Филипп Разенков: «Хочу, чтобы оперный театр стал частью жизни людей»
Разговор с главным режиссером Удмуртского оперного театра
Как хорошо, что у великих тоже бывают юбилеи! Они становятся не только отличным «информационным поводом», но порой ведут к значимым переменам. В этом году одним из самых главных юбилеев стало 175-летие со дня рождения Петра Ильича Чайковского. К этой дате был приурочен знаменитый Конкурс имени Чайковского, театры обогатились постановками опер и балетов композитора, а концертная жизнь – оригинальными или как минимум пафосными проектами «на тему». Клинский музей организовал Международный музыкальный фестиваль, среди участников которого оказался Венский филармонический оркестр во главе с маэстро Рикардо Мути. Не осталась в стороне от общего праздника и Удмуртия, где находится родина композитора. Здесь, пожалуй, произошли самые значительные перемены к лучшему, ибо вместе с указом президента о праздновании юбилея были выделены столь необходимые денежные средства. Грандиозные реставрационные работы прошли в доме-музее Чайковского в Воткинске, где родился композитор. В Ижевске и Воткинске чередой выступали именитые гости во главе с Гергиевым и Мацуевым. Театр оперы и балета получил средства на постановки балета «Лебединое озеро» и оперы «Евгений Онегин», в здании завершилась большая реконструкция, и, что важно, театр родины Чайковского теперь получил имя своего великого земляка. Ура юбилеям!
* * *
Итак, знакомьтесь: Государственный театр оперы и балета Удмуртской Республики им. П.И. Чайковского. В этом ранге – совсем молодой, официально статус театра оперы и балета получен им в 1993 году, до того был музыкально-драматическим. Однако большие оперы и балеты здесь появились еще в 80-е годы. В 2013 году главным режиссером театра стал выпускник мастерской Дмитрия Бертмана в ГИТИСе Филипп Разенков. Юбилейный год помог ему выступить с «программным заявлением» – поставить оперу «Евгений Онегин», где оказались вполне ясно обозначены художественные, эстетические и даже этические позиции режиссера.
Что думает режиссер о бытовании оперного театра в регионе, до сей поры в оперных победах не замеченном? Как заставить зрителей любить оперу или хотя бы интересоваться ею? Почему успешный выпускник столичного вуза и лауреат режиссерского конкурса «Нано-опера» выбрал именно этот город и этот театр, предпочтя статусу «свободного художника» статус «главного режиссера». Слово Филиппу Разенкову.
Почему Ижевск?
— Ижевский театр начался для меня с 7 лет. До этого были Челябинск и Петрозаводск. Сколько себя помню, театр был всегда рядом, и я был всегда в театре. Я родился в музыкантской, дирижерской семье. Отец – Сергей Разенков – работал как раз в Челябинске, потом – главным дирижером в Петрозаводске. Как бывает в таких случаях, с пяти лет я был отдан в музыкальную школу. И в Ижевск папа приехал главным дирижером театра, мама стала главным хормейстером. Это были первые годы работы удмуртского театра в статусе «театра оперы и балета». Честно говоря, тогда наблюдать за оркестровой ямой и папой за пультом мне было гораздо интереснее, чем смотреть на сцену. Не потому что мне не нравились спектакли, а просто потому, что дирижировал отец. Здесь я услышал впервые «Пиковую даму», « Кармен», «Тоску», «Алеко». Мы с младшим братом потом разыгрывали дома какие-то представления «на тему», распевали мелодии из опер. Я поступил здесь, в Ижевске, в училище на дирижерско-хоровое отделение. Тогда во мне проснулась тяга к актерству, или может быть, просто к сцене – амбиции, свойственные молодому человеку. Естественно тянуло к чему-то яркому, протестному. Были и игра в рок-группе, и какие-то флэш-мобы на улицах Ижевска. Одним словом то, что пугает родителей подростков, а самих подростков вполне вдохновляет. И даже в какой-то момент начал задумываться об актерском факультете. В конце концов понял, что мне нужны одновременно и сцена, и музыка, причем именно классическая музыка. Мой отец к этому времени уже работал в Якутске, тоже в оперном театре (вместе со спектаклем Якутского оперного театра стал номинантом премии «Золотая маска» за свою дирижерскую работу). Однако, отец старался по возможности больше со мной общаться. Папу, кстати, всегда тянуло к режиссуре, он даже предпринимал опыты постановок как режиссер и дирижер одновременно. Так что он понимал мои устремления. Именно он и посоветовал мне поступать в ГИТИС на факультет музыкального театра, чтобы учиться режиссуре. Я только понимал, что ГИТИС – это как МГУ или Московская консерватория – нечто главное и единственное в своем роде. Папа сказал, что курс набирает Дмитрий Бертман, и поведал мне о наиболее значительных режиссерских именах в России. Письменная работа на вступительных экзаменах была о «Борисе Годунове» - моей любимой опере. Думаю, что наибольшее количество очков при поступлении дала мне музыкальная подготовка.
Оперная и театральная жизнь Москвы была, вместе с уроками нашего Мастера, настоящей и очень важной школой. Уже первый визит в театр «Геликон-опера» был для меня потрясением, шоком в хорошем смысле слова. Я даже представить себе не мог, что оперный театр может быть таким. Потом я устроился артистом миманса в Музыкальный театр имени Станиславского и как раз попал на постановку «Евгения Онегина». Пришел туда не ради пребывания на сцене, но ради возможности понять, как живет театр, как работает режиссер, как идут репетиции, как вообще функционирует театральная машина. Конечно, было активное увлечение спектаклями Дмитрия Чернякова. Вообще, была бурлящая жизнь. Для меня многое оказывалось в новинку. Тогда мы считали, что чем эпатажнее спектакль, тем лучше. Мы проходили, как и положено, путь от эйфории до полных разочарований. Думали, что мы уже что-то можем, хотя на самом деле были совершенно неумехами. Со временем стала включаться голова, и мы осознали, что вокруг нас большой профессиональный мир с огромной конкуренцией, и мы в нем еще даже не находимся. По-настоящему это понимание пришло только к окончанию вуза.
Окончил ГИТИС в 2011 году, поставил спектакль в Сыктывкаре – это было «Черное домино» Обера. Участвовал в проекте «Носферату», который выпускал в Перми Теодорос Терзопулос. После первой «Нано-оперы» получил стажировку в Большом театре Варшавы и участвовал в выпуске оперы Кшиштофа Пендерецкого «Дьяволы из Лудена», еще был театр Северной Осетии. Когда позвали в Ижевск, понял, что у меня появилась возможность не просто приехать работать в какой-то город и какой-то театр, но вернуться туда, где все начиналось, в театр, где мой отец десяток лет был главным дирижером. К тому же в город, где меня многие знали.
Начать сначала
— Мой приход в театр главным режиссером совпал с довольно сложным периодом – реконструкцией. Мы имели свою репетиционную базу, свои мастерские: все это по-прежнему работало в здании театра, но почти два года у нас не было сцены. Чаще всего мы играли не спектакли, а делали концертные программы, какие-то проекты… Очень важным в этот период было то, что я узнал республику, ее многочисленные маленькие города и села, где наши программы слушали и смотрели с чаще всего удивительным для меня внимание и откликом. Потом эти люди оказались в зрительном зале нашего театра. Я был очень рад увидеть наших зрителей «разъездного» периода на премьере «Евгения Онегина», когда мы, наконец, обрели сцену. Тогда я начал понимать, что прежде, чем совершать революции, надо очень хорошо изучить театр. Ты вдруг начинаешь понимать, что многое уже есть или давно было. Я говорю не о конкретном нашем театре, но об оперном театре вообще. Уходит стремление непременно сразу сделать революцию, приходит понимание, что прежде ты должен во многом сам разобраться. Нужно обладать и мастерством, и большим опытом. Сейчас у меня сформировался свой взгляд на театр, и я постепенно пытаюсь этот взгляд воплотить в реальность. Пожалуй, мой нынешний опыт тем интересен, что я имею возможность многое начать с начала, с белого листа.
Идеально, если у тебя есть команда единомышленников. Говорить о целиком создавшейся команде, пожалуй, пока рано, но есть люди, на которых я могу опереться. Есть наш главный художник Владислав Анисенков, с которым мы уже сделали три спектакля. Его решение сценического пространства всегда рождается из той идеи, которую мы вместе задумываем. Мне не раз везло в работе с художниками. И Владислав Анисенков, и Эрнст Гейдебрехт, с которым мы работали в Уфе над постановкой «Орлеанской девы», - опытные большие мастера, и я в работе с ними всякий раз держу экзамен. Мне кажется это важным.
Я обязал молодых артистов хора заниматься актерским тренингом: пластические задания, этюды. И молодежь в хоре очень быстро стала прогрессировать. А на занятия стали приходить даже более взрослые артисты. Без этих тренингов у нас не получился бы «Греминский бал» в «Онегине», где у хора совсем не бытовой пластический и мизансценический рисунок. Подобные тренинги необходимы и солистам. С другой стороны, я понимаю, что старшее поколение артистов много знает и многое умеет, и я должен использовать их знания и умения в спектаклях. Может быть, ставить задачи, которые им кажутся сложными или даже странными, но выполнение этих задач поднимает и артиста и спектакль.
В ближайших наших планах сделать «Зимний путь» Шуберта с молодыми артистами – не на сцене, а в фойе, в непривычном пространстве. И очень хочется поставить современную оперу, написанную молодым композитором специально для нас. Это тоже одна из насущных и близких задач. И это в работе.
В труппе театра много артистов, прекрасно владеющих жанром музыкальной комедии. У многих из них уже давно есть желание сделать «Свадьбу в Малиновке». Господи! Какая «Свадьба в Малиновке», подумал я, услышав это название. Но… А, если это поставить, как анекдот, немножко в жанре абсурда… Мы вынуждены быть многожанровыми, но это мне даже нравится.
Вступить в диалог со зрителями
— У нас есть спектакли, которые живут по многу лет. Они во многом устарели, обветшали. Это естественный износ, и он неизбежен, если ничего не делать, не впускать новую кровь. Я понимаю, что должен постепенно менять репертуар, причем уверен, что репертуар этот должен быть многожанровым и разнообразным. Не для того, чтобы идти на поводу у публики, но для того, чтобы вызывать интерес. Я уверен, что большая часть публики ждет от театра удивления, чего-то необычного. В Ижевске же много вузов, много молодежи. У нас есть Русский драматический театр, который очень интересно работает, туда активно ходит молодежь. Потенциал нашей публики на самом деле очень большой и нераскрытый. Для меня важно публику уважать. Иногда, когда ты идешь на умышленный эпатаж, ты проявляешь высокомерие по отношению к публике. Мне хочется, чтобы мой спектакль все-таки понравился. И не для того, чтобы понравился я, но чтобы понравился театр. Я сторонник диалога с публикой, но и воспитания ее. Уверен, что, если ты хорошо делаешь свое дело, то ты можешь убедить публику в своей правоте, и она поверит, что Татьяна вовсе не обязана писать письмо за столом и в кровати, а может это делать в другой, непривычной, казалось бы, мизансцене. Но все должно быть органично внутри эстетики спектакля. Постепенно ты можешь убедить зрителей и артистов практически в любой своей идее.
Главный режиссер
— И еще мне нравится, что здесь не только огромное поле для творчества, но и для того, что должен делать руководитель: продумывать пиар театра, находить партнеров театра, создавать его новый облик. Может быть, путь приглашенного режиссера был бы комфортнее и легче. Я – человек мягкий по своей природе, и мне сейчас нередко приходится переступать через себя, принимая то или иное решение. Ведь эти решения касаются не только моего спектакля, но жизни целого театра, судьбы других людей. И я сейчас на практике очень многому учусь.
Вот прошел традиционный фестиваль «На Родине Чайковского». Обычно все было сосредоточено вокруг филармонии, а в этом году в честь юбилейной даты в фестивале участвовал и театр. И я увидел, как это важно было для нас. Мы получили прессу, о нас говорили, значит, я должен думать, как это продолжить для того, чтобы люди хотели приходить в это белое здание на главной площади Ижевска, чтобы оперный театр стал частью их жизни.
* * *
Программное высказывание молодого главного режиссера театра Филиппа Разенкова оказалось абсолютно ясным. Его «Евгений Онегин» – спектакль внятного решения и точно выстроенной формы. От поэтических грез – к печальной реальности. От широких, разряженных мизансцен в солнечно-белой первой картине через суету ларинского бала к финалу сценическое пространство будто становится все меньше и теснее. И в знаменитой заключительной сцене, где нет никого, кроме Татьяны и Онегина, герои оказываются словно в безвоздушном замкнутом пространстве. Но это замкнутое пространство не даст им близости, напротив – сделает их чужими, потому что и само оно им враждебно.
Точно простроенное сценическое существование героев, ловко и музыкально придуманные смены картин, постоянно цепляющие ваше внимание, как бы случайные, детали придают спектаклю необходимую динамику. Течение музыки нигде не прерывается, возникает история, рассказанная на одном дыхании. Удивительным образом артисты, которых часто так и тянет традиционно петь лицом в зал, не теряют действенной связи друг с другом, и дуэты не превращаются в одновременно спетые соло, а остаются именно дуэтами.
Спектаклю еще предстоит найти музыкальное решение, созвучное сценическому. Фраза может показаться странной, но именно так: режиссер в этом спектакле оказался музыкальнее, чем дирижер. Интонационное решение партий сегодня лишь намечено, а исполнение оркестровой партитуры существует только на уровне весьма скромного аккомпанемента, чего в «Евгении Онегине», да и в любой другой великой опере просто не может быть.
Но вот что главное: этот спектакль – тот самый фундамент, краеугольный камень, на котором можно и нужно строить новый современный интересный театр. Театр на родине Чайковского. Важно не упустить того, что так обнадеживающе начинается.