руководством.
Ситуация звенела на грани взрыва, - но вмешалась Судьба в виде пули из револьвера психопата Шарля Гито, нечистого тампона и заражения крови. 19 сентября Джеймс Гарфилд, за два с половиной месяца до того тяжело раненный, скончался, а занявший его место вице-президент Честер Артур был фигурой без идей и крайне зависимой от фракций конгресса. В конгрессе же фракцию осиротевшего м-ра Блейна очень не любили за нахрапистое поведение.
Так что, проект сошел на нет, м-р Хёрлбат вскоре аж умер от огорчения, а госсекретарю пришлось не просто уйти в отставку, но и отбрыкиваться от расследования «корыстных мотивов» в перуанском сюжете. Отбрыкаться-то он отбрыкался, по ходу отчеканив: «Совершенно ошибочно, джентльмены, считать эту войну войной между Чили и Перу. Это - английская война с Перу, а прямо говоря, английская война против нас, и Чили в этой войне всего лишь орудие», - однако дальнейшее участие Штатов в шоу ограничивалось «моральной поддержкой».
Тем не менее, чилийский план провалился с треском. Ставить столь необходимую подпись было уже некому. Сеньор Гарсия Кальдерон, сидя фактически в плену, на роль подписанта не годился, и его «вице», адмирал Лисардо Монтеро тоже. Не столько даже потому, что был далеко не «голубем» (и не таких ломали), а по той причине, что чилийцы совершили грубую ошибку, позволив ему, пока вся описанная история раскручивалась, выехать на курорт в связи с открывшимся легочным кровотечением.
Собственно, даже не ошибка. Адмирал реально харкал кровью, чилийские врачи диагностировали туберкулез в последней стадии, от чего тогда не лечили, и бедолагу, по большому счету, отпустили из Магдалены умереть с комфортом. Вот только на курорте он так и не появился, а всплыл в категорически не признавшей оккупантов Арекипе, на границе с дружеской Боливией, и без всяких признаков болезни (ибо перестал пить отвар из какой-то андской травки). Зато мандатом от сеньора Гарсия Кальдерона на случай чрезвычайных обстоятельств.
Итак, на неоккупированных территориях оказалось сразу два президента, но разговаривать было не с кем. То есть, адмирал был готов общаться, однако ни о каких уступках и слышать не хотел, а Пьерола в своем высокогорье вообще отрицал существование чилийцев, как партнеров по чему угодно, кроме войны до победного для Перу конца. Иначе говоря, ситуация вырвалась из-под всякого контроля, - и добро бы дело было только в сеньоре Монтеро, никаких войск не имевшем, или в Пьероле, которого, в общем, не так сложно было добить.
Как оказалось, складывать оружие не собирается Перу. Практически в полном составе, от мала до велика. Настолько, что от немногих «продуктивно мыслящих» сеньоров, готовых прямо и откровенно сотрудничать с оккупантами, забрав детей, уходили жены, добрые католички, а церковь, от архиепископа до самого мелкого падре не принявшая оккупантов, их не осуждала. А если уж дамы вели себя так, что говорить о мужчинах?
Практически сразу после падения Лимы в сьерре, то есть, горных грядах, которые в Андах очень крутые и снежные, начали собираться отряды montoneros, в основном, из кадровых солдат, не захотевших расходиться по домам, но шли и добровольцы. Много. Без оружия, но очень желающие убивать интервентов. Не хватало только лидера, - однако свято место пусто не бывает, и появился полковник Андрес Касерес.
«Высокий, стройный, широкоплечий, с худощавым белым лицом, серыми глазами и шрамом на правом веке, длинными, густыми каштановыми волосами и толстыми бакенбардами a la austriaca. Бесстрашный, упорный, цепкий, не унывающий. Умеющий и повелевать, и подчиняться. Готовый биться за Перу с кем угодно: с чилийцами, с природой, с перуанскими политиками». Это мнение врагов. Как пишут о нем друзья, представляйте сами.
Вообще, конечно, сюжет для Дюма. Отца. Раненый под Мирафлорес, дон Андрес попал в плен, отказался дать слово чести больше не воевать, и был помещен под арест для отправки в Чили. Однако 5 апреля бежал из Лимы, ушел в горы с крошечным отрядом (несколько раненых солдат из больнички, где лежал сам), и через десять дней добрался до Аякучо, к президенту Пьероле, который тотчас произвел его в генералы, назначив командующим Ejercito de Centro (Армией «Центр»), а несколько позже военным министром.
И очень не прогадал. Всего за пару месяцев несколько сотен растерянных солдатиков «законного президента» превратились в регулярную армию, с единой формой, структурой, пристойным (спасибо Боливии), хотя и не лучшим вооружением, включая небольшой артиллерийский парк, - правда, почти без кавалерии, - неплохим штабом и командованием, в которое верили, потому что генерал Касерес был идеальным примером для подражания.
«Он легко выносил длительные марши по горам, хребтам, пустыням, оврагам и оврагам, а также лишения, не боясь голода. Он знал, как вдохновлять своих солдат и пробуждать их мужество, и вместе с тем, он прекрасно знал язык коренных народов, которые к нему шли», - это тоже пишет чилийский автор, воевавший с доном Андресом, и действительно: костяк в 2500-3000 регуляров очень быстро оброс индейскими ополченцами.
И вот ведь нюанс, поражавший и чилийцев, и лимских аристократов, и многих историков, прошлых и нынешних. Казалось бы, что за дело андским кечуа до творящегося в долинах? Ведь чилийцы, горами не интересовавшиеся, их не трогали, и ясно же, что при любом исходе событий они так и тянули бы свою лямку, как тянули ее и при Инках, и при вице-королях, и при независимости, от которой ничего не получили. И заставить их, забрить насильно, возможности не было. И платить было нечем. А тем не менее, шли. С копьями, пращами, каменными дубинками, как в эпоху Манко Капака. Сотнями, а если надо, и тысячами.
«Это по-настоящему удивляет, - пишет Мартин Виллануэва. – При изучении документов создается впечатление, что коренные жители гор видели в Касересе кого-то вроде Кондорканки или Пумакауа, хотя он был белым и ничего индейцам не обещал, кроме смерти в борьбе за Перу. Это сложно объяснить, как пытаются многие, только тем фактом, что он свободно владел их языками».
Это, действительно, сложно объяснить. Этого не мог понять до конца и сам дон Андрес. В замечательной монографии Уго Перейра Пласенсиа «Андрес Касерес в политическом, социальном и культурном понимании» пересказано воспоминание жены генерала, всегда бывшей с ним рядом, о разговоре, случившемся между ней и мужем после его встречи с очередной толпой пришедших в Аякучо индейцев.
«Глаза его были влажные. “Почему ты плачешь?” – спросила я. “Mamasita” – ответил он, - “потому что мне очень жаль этих бедных индейцев; они идут на смерть, и я не могу отговорить их. На все уговоры они отвечают “Мы - перуанцы”, на мои вопросы, зачем им это нужно, они отвечают так же, иных ответов у них нет, и у меня нет выбора, кроме как чем-то их научить, чтобы они хоть немного поняли, что такое современная война. Но ведь быстро не научишь, их будут убивать, как собак”. “Нет”, ответила я, “их не будут убивать, как собак, они будут умирать, как герои”. И мы плакали вместе».
Ведьмак
Короче говоря, к октябрю президент Пьерола имел настоящую армию, - но этой армии не нужен был президент Пьерола. Он строил какие-то политические планы, выступал с речами, а позиция montoneros была предельно проста: никаких договоров с Чили, пока землю Перу топчет хотя бы один чилийский сапог. Их надо просто убивать, и не надо лишних слов. Народ, в основном, был простой, и в этой горячей массе дон Николас, очень городской человек, пусть даже сто тысяч раз «перуанский Гамбетта» (очень лестное сравнение!), авторитета не имел. Его уважали за мужество, за патриотизм, но и только, во всем остальном считали пустым местом, и в конце концов, на исходе ноября попросили по-хорошему сдать пост.
От некоторых предложений, как известно, нельзя отказаться, и президент, огласив напоследок изящный манифест (дескать, пока был нужен, служил Отечеству так, а теперь буду этак), а затем убыл в Боливию. Но, к чести его, не ушел в обидку, а со всей свойственной ему энергией и при активной помощи президента Камперо занялся снабжением Сопротивления оружием, главой же государства командиры 28 ноября объявили генерала Касереса. Тот, однако, высокую честь отклонил, заявив, что двух глав на одну страну много, так что, раз уж сеньор Монтеро не намерен договариваться с оккупантами, следует подчиняться ему.
Приятно удивленный адмирал, конечно, оценил такой шаг по достоинству, назначил дона Андреса командующим Армией «Центр» и всячески поддерживал его материально. Приказов же, все прекрасно понимая, старался не отдавать, напротив, назначил еще и «исполнительным вице-президентом». То есть, по факту, соправителем, подразумевая, что генерал сам прекрасно знает, что делать, и прекрасно справится без ценных указаний. Вот, правда, сеньор Пьерола в Ла-Пасе, узнав о таком зигзаге, серьезно обиделся, и эту обиду затаил на всю жизнь, но об этом не тут, а у чилийцев возникала серьезная головная боль.
Действительно: разгромили регулярные армии двух стран, взяли столицу, выиграли все крупные сражения, - а покончить с полупартизанскими отрядами, да еще «дикарскими», которые оккупанты и армией-то считать не снисходили, чего уж проще? Ну да, горы, засады, «бандитам», бывает, везет, но если взяться за дело системно, они и месяца не продержатся. Так что, пока опять не появилась регулярная армия, при наличии которой победа уже не победа, надо спешить.
И взялись вплотную, но всю осень так ничего и не добились, и в декабре тоже, в связи с чем, пришлось, теряя лицо, просить Сантьяго увеличить корпус до 15, 5 тысяч бойцов плюс почти три тысячи, чтобы удержать север. Разумеется, Сантьяго не отказал, прислал требуемое, но выразил крайнее неудовольствие в связи с нежданными дополнительными расхода, СМИ язвили вовсю, и рассерженный как втыком из центра, так и едкими карикатурами, «последний вице-король» решил действовать наверняка, выделив на уничтожение войск Касереса аж две дивизии, более 3000 штыков и сабель.
В начале января 1882 года очень хорошо подготовленная «вторая экспедиция» стартовала. Однако с самого начала все пошло не по правилам. El Brujo de los Andes, - «Андский ведьмак», - как уже называли дона Андреса за умение быть везде и негде, если нужно, растворяясь с войсками в прозрачном водухе, сперва исчез бесследно, путая и мороча карателей, а потом, 5 февраля, атаковав, основательно потрепал и загнал в города. Карательные отряды попытались ходить в рейды, учинять массовые расстрелы в индейских деревнях, индейцы в ответ начали заживо расчленять пленных, и рейды прекратились: все знали, что маленькому чилийскому отряду за городской чертой земли есть разве что на полтора метра вглубь.
Ни о каком наступлении на Аякучо или еще на что-то теперь не приходилось и мечтать, как и о генеральном сражении. Мелкие отряды montoneros кусали и убегали, атакуя из засад в самых неудобных для защиты местах, на горных мостах и горных тропинках, устраивали мини-лавины, нанося небольшие по отдельности, но очень болезненные, если посчитать все вместе, потери, а 26 июня разбили довольно приличный отряд чилийцев в открытом бою при Санграра.
Но и это оказалось увертюрой: 9 июля парни Касереса уничтожили гарнизон городка Консепсьон, выкурив уцелевших и запершихся в церкви дымом (те, несмотря на крики «Чилийцы не сдаются!», в итоге, все же сдались), и в тот же день почти поголовно были вырезаны гарнизоны городков Маркавайя и Пукара, после чего оккупанты предпочли вообще уйти из мелких населенных пунктов.
Эта серия побед, пусть даже небольших, сугубо местного значения, значила для Резистанса очень многое. Оказалось, что чилийцев можно и напугать, и гнать, и побеждать, более того, стало понятно, как это делать. Многократно окрепла вера в себя, возникло ощущение многих отрядов, как единого целого, появился лидер, которому безоговорочно верили. Замелькали и другие: на севере очень удачно действовал другой генерал, Мигель Иглесиас.
В скобках. Очень богатый помещик, в свое время служивший в армии, потом ушел в отставку, занялся хозяйством, но когда грянула война, на свои деньги, из своих арендаторов создал и обучил дивизию в 3000 штыков, помог старому другу Пьероле взять власть в Лиме, стал военным министром, готовил столицу к обороне, исключительно отважно и компетентно сражался.
Раненый при Чоррильос, попал в плен, где, в отличие от Касереса, дал слово чести не воевать, и был отпущен, однако в начале 1882 года явился к адмиралу Монтеро и был назначен командующим Армии «Север». В родной Катамарке, где его слово исстари было законом, создал соединение в тысячу штыков и 13 июля одержал небольшую, но яркую победу при Сан-Пабло, не имевшую, правда, каких-то последствий, потому что враг подтянул подкрепления и развить успех не получилось.
Тем не менее, еще полтора месяца генерал Иглесиас удачно продолжал малую войну, а 31 августа 1882 года внезапно опубликовал манифест, - Grito de Montana («Клич с гор»), - объявив, что пора принять реальность: война проиграна. Проиграна по вине самих перуанцев, занимашихся чем угодно, но не подготовкой к войне, и надо договариваться с врагом, пока тот не уничтожил Перу. Пусть даже ценой отказа от части родной земли, ибо иначе чилийцы не уйдут.
А поскольку никто, кроме него, генерала Иглесиаса, не смеет взглянуть горькой правде в глаза, он, командующий Армией «Север», выходит из подчинения адмиралу Монтеро, которого лично высоко ценит, отказывается от всех контактов с сеньором Пьеролой, которого лично продолжает уважать, как доброго друга и патриота, и намерен начинать переговоры с оккупационными властями. Если, конечно, народ поддержит…
Продолжение следует.