Мастерский уход России из Сирии. The National Interest, США
Москва вмешалась в конфликт и вышла из него — и все за пять месяцев
Неожиданное заявление Владимира Путина о выводе большей части российских войск из Сирии вызовет немало предположений и догадок о его истинных мотивах. Достигли ли российские военные своих стратегических целей, как утверждается в заявлении? Конечно, Россия своими авиаударами и материальной помощью сумела стабилизировать режим Асада, который сейчас близок к тому, чтобы нанести решающий удар по повстанческим группировкам в городе Алеппо. Тем не менее, есть и другие объяснения по поводу путинского решения об уходе. Расходы на интервенцию высоки, внутри страны усиливается недовольство в связи с падением цен на энергоресурсы, есть другие международные проблемы, требующие внимания Путина, такие, например, как сохраняющиеся санкции из-за российских действий на Украине.
Но вопросы о путинских мотивах вывода российских войск затмевают собой более интересную подробность о стратегическом развороте России на Ближнем Востоке. Как может Россия искусно выйти из ближневосточного конфликта в отличие от США, чьи последние интервенции на Ближнем Востоке, скажем, в Ираке, сделали уход в конечном счете невозможным? Есть несколько факторов, позволивших Путину безнаказанно осуществить вмешательство в Сирии, а затем точно так же прекратить это вмешательство.
Американским и западным обозревателям не мешает задуматься о причинах, по которым Путин смог провозгласить победу в Сирии, так как эти причины одновременно покажут, почему этого никогда не смогут сделать Соединенные Штаты со своими союзниками. Путинская интервенция была решительной, ей не очень мешало общественное мнение, у нее были ограниченные цели, русские придерживались этих целей, и там не было тяжелого багажа гуманитарного идеализма, мешающего легкому и простому уходу. В отличие от России, западные страны реагировали на насилие в Сирии нерешительными и вялыми действиями, которые свидетельствуют о том, что общество было настроено резко против прямого вмешательства. Кроме того, у них возникали весьма противоречивые мысли о том, как наилучшим образом сохранить жизнь мирному населению в ближайшей и долгосрочной перспективе.
Многие причины, по которым Путин сумел быстро вмешаться, а затем уйти из Сирии, связаны с авторитарным характером его власти. Это значит, что Соединенные Штаты и их союзники не могут предпринимать такие действия, и что они для них в любом случае нежелательны. Тем не менее, наблюдая за тем, насколько быстро Россия сняла с себя военную ответственность за ситуацию в Сирии, легко понять, почему американские руководители могут втайне завидовать той власти и влиянию, которыми пользуются их российские коллеги. Пока президент Обама и прочие руководители в США вели мучительную борьбу по вопросу о том, надо ли вмешиваться, и как это делать, русские вмешались в конфликт и вышли из него — и все за пять месяцев. Это мгновение по сравнению с той медлительностью, какой в своей деятельности отличается зашедший в тупик американский конгресс. Далее, хотя вначале в российском обществе звучали голоса против военного вмешательства в Сирии, Путин с легкостью смог их проигнорировать и даже усилить общественную поддержку интервенции.
России также удалось поставить ограниченные цели в ходе этой интервенции и придерживаться их на всем ее протяжении. Это стабилизация режима Асада и усиление сирийских и российских переговорных позиций при решении вопроса о прекращении огня. Соединенным Штатам трудно, а то и невозможно придерживаться таких ограниченных целей (это показало вторжение в Ирак и Афганистан) из-за той мессианской роли, которую отводит себе эта страна, а также из-за преобладания американской силы и мощи, благодаря чему издержки от долговременных интервенций сокращаются. Даже что касается тех немногих случаев, когда США воздержались от участия в злополучных кампаниях по государственному строительству с применением силы, скажем, в Ливии в 2011 году, высокопоставленные руководители до сих скорбят об утраченных возможностях для осуществления преобразований и перемен, и обвиняют американских союзников в том, что они их упустили.
И наконец, еще один мотив в пользу осуществления вооруженного государственного строительства, особенно для либеральных демократических государств, это вполне обоснованное желание расширить гуманитарные нормы и защитить индивидуальные свободы от посягательств хищных режимов и прочих злокозненных сил. Такое желание может послужить стимулом для практических действий (оно стало частью логического обоснования для вмешательства США в Афганистане и Ираке), но может и помешать быстрому уходу, поскольку хаос, который возникает после военной интервенции, почти всегда опаснее того состояния дел, которое существует до вмешательства. Такие страны, как Россия, не очень обеспокоенные возможностью разрушения государств, не чувствуют себя обязанными покупать (говоря словами Колина Пауэлла) безопасность для гражданского населения после окончания боевых действий (покупать в буквальном и переносном смысле).
Поскольку возможность выхода из военных конфликтов типа сирийского как минимум отчасти зависит от авторитарного характера власти страны-интервента, Соединенные Штаты не в состоянии пойти на такой шаг, не отказавшись от своих либеральных идеалов. Следовательно, действия России в Сирии в очередной раз показывают, что основной стратегической целью для США прежде всего должно стать недопущение подобных военных интервенций, так как либеральный характер этого государства исключает его быстрый и легкий уход. Далее, время еще может показать, что уйти из Сирии Путину будет намного труднее, чем кажется сегодня. В таком случае его предполагаемая «победа» обернется явным поражением.
Российская интервенция несомненно показала, что эта страна способна демонстрировать свою силу и применять ее на большом удалении. Но незначительный рост ее престижа явно перевешивается существенными расходами на технику, личный состав и прочее, а также тем, что в будущем против Москвы могут быть предприняты международные правовые действия. Соединенные Штаты прекрасно знают, что одно дело — объявить победу, и совершенно другое — добиться ее в полной мере на практике.
Александр Кирс, The National Interest, США
Перевод – ИноСМИ
