Танковый марш длиною в жизнь: ветеран войны Филипп Михайлович Жаркой (фото)
Житель Муниципального образования Смольнинское Центрального района Филипп Михайлович ЖАРКОЙ – 93-летний ветеран Великой Отечественной Войны, прошедший её с первого до последнего дня. Ему довелось пережить трагические первые полтора года войны, затем освобождать Сталинград и Ленинград, брать Берлин. Он награжден тремя орденами Красного Знамени, Орденом Отечественной войны 1 степени, двумя орденами Отечественной войны 2 степени, орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Кавказа», «За оборону Ленинграда», «За взятие Берлина» и многими другими. После войны служил на Дальнем Востоке, Украине и в Германии. Заслуженный военный, автор книги «Танковый марш», поделился с корреспондентом НЕВСКИХ НОВОСТЕЙ своей историей, боевым и жизненным опытом.
- Филипп Михайлович, где для Вас началась война?
- В мае 1941-го года я закончил 2-е Саратовское танковое училище и получил назначение для прохождения службы в Киевский Особый военный округ в город Львов. Так судьба распорядилась, что приехал я во Львов 21 июня. А уже в 4 часа утра 22 июня в казарму прибежал старшина и объявил тревогу. Начальник штаба капитан Волошин заранее предупреждал, что обстановка напряженная. Но все равно мы сразу не поверили. А через час (22 июня в 5 утра) город начали бомбить немцы. Смотришь на небо – и видишь самолеты с крестами. Немецкие.
- Страшно было?
- Нет. Желторотые же были, не понимали, что нас ждет. И храбрились. Молодые… Лейтенанты…
- Помните Ваш первый бой?
- Я был назначен адъютантом батальона – помощником начальника штаба. Первый бой, который я принял, был вечером 28 июня под Львовом. Мы неожиданно столкнулись с врагом. Толком не было ни команды атаковать, ни организации: танковый взвод без поддержки пехоты пошел на противника. И начался бой. Я тогда впервые увидел немцев, маневрирующих между нашими танками… на велосипедах.
Вот только успехов не было. Начальный период войны был слабо организован. Нам приходилось отступать. И вроде днем отступим, а с наступлением темноты вокруг опять немцы, ракеты… Днем 29-го июня немцы взяли Львов. А мы начали отход в пригороды. Когда шли через город, закрывали танковые люки, потому что по нам стреляли с домов и чердаков поляки и украинские националисты. Уже позже стало известно о массовых убийствах мирного населения в те дни, названных «резня львовских профессоров». Отношение Западной Украины уже тогда было враждебным. С тех пор, по сути дела, мало что изменилось.
Второй мой бой был ночью под Старо-Константиновым – в танке КВ-1. Хорошо помню, как пошли в атаку: фашистские трассирующие снаряды прямо по танку моему бьют и отскакивают, не пробивая броню. Лучшие у нас были танки! Я когда в Харьков на ремонт подбитые машины возил, среди них был танк командира роты Павла Даниловича Гудзя. Так вот у этого танка около 30 вмятин насчитали и ни одной пробоины! В 43-м при взятии Запорожья Гудзя ранило, кисть левой руки была раздроблена. Он ее ножом отрезал и бой на подбитой машине продолжил, два немецких «Тигра» уничтожив. После излечения в госпитале писал лично Сталину с просьбой вернуться на фронт. Получил разрешение и остался в строю до конца войны, без руки, с протезом…
После неудачных боев нас собрали в Харькове, офицерский состав отступавших частей отправили во Владимирскую область. Там в Костеровском учебном центре сформировали роты и направили на Челябинский танковый завод (ЧТЗ) для помощи в сборке танков. Это была осень 1941 года. А в декабре меня назначили командиром взвода в маршевую танковую роту. При мне на ЧТЗ выпускали до 10 КВ-1 в сутки. Это две танковые роты. Директор завода ежедневно докладывал непосредственно Сталину, сколько собрано танков. Работали круглосуточно в тяжелейших условиях, военных кормили только манкой, рабочих – и того хуже. По мере готовности, после испытании на полигоне танки грузили на платформы и отправляли вместе с личным составом на фронт.
В конце февраля 42-го танковая рота вместе со мной была отправлена в отдельную 12-ю танковую бригаду 9-й армии Южного фронта. Мы вели бои на Украине. За Славянск и Краматорск. Как раз там, где сейчас эта бессмысленная война идет. За боевые действия того времени я был награжден своим первым орденом Красного Знамени.
В марте месяце в одну из атак со мной напросился корреспондент фронтовой газеты известный украинский писатель Вадим Собко. Свои впечатления он сначала описал в газете, а потом в рассказе «Танк идет в бой», опубликованный в сборнике «Слово и подвиг».
--------------------------------------------------
«Я сижу за стрелка радиста в тяжелом танке. Командир танка – лейтенант Жаркой – еще совсем юноша. … Бомбы падают неподалеку от танка. Как молотком по броне бьют бронебойные снаряды – неповрежденный он идет вперед: недаром на заводах Отчизны ковалась его броня.
Твердой рукой ведет в бой свой танк лейтенант Жаркой. … И сразу, как только в прицеле пулемета появляется что-либо живое, я нажимаю на курок. Удивительное, непередаваемое, никогда не пережитое чувство охватывает меня.
«Это вам за Киев, это вам за Харьков», – думаю я.»
---------------------------------------------------
- Вы общались после войны?
- Да, мы встречались в Берлине. Позже, когда я служил на Украине в Бердичеве, я Вадиму написал и к себе пригласил. Он тогда жил в Киеве. Ответил, что приехать не сможет, так как потерял при взятии Берлина ногу.
А та наша совместная атака мне запомнилась. Я тогда впервые на таран шел: разогнал машину и ударил в стену дома, где немцы пушку спрятали.
- Долго продолжали служить на Украине во время войны?
- С марта по июнь 1942-го. В июле наша бригада была выведена в резерв на доукомплектование и пополнение под Саратов. Дней через десять мы получили задачу – совершить 280-километровый комбинированный марш в район населенного пункта Котлубань для подготовки к контрнаступлению на Сталинград. Я был назначен заместителем командира первого батальона. Сентябрьские бои были неудачные. Были колоссальные потери техники. Из 340 танков 1-й гвардейской армии, которые имелись к началу наступления, к 20 сентября оставалось только 183 исправных машины с учетом пополнения. О том периоде много пишут историки. Но, к сожалению, далеко не все написанное отражает то, что было на самом деле.
- А что пишут не так?
- Было страшнее и сложнее. После первой атаки под Сталинградом, когда погиб командир 2-го батальона и командиром назначили меня, было приказано организовать ночную атаку. Танки ведь тогда не были оснащены приборами ночного видения, поэтому выход танков на рубеж производился с помощью сопровождающих. Мы должны были взаимодействовать с пехотой, 292-й стрелковой дивизией. Ничего у нас тогда не вышло. Сколько я прошел впереди танков, на столько и продвинулись. Начал искать пехоту – вместо нее нашел только убитых и раненых. Пришлось вернуться на исходные позиции.
В середине ноября
В марте 43-го штаб полка прибыл на укомплектование в Тамбовский танковый учебный центр, а в июле наш полк поступил в распоряжение Командующего Северо-Кавказского фронта, где участвовал в прорыве «Голубой линии» и освобождении Темрюка и Тамани.
- Филипп Михайлович, расскажите, пожалуйста, как Вы оказались в Ленинграде?
- В начале
В Ленинград я попал мальчишкой. До войны жили мы с матерью, сестрами, братом и теткой на 4-й линии Васильевского острова в доме 48 в коммунальной квартире №9. Учился в 207-й средней школе на 8-й линии. С началом войны я регулярно посылал на наш адрес деньги, но до адресата они не доходили. После разгрузки танков на Варшавском вокзале стало возможно на несколько часов съездить домой. Поехал я со своим другом Вениамином Хайкиным и, зная о голоде, который пережили жители города, захватили с собой кое-какие продукты. Звонка на двери парадной не было, с большим трудом достучались. Нам открыла пожилая изможденная голодом женщина, в которой я с трудом узнал нашу соседку по квартире. До войны это была цветущая молодая девушка. Она нам поведала, что из всей коммуналки, где проживало 25 человек, осталась только она одна – остальные умерли или уехали из города. Мои мать и тетушка скончались от голода еще в первую блокадную зиму. Сестры не смогли их эвакуировать. Я так и не узнал, где они похоронены.
В тот же вечер мы от Варшавского вокзала по проспекту Стачек двинулись по направлению к фронту. Долго стояли, не доходя
Тяжелые были бои. Отходя за Двину, немцы взрывали мосты. До ноября 1944 года продолжали войну уже в Прибалтике, где меня впервые ранили. У нас почти не оставалось танков, и мы вновь были отправлены на пополнение в Тулу. В декабре направились под Варшаву уже 88-м отдельным тяжелым гвардейским полком. Заместителем командира полка я участвовал в Висло-Одерской операции. С боями прошли всю Польшу, где меня тяжело ранили второй раз: в голову, бедро и руку. И после выхода из госпиталя полк начал готовиться у Кюстрина к Берлинской операции.
- Какой эпизод Берлинской операции запомнился больше всего?
- Здесь вспоминается ночная атака 16 апреля, когда по приказу Жукова был применен особый «тактический прием» – ослепление противника зенитными прожекторами. Из-за большой плотности наступающих войск, запыленности и ослепления лучами прожекторов наши действия были сумбурны и не организованы. Я хорошо помню, как свет от прожекторов отражался от густого дыма и пыли и дезориентировал атакующих, а не обороняющихся. Особенно трудно пришлось танковым экипажам. Имели место даже случаи поражения своих танков.
- Как Вы встретили Победу?
- С вечера 30 апреля по ночь на 2 мая штурмовали немецкие позиции у клиники Шарите, в 300-х метрах к северу от Рейхстага. Около 10 утра 2 мая вдруг наступила тишина, и прекратился огонь. Война для меня была закончена. Наш танковый полк был временно расквартирован в парке Гумбольдт Хайн. Утром 9-го мая объявили построение, и наш командир полка Мжачих зачитал приказ Верховного главнокомандующего о полной капитуляции Германии. Следующим утром наш полк покинул Берлин и был передислоцирован в Гюстров в состав 1-го Донского корпуса.
- Как складывалась Ваша жизнь после войны?
- Вплоть до мая 1946 года я прослужил в Гюстрове. Наш полк переформировали в батальон. Я стал его командиром. Съездил в отпуск к эвакуированным в Свердловск сестрам. Позже меня откомандировали в Москву, потом на Дальний Восток командиром батальона в 210-танковый полк 2-й танковой дивизии. В 1948 году я женился. С женой познакомился в Свердловске во время отпуска. Ее с матерью эвакуировали вместе с моими сестрами из Ленинграда. Они жили в одной квартире. Она была медиком. Закончила первый медицинский институт в Ленинграде. Прожили мы вместе 64 года.
С 1950-го по 1955 год был слушателем академии Бронетанковых войск в Москве. В 1950-м к нам на Дальний Восток приехал Генерал Прейсман отбирать лучших на учебу в академию согласно приказу Сталина. Тогда на комиссию кандидатом пошел мой командир роты, Герой Советского Союза Шумейко. Но когда его спросили о семейном положении, оказалось, что он еще не разведен с женой в Петербурге, а уже живет с другой на Дальнем Востоке. Не подошел по моральным принципам. Так получилось, что взяли меня. После окончания академии меня назначили командиром полка Воронежского и Прикарпатского военных округов. А в 1960-м снова вернулся на Украину в Бердичев начальником штаба 118-й учебной танковой дивизии. Через семь лет получил последнее в своей жизни назначение – уехал «по замене» начальником штаба 25-й танковой дивизии Группы Советских Войск в Германию. Но уже в ГДР. Один из гарнизонов, где дислоцировалась наша дивизия, был в городе Фодельзан. Недалеко от него находится городок Темплин, откуда родом нынешний канцлер Германии Ангела Меркель.
И через пять лет, в 1972 году, я вернулся в Петербург.
- Филипп Михайлович, Вас столько связывает с Украиной. Расскажите, что Вы думаете о сложившейся сейчас ситуации.
- Я очень переживаю. И мне очень больно. Стольких людей в нашей стране что-нибудь да связывает с Украиной. Друзья, родные, прошлое, память… У меня тесть скоропостижно умер, когда я служил в Бердичеве. Там и похоронен. Трудно выразить словами абсурдность и бессмысленность того, что происходит. Слишком все далеко зашло.
При подготовке интервью использовалась запись разговора с Ф.М.Жарким, а также материалы книги Ф.М. Жаркого «Танковый марш». СПб,