Павел Манылов дебютировал английским романом о российской провинции

Если определять самое отрадное явление современного отечественного литературного процесса, то им будут яркие литературные дебюты. Литература ведь существует, «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».

АННА БЕРСЕНЕВА, писатель То есть Тургенев и Булгаков, да и Диккенс с Томасом Манном остаются необходимыми русскому читателю лишь до тех пор, пока русские писатели существуют и в современности. Таков уж подмеченный Пушкиным закон, каким бы странным он ни казался. Роман Павла Манылова «Папа» (ЛитРес. 2021) как раз и вселяет надежду, что русская литература как явление не исчезнет из нашего сознания. Этот первый у автора большой текст (а роман весьма не мал по объему) отмечен такой тонкостью и необычностью создания художественной действительности и человека в ней, которую привычно связывают с писательским опытом. Хотя на самом деле все это зависит от опыта другого рода - не от количества текстов, а от точности понимания механизмов жизни и способности свое понимание выражать. Действие происходит в первой половине нулевых в Ижевске. Правда, город в романе не назван и узнать его может лишь тот, кто там бывал. Но это и хорошо: типичность городских примет российского промышленного центра лишь подчеркивает типичность обстоятельств романной истории и оттеняет ее содержательную индивидуальность. Есть студент Костя, живущий с родителями-врачами. Есть его папа-кардиолог. Папа всю жизнь проработал на «Скорой» и не хочет место своей работы менять, причем даже не на какой-нибудь торговый бизнес менять, а просто на работу в дорогой частной клинике. Потому что, как ни странно это для тех, кто ему такую смену деятельности предлагает, для него, далекого от пафоса, имеет абсолютную ценность то, что он спасает человеческие жизни, и он готов на издержки, связанные с этим в России - на каторжный труд, мизерную зарплату, убогую квартиру. А еще абсолютную ценность имеет для него любовь к единственному сыну, ради которого он не задумываясь пожертвует жизнью. На протяжении всего романа ожидаешь, что папе придется это сделать, потому что Костя, одержимый идеей обогащения, а еще более - своим талантом продавать что угодно кому угодно, постоянно ввязывается в сомнительные авантюры. И точно так же ожидаешь, что сын ради житейского успеха предаст отца. Это двойное ожидание на протяжении всего романа держит читателя в напряжении, и его разрешение придает особенную силу финалу. Но сила романа «Папа» проявляется, конечно, не только в финале. Первые же его сцены свидетельствуют о способности автора связывать внешнее и внутреннее, простые приметы действительности с состоянием героев: «Над ним висела невидимая туча – тяжелый сгусток темной энергии. Она была того же цвета, что и пятно на протекшем потолке. По краям пятна уже образовалась зеленоватая плесень. «В начале лета белили, и уже опять натекло», — подумал Костя и начал вспоминать вчерашний день». Или: «Они так и шли, обнявшись, по вечерним дворам, мимо детских площадок, ночных автостоянок и гаражей. Где-то сидела компания, оккупировав детские качели, собачники сгруппировавшись по размерам собак, занимали свободные газоны. Кто-то возвращался с работы. Спешил домой, размахивая портфелем в такт быстрой походке. Двор еще не уснул, но было видно, что день уходит, сердитым ветром он как будто разгоняет оставшихся посетителей, чтобы уснуть и оставить у себя лишь тех, для кого ночь привычнее дня. Тех, кому спокойнее в темноте и одиночестве». Таких выразительных страниц в романе много. В описаниях - действий, пейзажей, одежды - Павел Манылов скрупулезен настолько, что это может показаться даже излишним. Может - однако не кажется. А вот объяснение этого кажется удивительным, но как только его находишь, становится понятно, в чем состоит необычность романа: в соединении российской провинциальной действительности, множества ее характерных примет, для кого-то узнаваемых, а для кого-то совершенно новых, с повествовательной манерой, свойственной английскому роману. Неожиданно и парадоксально! Но роман основан не на одной парадоксальности. Павел Манылов преобразует ее в энергию чувств и действий. Вот Костя едет в автобусе и - кажется, от нечего делать - разглядывает пассажиров. Автор же - кажется, чрезмерно подробно - описывает каждого из них. «Костя вдруг вспомнил Артура: его щеголеватую манеру одеваться, его неизменный синий шарф, повязанный по-итальянски. Потом вспомнил Сан Саныча: всегда строгий и идеальный костюм, начищенные ботинки исключительно черного цвета и часы – единственный аксессуар, который он позволял себе. Но отличала их от ехавших в автобусе вовсе не одежда. Костя это понял сразу. Одежда была лишь следствием. Во взгляде Артура и Сан Саныча была жизнь, надежда, стремление, независимо от настроения. А в своих попутчиках Костя смог разглядеть лишь смирение, безразличие, отчаяние и полную безнадегу. — Остановка «Больница», следующая «Ракетная», — автобус остановился, прошипел и открыл двери, наружу толкаясь повалили приехавшие, протискиваясь между пытавшимися зайти. Остановка была не Костина, но он вдруг, работая локтями, пробрался к выходу и выскочил на улицу. Двери за ним сразу же закрылись, и автобус поехал дальше. «Никогда! Больше никогда я не сяду в автобус, троллейбус, трамвай. Никогда. Даже если я буду работать только на такси. А если не будет денег, я буду ходить пешком!» — Клянусь, — проговорил вслух и пошел вдоль дороги, вытянув руку, чтобы остановить такси». Можно рассмеяться над этой клятвой. Можно ею возмутиться: какая деградация по сравнению с великой клятвой таких же молодых людей на Воробьевых горах! А можно понять ее, возникшую из безнадежной действительности, в которой спасающий жизни врач полностью зависит от ничтожества, именно в силу ничтожества своего добившегося денег и власти, и вынужден быть готовым к гибели ради того, что ему дорого. И нельзя не почувствовать страсть, с которой все это выражено в романе. Сильные литературные дебюты подвержены только одной подспудной опасности: они могут стать первой и последней авторской удачей. Выплеснут непосредственный жизненный опыт, воссозданы знакомые характеры и ситуации... Что дальше? По прочтении «Папы» возникает сильная потребность, чтобы Павел Манылов нашел свой собственный способ создания новых, таких же художественно полноценных произведений, как его первый роман.