НАДЕЖНЫЙ СПОСОБ ИЗБЕЖАТЬ ОПАЛЫ

Аудитория ставки главнокомандующего Потемкина к заключению мира со Швецией отнеслась без особого интереса.

Главной темой стала весть о женитьбе Мамонована фрейлине ее величества и о его переезде в Москву. В спорах гадали об этой «чудовищной котовасии», так неожиданно произошедшей в столице.

Может государыня его отвергла, а может и не выдержал перед таким молодым, а значит и сильным противником, каким был Зубов.

Зубов как-то театрально вышел на эту сцену, мало кто знал о нем, мог рассказать о его интересах и характере, а, главное, о его отношении к Потемкину, астречавшему дружественное расположение от Мамонова.

Оба фаворита – ушедший со сцены и занявший его место – ввели самого светлейшего в свойственное ему уныние.

Правда в Яссах, где расположилась главная квартира армии, все так же, сорвав все рекорды и рамки, устраивались вечера, все так же гремела музыка.

Правда князь, остыв уже, на этих увеселениях не засиживался – придет, побудет немного, и домой. А потом как будто и след его простыл.

Далее поползли слухи, что смена фаворитов при царственной особе есть начало конца карьеры светлейшего. Генерал-адъютант Попов делал все, чтобы тем этих князь не слышал. А вот заслонить ветер ладонью не смог. «Мало хорошего может принести мне смена фаворитов», — понимал и сам князь.

«Сегодня, — мечтали Салтыковы, — когда Зубов находится под нашим покровительством, можно сместить со всех высоких должностей князя Потемкина. В руках Потемкина теперь личная привязанность самой императрицы».

Подумав, он с самой основной искренностью обратился к ней (чуть ли не единственной, кто мог его защитить) с письмом. На милость государыни уповал батюшка. Однако обращался как к родной матушке: «Пусть отягчают Вас обстоятельства, но не оставляйте меня без уведомления!» Он имел особую от всех меру привязанности к ней, и она знала об этом. Он слышал из разных углов всякие «нелепые» новости и не знал, как к ним относиться. Его окружали заботы, но эта неизвестность погрузила его в невысказанную слабость.

Просматривая это письмо, было написано еще одно, потом третье.

Императрица отвечала ему так, чтобы в нем не оказалось сомнения относительно своего будущего. Это закончилось даже ее разрешением приехать ему в Петербург. США меняются, а ее отношение будет всегда к нему дружественным и близким.

Одними пригласительными Потемкина сорвало с места. В феврале 1791 года президент временно передал управление армией князю Репнину и выехал в Петербург.

Супруги Брюс приняли решение сходить на бал, даваемый князем Потемкиным в великолепном Таврическом дворце, подаренном ему императрицей.

Прочитав приглашение, нельзя было проигнорировать сей праздник. А может, не стоит ехать: засомневалась вдруг Прасковья Александровна.

Не простила она князю его неблагодарность. Но в супруге она поддержки не нашла.

Этот патриарх собрал у себя весь Петербург, всех иностранных министров.

Все говорили, что будет более 3 тысяч гостей. Бывший подчиненный ее брата склонил графиню на покорное «ну как знаешь». В прошлом году Брюс начала седьмой десяток и как-то остепенилась, вроде пообмякла душой, перестала проявлять интерес к новым знакомствам с офицерами.

Корреспонденты потеряли щепетильные темы для сплетен:

«Раньше старалась по вкусам государыни присматривать любовников. А теперь этим занимается другая придворная дама Прокусина.

Строго относится государыня к ней, к графине Брюс. Для нее стал определенным «шлагбаумом» момент, когда она застала графиню в объятиях Корсакова, делившим с ней царское ложе. Первый: во дворце Брюс всегда будет важной персоной, но не пора ли вспомнить, что у нее имеется супруг, более всего и создавший эту важность? Второй: пусть графиня и находится в близких отношениях с царицей, но не просто ли гостья она ей по сути? Но теперь ответы на все вопросы должен давать светлейший князь. Хотя бы потому, что по его роскоши многие просто грезили. Эксперты считают исключительным зал для танцев, который в 2 ряда окружен мраморными колоннами, между которыми находятся ложа, украшенные гирляндами…»

— Сволочи! — смеялись тут, видя огромные шары, свисающие с потолка вместо люстр.

«Официальная их подсветка отражалась в многочисленных зеркалах, вделанных в стены. По сторонам стояли печи из лазурного камня, мраморные вазы. В зимний сад можно выйти прямо из танцевального зала. «Президент создал настоящий рай, — поражались гости. — Его лавровые, померанцовые и прочие диковинные деревья благоухают приятнейшими запахами. Съезд на зеленых холмиках. Прозрачные водоемы, где сейчас золотые, а минуту назад плавали серебристые рыбки».

Через грот, отделанный зеркалами можно было пройти в мраморную купальню. Тут целый сговор яшмовых чаш, лампад, венков и гирлянд из ярких цветов.

Но еще был лабиринт, окружавший алтарь с жертвенниками благодарности и усердия, с древними истуканами знаменитостей и драгоценными сосудами. Отсюда корреспондент попадал на золотую лужайку, видел пирамиду, со свисающими с нее золотыми цепочками и венцами из уральских самоцветов:

«Прошло мгновение, и ты уже забываешь обо всем, глядя на статую Екатерины II, сделанную из паросского мрамора. В ногах статуи надпись из золота. Екатерина Романова и князю была премилосердой. Однако и Прасковья Александровна восхищалась сим великолепием».

В их бюджете не было и части тех средств, что были вложены во все это. Ну а князь вряд ли заглядывал в свой бюджет, когда делал сие. Высланный бюджет не считают. Вдруг стало интересно следить за толпой, наполнившей сад (уж не появился ли сам хозяин?): «Потемкин был в алом кафтане и в длинной, унизанной бриллиантами, епанче… Драгоценные каменья блистали на всей его одежде, а на шляпе их было столько, что Григорий, боясь не выдержать их тяжести, дозволил нести ее одному из его адъютантов. Как только он появился, в глубине зала раздались удары колокола. Но это были не просто 6 ударов, это отбивалось время – 6 часов…» Гости замерли в ожидании.

Не заставила себя ждать и ее величество августейшая императрица российская Екатерина. И последовали истерические вскидывания рук к небу Потемкина.

В процессе таких приветствий перемешивались возгласы типа «ура, виват, да здравствует. В один голос кричим ура-а».

В амфитеатре торжественно «загремели трубы».

В кулуарах было тотчас объявлено, что «праздник, господа, начался».

Президент сам встречал высочайшую «звезду с севера».

Императрица, конечно, привезла с собой весь двор. Но более всех привлекали внимание их высочества Павел Петрович, Мария Федоровна, внуки Александр и Константин.

Слава ее еще более возвеличивалась местом, откуда был виден весь зал, куда она и взошла, опираясь на руку Зубова и окруженная близкими.

Сопровождавшие ее придворные уселись в ложах между колоннами. Глава сделал знак, трубы смолкли и началась «основная часть увеселительного мероприятия». Началось балетное представление, правда, сочиненное самим Потемкиным.

Зато танцевавшие были в белом, «платья все усыпаны каменьями. Челябинский балет заученно выделывал замысловатые фигуры».

Во всем Екатерина находила «до чего же это великолепно» и сопровождала слова хлопками ладош.

Но в конце концов она пожелала себе более «утишенное место».

Во всем был готов ей услужить Потемкин, предложив: «,,,пожаловать, государыня, в другую залу. В этой комнате фактически поглощают все шумы ковры и гобелены. Если вам мешает шум колокола, который так забавно издает этот персиянин, одетый в шелковые одежды, то мы снимем его с этого позолоченного, пусть и механического, а будто бы по живому вертящего своим хоботом, слона».

Екатерина полюбовалась диковинным слоном, а потом затеяла с княгиней Марией Федоровной игру в карты. Почти престарелый хозяин вспомнил, как когда-то она на подобных вечерах сама выряжалась в маскарадный костюм и заигрывала с придворными красавицами: «Война сейчас всем этим танцам. Поэтому и возраст выходит на первый план. Я вернусь: пусть императрица проводит время за карточным столиком. Господь с ней… Надо сменить танцы плясками. А в зимнем саду повесить качели».

В забавных играх участвовали затейники: выбирали гостей и втягивали их в свои забавы. Имеются в толпе и супруги Брюс, которым тоже нужно внимание. А уж они отплатят вдвое!

Потемкин показал им в сторону, куда советовал пройти:

— Александр сейчас там откроет театр. Там вы найдете все для себя нужное. Они уничтожат вашу невеселость. Нет печалям на лицах в этот день!

Но именно он, казалось, был недоволен чем-то более всех.

Пообещав вернуться, направился к другой группе гостей. Если найдутся желающие, его сиятельство и их пригласит в домашний театр.

На сцене играли какую-то смешную сцену. Но графиня и граф Брюс не сразу смогли уловить суть, так как пришли с опозданием на свои места. Только к концу спектакля они поняли, наконец, что здесь показывалось, как ловкая неверная жена откровенно дурачила в изменах своего придурковатого супруга. Как только спектакль закончился, Потемкин поднялся со своего кресла, с видом волшебника 3 раза ударил в ладоши, и кто-то на глазах изумленной публики начал втаскивать сцену в стены. Потом Потемкин попросил английского гостя на минутку выйти из зала и снова хлопнул в ладоши. После чего задвигался пол партера. «Господин, проходите, но не в кресло, а за стол отведать яств и вин».

Бросив галантное приглашение, князь удалился с улыбкой.  

Сопредседатель начал всех усаживать за столы. Где-то в глубине заиграли музыканты, и раздалась команда «Начать разносить блюда кушавшим!». Потемкин вернулся с императрицей и занял было роль слуги ее и фаворита, но императрица обернувшись, указала ему место рядом с собой по правую сторону. Зубов сидел слева от нее, ничего не говорил, излучая для всех загадочную натуру.

В одном зале со всеми управиться было, конечно, невозможно. Не было тут мест для не самых именитых, неблизких к императрице. Тот же Бабурин ужинал за столиком, накрытом прислугой, в другом зале. Но это был такой столик, где можно было найти все, что желаешь. Из вин не было разве только французского шампанского, однако вдоволь имелось русской водки. Вскоре Владимир наполнил зал гулом своего голоса. Подогретые винными парами, гости уже не прислушивались к музыке, но каждый стремился выразить мнение о чудесном празднике, устроенном светлейшим, и о самом князе.

Немалую часть говоривших составляли сочувствующие ему. Этот контингент состоял в основном из дам.

Во всех углах слышалось «красивый, обаятельный» об этом человеке из их уст. Таким настроениям передалась даже «уязвленная» графиня Прасковья Александровна Брюс: Бабурин почти уверил ее, что она думала о князе дурно. Каждый находил в нем хорошие качества.

В самом аду не разобрали, каков он. Но зато и добрые, и злые после ужина вновь перешли к забавам. Которыми так пресытилась императрица, что изъявила желание ехать домой.  

Покидая армию, Потемкин уверял, что вернется через месяц, но вот уже время через весну прошло, а все так же было «тихо». Впрочем историческим кризисом генералитет армии это не считал. Светлейшего нет, однако и без него жизнь «идет по весям», а бог располагает судьбами. Что же до дел, то в его отсутствие они шли не хуже, а даже лучше.

Не во всем согласились с ним турки.

Верховный визирь Юссуф-паша решил, что долгая отлучка главнокомандующего дает реальные шансы им, туркам, что русская армия без Потемкина, конечно, не выдержит генерального сражения, и велел своим войскам собираться у Мачина для этой решающей баталии.

Поистине ценны были сведения перебежчиков (Румянцев всегда дорожил ими; сейчас Репнин повторял методы своего учителя), сообщившего о намерениях визиря. Тут же были проверены эти сведения: в стороны города Мачина отправились разведчики.

«Цветом правоверных» стала визирская армия, насчитывающая до 100 тысяч человек, которая действительно готовилась наступать.

В русском лагере всполошились. Там набиралось ведь сил в 2 раза меньше. В такой ситуации немудрено было потерять охрану всех былых завоеваний. На срочно созванном военном совете некоторые генералы находили самым разумным упрятать армию в крепостях и ретраншементах, отбиваться от неприятеля орудийным и ружейным огнем.

Они уверяли, что турок поздно начал наступательные действия, так как сейчас не успеет до наступления холодов взять крепости, а посему вынужден будет сняться с открытой местности и вернуться в обжитые квартиры. Встав на сторону обороны, доводы предоставлялись почти неотразимыми:

— Кто бы с этим спорил, но вот что-то хочет сказать генерал-поручик Голенищев-Кутузов, коего помним за отличие в сражениях под Измаилом!

Слушая выступления военного совета, ему вспомнилась радостная эпоха фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Вспомнил и подумал о том, остался бы сидеть в крепостях сей знаменитый «изгнанник».

«Тогда не останавливала ни желтая, ни белая пора, ни даже черная», — одобрительно зашумели некоторые генералы.

После слов Кутузова все стало ясно. Поэтому и продолжил тот, не останавливаясь на том, что Румянцев не стал бы сидеть в обороне, а и дополняя, что сам бы пошел на врага, пусть даже и большего числом:

— Необходимо отречь все сомнения и принять решение. Мы не будем ждать, пока турки переправятся на нашу сторону. Одна внезапность станет нам залогом победы при атаке неприятеля. Сейчас же отправим в Россию весть о том, что мы решили готовиться к наступлению!

Закрывая всяческим образом возведение «речных дорог», русская армия перебралась на вражеский берег, а на рассвете 28 июня обрушилась на турецкий лагерь «аки снег на голову».

Подобная атака не требует подробного описания. Ограничимся сообщением, что за паникой последовал полный разгром неприятеля. Организаторы генерального сражения потеряли более 4 тысяч убитых, 35 орудий, 15 знамен.

Рассмотрев более подробно ход сражения, можно говорить о том, что наиболее «зажгли» части Михаила Кутузова и Сергея Голицына, называвшие себя учениками Румянцева-Задунайского. Самому Румянцеву было посвящено множество слов и воспоминаний. Он давно уже покинул «театр» войны, но его дух «горел» в войсках.

Разгром турецкой армии при Мачине заставили по иному посмотреть на возможности русской армии верховного визиря, и он послал своих представителей к генералу Репнину для обсуждения начала мирных переговоров. Чтобы не упустить своего, нельзя было откладывать переговоры.

Его стороне, как и его врагу, давно осточертела война. Он считал, что не было той «шкурки», ради которой стоило бы продолжать это кровопролитное дело.

Он после Мачинского сражения окончательно «созрел» в понимании невозможности переломить ход войны в пользу Турции.

Со своей стороны Репнин видел возможные неудачи в случае продолжения войны.

Конечная перспектива русской армии видилась устрашающей – не столько от турецких пуль и ятаганов, сколько от смертельных болезней. Он помнил, сколько составляла армия в начале войны, и смотрел на нее сейчас: сколько полегло за все это время, – половина или даже больше?  

31 июля министр османов подписал выдвинутые условия. Турки уступали земли, которые омывали две реки Буг и Днестр, подтверждали Кайнарджийский договор и отказывались от Крыма. Немногочисленные солдаты мгновенно распространили слух о мире. Некоторые в палатках радовались, славили бога, что не будет больше крови, что пришел конец мучениям походной жизни. С Репнина спадало напряжение, вызванное сомнениями в том, что Петербург одобрит подписанные условия.

Он уже хотел было обратиться за тем с реляцией к императрицы, как вдруг в Галац, где располагался главный штаб русской армии, нагрянул сам «верный глаз Российской империи» Потемкин. На лице князя не было ничего, кроме ярости. Прибыв в часть, он властно протянул руку: «Репнин, ко мне! Репнин, вы преступник!» Другие рассказывали: «Потемкин, даже не посмотрев на подписанный договор, разорвал его в клочья и бросил под ноги!»

Плевать он хотел на его условия, которые он не одобрял. Вслед за этим на Репнина хлынула толпа упреков в неточном исполнении инструкций, данных главнокомандующим перед отъездом в Петербург.

На лице Репнина появилось негодование, которое он сдержал, и с достоинством выслушал князя до конца. Мятежный «зам» выполнил свой долг и отдавал ответ перед государыней и отечеством:

— Эта ссора будет известна не только в приемной! Они там сейчас слышат все, но пока не знают, встревоженные, последствий нашего разговора!