Человек — единственный биологический вид, представители которого напиваются сознательно и регулярно
Фото
antomoro, FAL, via Wikimedia Commons
Если допустить к участию в реалити-шоу «Последний герой» шимпанзе, он наверняка сокрушит всех конкурентов. Не только буквально — у взрослого шимпанзе огромные зубы и достаточно сил, чтобы разорвать человека надвое, — но и в отношении навыков выживания.
Шимпанзе — изобретательные, непреклонные и весьма умные мастера решать проблемы. Если бы нужно было поставить свои деньги на вероятного победителя из неоднородной в биологическом смысле группы одиночек, десантированных в незнакомые им дикие места, я поставил бы на шимпанзе.
Человек не вошел бы даже в пятерку финалистов. У людей-одиночек, оказавшихся в незнакомой среде, поразительно низкая выживаемость. В то же время, если бы в «Последнем герое» участвовал шимпанзе, его изгнали бы с острова одним из первых, самое позднее после «слияния», когда два конкурирующих племени объединяются в одно.
Фото
Carine06, CC BY-SA 2.0, via Wikimedia Commons
Дело в том, что у людей есть колоссальное преимущество. Мы почти всегда находимся в крупномасштабном подобии «слияния», при котором выживание — вопрос не столько физической силы или твоей личной сообразительности, сколько социальных навыков.
Разумеется, не помешает быть сильным или уметь ловко разводить огонь и охотиться, но среди людей, в конце концов оказывающихся звездами «Последнего героя», преобладают организаторы коалиций, мастера создавать союзы и разумные манипуляторы.
Уже очень давно главным адаптивным вызовом для людей являются другие люди, а не окружающая среда. Важно знать, как найти воду в пустыне, но намного важнее уметь делиться этой водой с соплеменниками, договариваться о распределении труда при переноске воды к стойбищу и понимать, кто попытается украсть твою воду, когда ты отвернешься.
Вот главный ключ к тайне нашей склонности к выпивке. Человек — единственный биологический вид, представители которого напиваются сознательно и регулярно. В животном мире такое поведение — редкость, что неудивительно, если вспомнить о его негативных последствиях.
Поразительно, что люди все равно продолжают упорно этим заниматься. И непохоже, чтобы наше стремление к опьянению возникло вследствие эволюционной случайности, — слишком уж оно устойчиво вопреки давлению в обратном направлении и наличию как генетических, так и культурных «решений» этой проблемы.
Теории захвата и эволюционного пережитка не дают адекватного объяснения этому феномену. Однако по-прежнему остается открытым вопрос: какую пользу нам приносит опьянение?
Для того чтобы на него ответить, нужно сначала понять, какие специфические трудности сопутствуют принадлежности к человеческому роду. Биологические виды возникают и выживают, адаптируясь к конкретной экологической нише. Отчасти этим понятием обозначается место вида в данной экосистеме: является ли он хищником или дичью, травоядным или плотоядным.
В более широком понимании оно подразумевает комплекс методов, которые представители какого-либо вида используют, чтобы занять свое место в этой нише, обеспечить себя пищей и укрытием, избежать хищников, а также взаимодействовать с сородичами и другими видами.
Постепенные изменения, которые накапливаются в популяциях, пока происходит приспособление к очередной нише, — один из процессов возникновения нового вида. Условия ниши диктуют направление специализации, и адаптация может принять причудливый характер.
Давайте взглянем на мексиканскую тетру, маленькую пресноводную рыбку, популярную у аквариумистов. Этот вид разделился на два совершенно не похожих друг на друга подвида, поскольку определенная часть популяции стала жить исключительно в подземных пещерах, покинув реки на поверхности земли.
Пещерные тетры постепенно приспособились к отсутствию света в своей среде обитания, став белесыми, а главное, лишившись глаз. Пигмент полезен в пронизанных солнцем водах, где он помогает рыбе сливаться со своим визуальным окружением. Так же и наличие глаз и нервных механизмов, обеспечивающих функцию зрения, целиком и полностью окупается на поверхности земли, где они принципиально необходимы для поиска добычи и обнаружения хищников.
В темном мире пещеры пигментация и зрение бесполезны, и адаптивное давление благоприятствовало особям, расставшимся с этими физиологически дорогостоящими, но уже бесполезными признаками. Слепая бледно окрашенная пещерная тетра выглядит диковато, но прекрасно приспособлена к своей новой, лишенной света экологической нише, где эффективно преследует добычу с помощью обоняния и осязания.
Теперь, однако, обратной дороги нет. Если пещерная тетра окажется в ярко освещенном и многоцветном мире поверхностной реки, то мгновенно станет чьим-то обедом. Она адаптировалась к условиям пещеры и должна в ней оставаться.
Среди приматов примерно в такой же ситуации, что и пещерные тетры, находятся люди. Homo sapiens добились впечатляющего успеха, приспособившись к необычной экологической нише с чрезвычайно специфическими условиями: она резко отличается от той, в которой обитали наши предкиприматы и сегодня живут наши ближайшие сородичи — приматы.
Как пещерная тетра больше не может выжить в ярко освещенном пугающем мире реки на поверхности, так и люди стали настолько зависимыми от культуры, что уже не способны без нее существовать.
Например, одна из самых древних и базовых технологий, к которой мы адаптировались как биологический вид, — огонь. По наблюдению приматолога Ричарда Рэнгама, огонь полезен во многих отношениях, не в последнюю очередь тем, что позволяет термически обрабатывать овощи и мясо.
Приготовленную пищу проще есть, она легче усваивается, вследствие чего первые люди, или протолюди, овладевшие огнем, перестали нуждаться в массивных челюстях, огромных зубах и сложной пищеварительной системе, которые необходимы, например, шимпанзе, чтобы справляться с грубыми волокнистыми фруктами и сырым мясом.
Фото
antomoro, FAL, via Wikimedia Commons
Это позволило древним людям перенаправить физиологические ресурсы на совершенствование других составляющих своей анатомии, в частности прожорливого в энергетическом отношении мозга. Подобно безглазым пещерным тетрам, мы вследствие этой утраты стали более эффективными в новых условиях — когда у нас есть приготовленная, следовательно, лучше усваиваемая пища, — но и зависимыми от огня.
Адаптировавшись к экологической нише, включающей использование огня, наша эволюционная линия гоминид подорвала свою способность выжить, питаясь лишь сырой пищей. (Современные сыроеды об этом, видимо, еще не знают.)
Итак, «пещера», к которой мы, люди, приспособились, обеспечивает нас огнем и другими базовыми технологиями, созданными культурой. Она также включает речь и ценнейшую культурную информацию, что объясняет многочисленные адаптации человека, связанные с овладением речью и способностью учиться у других.
По сравнению с условиями, к которым была изначально приспособлена наша линия приматов, наша «пещера» очень плотно населена и полна незнакомцев, особей, не являющихся нашими родичами, с которыми как-то нужно взаимодействовать. Жизнь в таких условиях сильно нагружает мышление, требуя умения не только осваивать существующие культурные технологии и нормы, но и создавать новые.
Таким образом, чтобы жить в этой нише, нужны как индивидуальная, так и коллективная креативность, тесное взаимодействие, терпимость к чужакам и толпе и определенная степень открытости и доверия, совершенно не имеющая аналогов у наших ближайших родичей — приматов.
Скажем, по сравнению с ярыми индивидуалистами шимпанзе, ведущими неустанную конкурентную борьбу, мы просто ласковые щенки, вечно виляющие хвостами. Мы до нелепости смиренны, отчаянно нуждаемся в привязанности и социальном контакте, и нас чрезвычайно легко эксплуатировать.
Поразительно, отмечает антрополог и приматолог Сара Блаффер Хрди, что сотни людей способны набиться, плечо к плечу, в крохотный самолет, послушно пристегнуть себя ремнями, съесть каждый свою упаковку черствых крекеров, смотреть фильмы, листать журналы и вежливо беседовать с соседями, а затем преспокойно покинуть салон по окончании полета. Если затолкать в самолет такое же число шимпанзе, то в конце маршрута мы получим длинный коридор, залитый кровью и заваленный фрагментами тел.
Фото
Martina Billi, CC BY-SA 3.0, via Wikimedia Commons
Люди непобедимы, когда объединяются в группы, именно потому, что мы слабы по отдельности, страстно жаждем взаимных уз и выживание каждого из нас всецело зависит от группы.
Я сравнил людей с безглазыми пещерными тетрами и щенками, но в данном случае более уместна другая аналогия — с социальными насекомыми, например муравьями или пчелами.
По сравнению с другими приматами мы необычайно социальны и склонны к кооперации. Мы не только смирно сидим в самолетах, но и совместно трудимся, чтобы построить дом, специализируемся, приобретая разные навыки, и жизнью каждого из нас управляет его конкретная роль в группе.
Это невероятно сложная задача для примата, если учесть нашу новейшую историю эволюции. Для муравьев жизнь в колонии совершенно естественна. У них общие гены, и самопожертвование ради общего блага в действительности никакая не жертва. Если я муравей, то общее благо — попросту мое благо.
Люди же — это человекообразные обезьяны, эволюционно приспособленные лишь к ограниченной кооперации с близкими родственниками, да еще, пожалуй, товарищами по группе, крайне настороженными к любой угрозе манипуляции, обмана и эксплуатации со стороны других особей.
Тем не менее мы маршируем в колоннах, послушно сидим вместе на уроках, подчиняемся социальным нормам и иногда жертвуем своей жизнью ради общего блага с такой готовностью, что могли бы послужить примером для муравьев. Трудно впихнуть кубик — примата — в круглое отверстие поведения социального насекомого. Однако, как мы скоро убедимся, этому помогает опьянение.
Отрывок из книги Эдварда Слингерленда «Навеселе: Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию». М.: Издательство Альпина нон-фикшн, 2023.
