«Пора вернуть эту землю себе». Историк и писатель Павел Гнилорыбов — об идентичности русского севера и юга и о том, как спасти города от депрессии
«Тотальный улучшайзинг»
— Есть впечатление, что в последнее время и со стороны чиновников, и со стороны активистов, жителей разных городов есть движение навстречу друг к другу, чтобы больше появлялось общественных мест, площадок, парков. Какие у тебя есть наблюдения, и заметил ли ты эту тенденцию к улучшению?
— Современное благоустройство в России — это неплохая тенденция. Каждый год по нацпроекту «Формирование комфортной городской среды» открывается несколько тысяч пространств, и навскидку несколько сотен из них неплохие. То есть те, которые можно взять в будущее. Почему заигрывают с благоустройством — это самый простой способ показать изменения как таковые. Никто не будет спорить с тем, что если была лужа и на ее месте появилась плитка, площадка для выгула собак, даже парковка — это уже что-то. На месте пустоты возникает благоустройство.
Понятно, при этом совершенно никто не занимается и не считает процент износа сетей, коммуникаций и так далее, а он в России запредельный.
Я видел в России десятки примеров, когда новенькая площадь с огромным количеством ажурного дерева заканчивается, потому что банально прорвало трубу 1963–1968 годов. И все это модное благоустройство отправляется в трубу, и нужно заново все переделывать.
После пяти-шести лет наблюдения за благоустройством по всей России я стал немножко консерватором. Мне нравятся брежневские пространства, как в Сыктывкаре, заделы под набережные. Мне кажется, лучше их постепенно улучшать точечными интервенциями, нежели с нуля заниматься каким-то большим распильным проектом. Но, с другой стороны, все отличается очень сильно от региона к региону.
Конечно, тотальный улучшайзинг и благоустройство не решают социальные проблемы. У чиновников очень часто есть магическое мышление: «Мы сейчас откроем пешеходную улицу, и у нас моментально появятся 500 рабочих мест, бизнес придет» и так далее. Но все наоборот: только после появления малого бизнеса, после появления сообщества нормальных независимых граждан возникает спрос на комфортную среду. А у нас гора рожает мышь, а не наоборот. То есть мы вам зафигачим пространство, а потом будем смотреть, какая там рожь взойдет. Получается очень плохо.
Недоступные города
— Ты много путешествовал по стране — где за МКАД лучше всего обстоят дела с доступной средой? У кого-то получилось?
— Пока, к сожалению, ни один из российских регионов целиком не продвинулся в создании доступной среды для маломобильных граждан. Очень часто это просто принесение жертвы Богу маломобильности. Вот есть в городе одна-единственная набережная — там постелют желтую тактильную плитку. Либо есть какой-то очень важный переход — и там установят светофор, который действительно будет помогать либо слепым, либо слабослышащим людям. А такого, чтобы во всем городе это было магистральной линией, от Якутска до Калининграда, пока в России примеров можно привести очень мало. Скорее, это отдельные островки и территории, к которым есть повышенное внимание. Даже в Москве, где проходят знаменитые забеги на инвалидных колясках, собянинское благоустройство не выдерживает строгих критериев.
Люди, которые проектируют сейчас в России мобильную среду, никак не взаимодействуют с потенциальными пользователями, с маломобильными гражданами. И очень часто мы видим фотографии, когда построили каскад лестниц возле пешеходного перехода, надземного, подземного, какой-нибудь библиотеки, театра. Воспользовался ли хоть один инвалид этим?
Нет, чаще всего подъемники, которые есть на станциях метро, на стадионах, иногда даже в подземных переходах, не функционируют. Так что, к сожалению, у нас пока человек действительно заперт в пределах своей квартиры или, если у него есть пандус, может хоть как-то развлечь себя в ближайшем парке. Пока это исключительно имиджевая вещь для красивых буклетиков.
Никакой доступной среды для инвалидов нет. Могут быть загородные территории, какой-нибудь парк-отель, где владелец действительно это понимает. Но это, извините, «рыночек порешал» — сюда приезжают люди отдохнуть, и их потребности идут впереди. Очень многие национальные парки делают для инвалидов неплохие экологические тропы — человек на коляске вполне может этим воспользоваться и насладиться природными красотами. Но, опять же, это отдельные ростки, которые пока в единую картину не сложились.
Дровишки для фантазии
— Ты впервые в Сыктывкаре, какое у тебя сложилось впечатление о городе? Интересен твой профессиональный взгляд.
— Я очень осторожно открываю для себя север. Российский север сложный, интересный, осваивался давно, поэтому на каждом километре здесь ждут открытия. Я и по рождению, и по духу человек южный, донской, и сначала относился к северу с некоторым недоверием. Но потом я, что называется, сравнил две колбы с водой, и оказалось, что базовые ценности одни и те же. Это воля, это сильные низовые гражданские демократические институты, если говорить исторически, это практически полное отсутствие крепостного права. И поэтому в последние несколько лет север мне очень нравится. Во время отпуска я в основном отправляюсь как раз в края Архангельские, Вологодские, Карельские, и рад потихоньку приоткрыть для себя Коми.
Сыктывкар спасает его дореволюционная подоснова, она наслаивается на очень хорошую советскую. И получается, что сюда можно специально прилететь не для того, чтобы потом туризмом по Республике Коми заниматься.
Во многих случаях столица республики просто служит прыжком для дальнейшего погружения, как это часто происходит с Петрозаводском, с Чебоксарами. Сыктывкар — хороший и самодостаточный город, который имеет завидное количество культурных, научных учреждений для своих 250 с небольшим тысяч жителей.
Мне здесь нравится, потому что есть связь с рекой, река здесь раскрывается очень хорошо. Сейчас абсолютно все российские города бредят набережными, не советскими, не брежневскими, а новыми. Все хотят создавать два-три каскада набережных и хотелось бы, чтобы Сыктывкар тоже немножко в этом направлении продвинулся и побольше раскрыл свой потенциал.
— Есть ли в Сыктывкаре своя идентичность, увидел ли ты ее?
— На улицах довольно много исторической информации, огромные щиты с изображением Сыктывкара позволяют понять пространственную структуру города, как он рос. Если не говорить о шрифтах, других эстетических вещах, в принципе, для среднего туриста, чтобы он приехал и за два-три часа все это обошел — абсолютно достаточно, начальный задел есть.
Традиционно используются узоры, они здесь везде — на гаражах, на торцах зданий. Хочется больше, хочется разнообразнее, потому что коми орнамент — богатый. Это очень сочно, очень самобытно и очень красочно. Больше северной темы! Не нужно бояться быть севером, сейчас север — это круто. Даже условная Мурманская область, где смотреть в разы меньше, ставит в заголовке «На севере жить», у губернатора Чибиса это любимая поговорка.
Вообще, в Коми себя чувствуешь, как на европейском севере, только, действительно, с национальным классным колоритом. Здесь у меня сознание полностью отрывается от Москвы: не пути, которые ведут к Москве, а пути, которые ведут к Архангельску, к Вологде, дальше к Новгороду, к Вятке, и все это завязывается в огромное количество логистических, исторических маршрутов. Круто. Здесь фантазия начинает подтапливаться дровишками.
Про деревянные уездные центры
— На «7х7» выходит много материалов о том, как в городах сносят исторические деревянные дома. Что, по твоему мнению, можно изменить? И что может помочь сохранить историю — тренд на дорогое деревянное историческое жилье?
— Я могу сказать точно: среди ста тысяч высших семей России, обладателей весьма больших кошельков, уже есть запрос на традиционную российскую архитектуру, архитектуру народов, которые нашу страну населяют. В 1990-е, 2000-е строили цыганские замки, потом появился запрос на скандинавский минимализм, а сейчас вновь пытаются возродить теремочный стиль. Но это можно сделать без лубка, без клюквы, совершенно нормально. Есть люди, которые работают с деревом, их становится все больше. В Подмосковье недавно открыли первый многоэтажный деревянный бизнес-центр.
Какие здесь есть тормоза? Первый — наше законодательство. Любой пожарный, любой Госпожнадзор, который придет, найдет какую-нибудь норму 1967-го, 1972-го года, которая касается пропитки, и закроет все к чертям собачьим. Очень часто это держится просто на личной договоренности с каким-то конкретным чиновником.
Второе — это подорожание древесины и всех сопутствующих материалов.
Строить будут избранные, строить будут не массово. То есть появятся хорошие архитектурные проекты, они будут выигрывать нишевые премии, но это останется вырванным зубом. Это не станет городской средой, той самой малоэтажной Америкой, которая состоит из этих новых деревянных домов.
Это что касается возведения непосредственно нового и моды на дерево.
Что касается сохранения старого дерева — это самое печальное, что случилось с российским наследием в 2000-е годы и дальше. Это абсолютно путинская история, которую не спихнешь на советскую власть. Именно в 1990-е, 2000-е и 2010-е мы массово лишились губернских уездных деревянных центров — они горели, они уступали место человейникам, муравейникам, железобетону и продукции домостроительных комбинатов. К сожалению, пока в России такой уродливый ненормально капиталистический рынок застройщиков, пока они лоббируют бесконечные бетонные квадратные метры и студии в 14, 16 и 20 квадратов — мало что, к сожалению, изменится. Кроме того, у нас оборвалась историческая преемственность. У каждого, конечно, есть какие-то теплые воспоминания о бабушке, деревне, парном молоке и так далее, но у людей, скажем, 2003-го, 2004-го годов рождения нет этих воспоминаний. Поколение сломалось абсолютно.
Моя любимая быль на эту тему: левак спорит с праваком о формах расселения, а потом они расходятся по своим хрущевкам и брежневкам. Потому что, за редким исключением, иного формата расселения в России не дано. Индивидуальный дом — это независимость, это собственность. И поэтому государство не будет поддерживать этот тренд и будет делать все, чтобы он тормозился ценой проекта архитектора, ценой коммуникаций.
Переупаковка
— У тебя есть личный топ городов России?
— Конечно, у любого человека, наверное, есть топ городов, которые он лелеет, оберегает, где ему легко, хорошо. Первый город для меня — это Таганрог. Потому что Одесса, к сожалению, не всегда и не всем сейчас доступна. Для меня Таганрог — это Южный Петербург, классный город на море, но в тоже время не на таком бойком море, как Черное. Это город, который построен стараниями греков, французов, итальянцев, донских казаков. Это город, где Джузеппе Гарибальди поклялся объединить Италию и начал рисорджименто [национально-освободительное движение итальянского народа]. Для меня каждый раз объяснять итальянцам, что их современная история началась в Таганроге, — отдельное удовольствие.
Второй город — это, наверное, Невьянск, мне очень нравится эта наша Пизанская, недопадающая Демидовская башня на Урале. Вообще, сам Урал, опорный край державы, я очень люблю. И третий город — это Бузулук в Оренбургской области. Там огромное количество деревянного сочного модерна, который научились сохранять.
— В России есть города с туристическим потенциалом, который не используется в достаточной мере, например: Смоленск, Вязьма, Брянск. Что с этим можно сделать, как развить туризм и побудить жителей, чиновников уважать историю и раскрывать ее?
— Русский турист очень консервативен. Если мы посмотрим на туристический поток 2020-го года, то 70% из тех, кого экономика России называет туристами, отправились на Черноморское побережье и в кавказские Минеральные Воды. Но все-таки за пандемийное время и даже чуть раньше некоторые регионы начали себя совершенно по-иному позиционировать. Вот такой новой Грузией, когда дешевая гостеприимная хлебосольная Грузия временно закрылась, оказался Дагестан. В Дагестане перебывали практически все. По крайней мере, если судить по ленте Instagram. Очень неплохо все продвигается в нацреспубликах — Башкирия очень сильно рванула, потому что там есть и прелесть гор, и реки, и долины, и все, что нужно. Очень многие люди рванули на Урал сплавляться по Чусовой.
Надо просто быть пробивными, никакого волшебного эликсира, рецепта не существует. И самое главное — город может быть в каком угодно полуразрушенном состоянии.
Вот, казалось бы, Тверская область, в которой 80% памятников — это некондиция, их состояние близко к аварийному, но она как-то развивает туризм за счет великолепного Торжка, за счет переосмысления себя. Все начинается с того, что люди собрались и провели мозговой штурм на тему «Кто мы, куда мы идем, что мы хотим людям показать и о чем рассказать». Потому что, к сожалению, 90% нашего туризма до сих пор — это «Золотое кольцо» и что-то вокруг. Нужно раскручивать новых писателей, нужно делать новые места силы. Елец сейчас очень неплохо растет за счет близости с Куликовским полем.
Переупаковать туристический продукт восприятия города можно очень быстро. Нужно, чтобы власть не мешала, а желательно помогала. И самое, пожалуй, главное — нужна преемственность и институциональность. Потому что очень часто есть какой-нибудь талантливый мальчик, он умеет гранты выигрывать, говорит хорошо, выступает, презентует свой город. Мальчик уезжает, и в городе все процессы замирают, рушится туристическая навигация, которую мальчик сделал в 2013-м году, потихоньку музейные фонды зарастают паутиной.
— У вашего проекта «Архитектурные излишества» вышла книга «Как полюбить Москву». Есть у вас универсальная инструкция, как человеку полюбить свой город, если это не Петербург, не Москва, не Казань?
— На эту тему есть простейшая и универсальнейшая инструкция. Когда ты живешь в небольшом городе, когда тебе 20 с небольшим, даже 30, 40, 50 с небольшим — очень легко сделать краеведческую, волонтерскую вещь, которая будет граничить с гражданственностью, с новыми открытиями.
Начинается с того, что есть человек, который понимает в социальных сетях, есть человек, который разбирается в архитектуре, и есть человек, который знает, где добывать контент, какие архивы смотреть, какие периодические издания копать. Иногда эти несколько людей объединяются в одном лице, к нему присоединяется человек, который умеет не криво фотографировать на смартфон. И в современной России уже много примеров такого сработничества именно краеведов не на зарплате, которые просто завели Instagram на 20–30 тысяч подписчиков, он со временем стал популярным и музейщики им всячески помогают. Потому что на низовом уровне никто не ругается.
Это нормально в России работает. Так что я советую этим заниматься.
Самое главное — посмотреть на свой город новыми глазами, потому что, уверяю вас, 95% жителей не смотрит наверх и не помнит, что там какая-то мозаика, или интересная советская надпись, или амурчики с кариатидами.
Они будут город познавать, постигать с нуля. Очень много всего можно построить вокруг конкретного объекта.
И это очень быстро приводит к коллаборациям, потому что властям на таком уровне выгодно поддерживать, немножко посветиться с флагом «Единой России» или с флагом чего-то еще. Очень часто власть даже и возглавляет такие процессы. То есть можно совершенно по-гребенщиковски воскликнуть «Пора вернуть эту землю себе!» Но этот лозунг по нынешним временам опасный, поэтому такие краеведческие движухи проходят под совершенно другими знаменами. Но они тоже ведут к конкретному результату — территория становится менее депрессивной.