Сергей Николаевич Зенкин (род. 1954) — советский и российский литературовед, переводчик с французского языка. Доктор филологических наук. Редактор издательств «Художественная литература» и «Советский писатель» (1978—1991), научный сотрудник ИМЛИ (1990—1993), редактор отдела теории журнала «Новое литературное обозрение» (1993—1996). В 1997—2000 годах — докторант ИВГИ, а с 2000 года — его сотрудник. Читает курсы теории литературы и семиотики в РГГУ и МГУ. С 2004 года — председатель Комиссии по литературе и интеллектуальной культуре Франции при РАН. Член редакционного совета журнала «Иностранная литература» и гильдии «Мастера литературного перевода». Трижды лауреат премии Леруа-Болье (1996, 1997, 2000; премия присуждается посольством Франции в Москве и журналом «Иностранная литература» за лучшее произведение, посвящённое Франции). Кавалер французского ордена Академической пальмовой ветви (2002).
Фото: inde.ioЕЩЕ НА СКОЛЬЗКУЮ ТЕМУ (и не только о ней, поэтому много букв)У нового сексуального скандала в Петербурге, где раскрылись связи профессора-филолога со студентками, есть разные стороны. Например, пеняют на неразработанность кодекса академической этики – да и можно ли его разработать, предусмотрев все случаи жизни? – обсуждают моральные принципы отношений старших и младших в профессиональной среде. Такой разговор предполагает выясненность фактической стороны дела, хотя на самом деле до этого (еще) далеко. Воздержусь поэтому винить кого-либо в том, что случилось в прошлом; меня интересует то, что у всех на виду сейчас, – а именно форма, в которой происходят разоблачения.Она не только очевидна, но и первостепенно важна – нет ничего более содержательного, чем форма.
Это уже критически отмечали до меня: почти все бывшие студентки, изобличающие профессора, делают это анонимно. Почему? Вряд ли из боязни мести с его стороны: даже если предположить у него такие намерения, он мог бы и без имен вычислить, кто что о нем рассказывает (если только рассказы – не чистый вымысел). Более правдоподобен – и сам по себе заслуживает уважения – другой мотив: людям претит разглашение их интимного опыта. Но тогда зачем было вообще о нем рассказывать, пусть и анонимно? никто ведь не заставлял выносить на обозрение свою личную жизнь, и даже если журналисты расспрашивали о ней, ничто не мешало сказать им «нет». Анонимное свидетельство – какой-то странный компромисс, не молчание и не прямое слово.
Судя по рассказам бывших студенток, они чувствуют себя соблазненными и переживают это двойственно: и хотят наказать соблазнителя, и стесняются своей собственной роли в случившемся. Это действительно обидно и стыдно – оказаться жертвой чужого соблазна, причем не обязательно сексуального: примерно так же бывает, если по чьему-то наущению напиться, проиграться, солгать. В отличие от насилия или принуждения, в соблазнении всегда есть взаимность, всегда участвуют два желания – да, одно из них искусственно возбуждено другим человеком, но от этого оно не перестает быть желанием, и взрослый человек в ответе за поступки, совершенные по своему желанию.
Ответственность здесь делится на двоих, пусть и не поровну. Когда же один из этих двоих позднее разоблачает другого, скрывая собственное имя, то он отрицает, пытается снять с себя собственную долю ответственности. Здесь его слабое место: ошибку, совершенную в прошлом, легко оправдать (неопытностью, смятением чувств и т.д.), но иначе обстоит дело с обдуманным решением, принятым сегодня, годы спустя. Это решение быть безымянным компрометирует и самого человека, и его рассказ; а еще больше оно компрометирует тех, кто обнародовал этот рассказ, кто согласился – или даже сам предложил – опубликовать его анонимно.
Последнее – самое главное, и если об этике любовных отношений еще можно судить по-разному, то с журналистской этикой все более определенно. В самом деле, иногда называют еще такую причину, по которой сексуальные разоблачения допустимо публиковать «без имени автора»: анонимность «защищает пострадавших от публичной травли» (см. сказанное выше о разглашении интимного опыта). Да, действительно, она защищает пострадавших – но не только их. Она защищает, оставляет в тени также и тех, кто распространяет оговоры, выдумки, клевету; а как отличить одних от других, как проверить факты, если их источники скрыты под псевдонимами?
Залогом их достоверности еще могла бы как-то служить безупречная репутация журналиста, который их опубликовал; но почему-то в этой роли чаще выступают люди малоизвестные, хоть и менее анонимные, чем их источники, но все же и не признанные авторитеты, – вы много раньше слышали о питерском интернет-издании, с публикации которого начался скандал? И напрашивается вывод: если так можно делать всем, то ничто не мешает безнаказанно погубить вообще любую репутацию, в роли разоблаченного может оказаться каждый, как бы он ни вел себя в реальности. Пресса, в которой такое считается допустимым, неизбежно будет распространять ложные доносы; из-за их анонимности их нельзя будет опровергнуть, и на общем фоне они будут казаться если не достоверными, то приемлемыми.
Вообще, обратили ли вы внимание, как много за последние десять-двадцать лет вокруг нас появилось людей, которые претендуют на наше доверие или хотя бы внимание, но скрывают свою личность? Полицейские с замаскированными лицами и спрятанными личными жетонами, тайные свидетели в судах (это мотивируют заботой об их безопасности – но мы знаем, что этим легко и злоупотребить), полузасекреченные дочери президента, да и просто сотрудники любого колл-центра, которые представляются именами (настоящими ли?) и никогда не называют свою фамилию… не говоря уже о массе сетевых троллей, скрывающихся под никнеймами.
Сильный толчок этому процессу дал «гибридный» российско-украинский конфликт 2014 года: солдаты, массово воюющие под условными «позывными», а нередко и без опознавательных знаков, приучали всех к мысли, что у нас война, а на войне секретность – обычное дело, к ней могут прибегать не только государства, но и отдельные люди. Но, когда такое военно-шпионское сознание, для которого всюду вокруг враги и их не грех обманывать, утверждается в гражданской жизни, оно разрушает основу этой жизни – открытость публичных отношений и личную ответственность человека в обществе.
Расползание безответственной анонимности – процесс из того же ряда, что обесценение денег, циркуляция фейков, подделка диссертаций: все они предлагают нам мириться с ложью, под тем предлогом, что в какой-то мере, в каких-то случаях она может-де оказаться и правдой. Стоит ли такой цены изобличение чьих-то предосудительных сексуальных нравов? Готовы ли мы стать обществом обиженных анонимщиков, жалующихся друг на друга никнеймеров? По мне, так это худшая угроза для коллективного нравственного здоровья.
ОтсюдаВы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
