— В четверг вечером мы идем на музыкальный концерт к Надечке в школу. Я проверил твое расписание, ты в четверг не дежуришь,— говорит Юра.
Этот разговор происходит в понедельник поздно вечером, на кухне.
Я пытаюсь сосредоточиться. О чем это он говорит?
Мне до четверга как до пенсии. Сейчас надо думать о том, чтобы следующий день продержаться и ночь простоять.
Я — резидент первого года педиатрической резидентуры. Резидент — это врач в больнице в первые годы после окончания мединститута. Больница — здесь это называется госпиталь — у нас большая, но не университетская. Больше похожа на крупную областную больницу.
Здесь будет уместно рассказать немного об американской медицинской резидентуре. Само слово резидент означает житель. И это правильно. Резидент практически живет в госпитале.
Резидентура построена по образу армии Чингисхана.
Есть великая цель, и есть эффективная структура для ее достижения. Цель не такая масштабная, как покорение всей Ойкумены, но на индивидуальном уровне не менее важная — превратить студента во врача, которому можно доверить здоровье и жизнь больного.
Достигается это строго вертикальной структурой власти, безжалостной непрерывной работой и системой многочисленных экзаменов. Исключений нет. Резидент первого года — рядовой, второго — десятник, третьего — сотник. Есть еще главный резидент, но это уже почти что небожитель.
При этом все происходит вежливо и уважительно. Голоса никто не повышает, плохими словами не обзывает. За такое можно и из резидентуры вылететь. Недавно мы с Юрой посмотрели несколько серий "Интернов" и дико хохотали. Возможно, в России это и так, а у нас подобные интерны вылетели бы в первый день вместе с заведующим. Кстати, в моей московской ординатуре по детской невропатологии тоже не было ничего похожего на "Интернов" .
Вот типичный разговор резидента второго года с резидентом первого года:
— Ольга сколько у тебя сегодня больных? Шесть? Ну, это немного. Будь любезна, сбегай в приемный покой, там к нам еще двое поступают, осмотри, сразу и истории запишешь.
— Тут к нам хирурги в третью палату подозрение на аппендицит положили. Мама там рыдает, сходи её успокой. Ты такая добрая, у тебя хорошо получится. Только учти, что она по английски не понимает, какой то диалект китайского, так что придется переводчику звонить.
— Да, а Родригес с астмой — это твой? Вот и чудесно. У него сестра с утра не смогла кровь взять, говорит вены очень плохие. Давай-ка к нему сейчас зайдем, покажешь, чему ты за шесть месяцев научилась.
И, пожалуйста, поскорее выпиши Брауна из второй. Его мама уже два раза жаловаться бегала.
— Да, вот еще: я тут карту отложил. Ты вчера тому малышу с поносом внутривенную жидкость рассчитывала и здорово с концентрацией напутала. Да не меняйся ты в лице, я сразу все поправил. Подойди ко мне через пару часиков, когда все с больными закончишь, я тебе покажу, где ты ошиблась.
— Кстати, ты помнишь, что через три дня наша педиатрическая конференция, ты должна статью докладывать. Как не говорил? Ну вот сейчас говорю, у тебя еще куча времени на подготовку! Я уверен, ты справишься!
И это только начало. При этом другие резиденты первого года получают не менее внушительные инструкции. Сказать "не могу, не успею, это уж слишком" нельзя, табу. И резиденту второго года не приходит в голову, что кто-то может отказаться или ослушаться. Год назад он сам был на этом самом месте. А на будущий год на его месте буду я. Пол, возраст, цвет кожи, страна происхождения, акцент — все не важно. Есть десятник и есть рядовой. Похоже на дедовщину в армии, но это не так. У резидента второго года свои задачи и свои трудности. Все, чему я научилась за первый год резидентуры, я узнала от резидента второго года. Потом я сама буду учить других.
Когда-нибудь я расскажу об этом подробнее, о дежурствах, экзаменах, о нелегком переходе резидента в десятники и сотники, о разноплемённый армии резидентов — индусов, пакистанцев, филиппинцев, латиноамериканцев, будущую основу и опору американской медицины.
А сейчас я хочу вернуться к тому вечеру, в понедельник.
— К Надечке на концерт? — тупо переспрашиваю я. — А на чем она играет?
У Юры что-то происходит с лицом, но он быстро справляется с собой. Я действительно не знаю, на чем Надечка играет. А также что она ест, с кем дружит и в чем пойдет завтра на концерт. Меня привлекают к домашнему процессу только если она болеет. Все знает Юра. Он и папа, и мама, бабушка и дедушка, няня и воспитатель двух наших дочек. Он еще и работает. Он идет своей тяжелой тропой мужа резидента. А я — резидент.
— Надя играет на скрипке, — мягко говорит Юра. — Иди спать.
В четверг у меня был легкий день. Я пришла домой очень, очень, ОЧЕНЬ рано — в шесть часов вечера. Настроение было приподнятое, я быстро нырнула под душ, оделась понаряднее и мы отправились на концерт. Надя уже была там.
Вот он, школьный актовый зал, большой и ярко освещенный, со сценой и рядами стульев. Родители возбужденно переговариваются, усаживаясь, и готовят фотоаппараты, а кое-кто и кинокамеры. Я быстро нахожу стратегическое место — между Юрой и стенкой. Пусть он занимается социальной жизнью.
— Ах, это вы родители Нади Лев? Как приятно познакомиться. Наша Джинни от вашей Нади просто без ума! Надо обязательно пригласить вас в гости!
Сгиньте, думаю я, этого мне еще не хватало.
Я бормочу что-то не членораздельное, ловко изображая плохое знание английского языка, и тут на наше счастье гасят свет.
Я закрываю глаза, только на секунду. Просыпаюсь от того, что Юра тормошит меня: "Посмотри на нашу Надечку."
Я выпрямляюсь на стуле. Вон она, моя Надечка, во втором ряду справа, моя красавица и умница и со скрипочкой. Сейчас я получу свой полноценный материнский нахес!
Следующий раз я просыпаюсь оттого, что Юра буквально ловит меня, не давая упасть со стула. Зрители аплодируют, в зале загорается свет. Концерт окончен. Через пару минут Надя находит нас, мы обнимаемся и начинаем пробираться к выходу.
Семьи кругом бурно обмениваются впечатлениями, приглашают друг друга в гости, фотографируются.
— Хотите мы вас втроем снимем? — предлагает кто-то.
Вот она, эта карточка, висит у меня над письменным столом. Девятилетняя Надя в серединке, довольная и веселая, а по краям — её молодые (по моим нынешним меркам) родители.
Хороший был день.
