Самоцветы для Парижа. 35

(2) Камнегорск. Август 1988 года

— Сейчас мы навестим моего знакомого, — сказал при встрече неунывающий Соловьев. — Он, правда, в санатории, но его внук, любезный молодой человек, вызвался помочь нам.

«Любезным молодым человеком» оказался Митрий. Он остолбенел, разглядев за спиной Павла Васильевича своих одноклассников. «Что происходит?» — читалось в его глазах.

Выяснив, что ребята давно знакомы, Павел Васильевич приступил к делу, ради которого они заявились в этот огромный девятиэтажный дом, который за размеры и белизну называли в городе теплоходом.

— Тэк-с, — с удовольствием начал он, — значит, говорите, французы? И никаких англичан? Ну, ну...

Павел Васильевич довольно потирал руки, словно собирался на радостях закусить юными друзьями, то и дело бросая хитрый взгляд на раскрытую книгу внушительных размеров.

— Читай, Саня, — ткнул пальцем в левую страницу под номером 1314. — Вот здесь, в разделе «Пермская губерния».

Ага... «Пермская губерния, Екатеринбургский уезд...» Так. Не то... Не то... Есть! «Добыча изумрудов. Новая компания изумрудов. Английское акционерное общество...»

Саня прочел эти строки вслух.

— Ну-ка, покажи! — Даша хотела придвинуть книгу к себе, но просчиталась. Тяжелый, как кирпич, фолиант сорвался со стола. Послышался резкий треск, так с силой рвется плотная ткань, и в руках Даши остался только переплет.

Ребята испуганно замерли, а Павел Васильевич схватился за сердце, пораженный святотатством. Про Митрия и говорить нечего — он просто обалдел.

Саня стал проваливаться сквозь пол: хороши гостеньки, какой погром учинили! И когда провалился наполовину, увидел на ковре смятый клочок бумаги. Наверное, от страницы обрывок. Как робот, он медленно поднял его и протянул Соловьеву, а сам принялся всовывать книгу в переплет, ощетиненный засохшим клеем и суровыми нитками.

И вдруг грянул гром.

Нет, это был не гром, скорее, землетрясение.

Павел Васильевич издал вопль, словно мальчишка, обнаруживший на свалке альбом с марками прошлого столетия.

— Нашлась! Нашлась, миленькая!

Это надо было видеть! Почтенный старец бегал по комнате с той бумажкой, что Саня поднял с ковра. Глаза его светились, а руки дрожали. Безумие Соловьева было скоротечным. Он опомнился и затих, озирая всех счастливым взглядом.

— Вот он, аргумент в пользу Воронкова. Слушайте: «Господину Розерту. Второй вариант...» А дальше, вот чертовщина, не разберу...

— Дайте мне, — протянула руку Даша и, с трудом переводя дыхание, прочла окончание, которого не знала ни одна душа в мире:

— Rassokhi. Pin a deux troncs. Roche blanche.

— Перевод? — потребовали в голос Соловьев и Саня.

— Сейчас, сейчас, — девочка замешкалась, подыскивая нужные слова. — Ну, Рассохи — это понятно... Так... Не соображу, как поточнее передать...

Она долго глядела в потолок, шевелила губами. Наконец объявила:

— Рассохи. Двойная сосна. Белый валун.

— И все?!

— Все...

— Вот так фокус! — Павел Васильевич засуетился, притянул к себе ребят: — Поздравляю!

Ничего не понимающий Митрий, как гончая, напавшая на след, жадно втягивал воздух.

— Да объясните же, что происходит?

Саня все еще держал искалеченный том. На линялой красной ткани переплета не без труда можно было прочесть крупный заголовок: «Вся Россия».

Теперь недоумевал Соловьев.

— Это адресная книга Суворина на 1903 год. Теперь уже редкая вещь, — с легкой завистью сказал Соловьев. — Я бы за нее дорого дал.

— А как она к вам попала? — спросила Митрия Даша.

Тот, польщенный общим вниманием, не заставил себя долго ждать. Эту книгу его дедушка выменял в Свердловске на толкучке, возвращаясь с фронта. Отдал копченую колбасу из последнего офицерского пайка.

— Но имейте в виду, — продолжал Митрий ковать железо, — ему будет неприятно узнать, какой участи вы подвергли «Всю Россию», он ее очень ценит. Я готов привести книгу в порядок, если...

( Продолжение следует)

А.Чечулин . Самоцветы для Парижа. 1989г.