Социолог Элла Панеях в
интервью Максиму Трудолюбову для "Медузы": "Среди граждан есть толпа людей, которые образованы лучше управляющих. Разрыв между народом и элитой сильно сократился. Люди думают не только о том, как улучшить себя и свою семью, а о том, как улучшить общество вокруг себя. Они готовы в этом участвовать, считают себя вправе в этом участвовать и думают об этом гораздо больше, чем раньше. <...> Мне кажется, что новая экономика требует [доброты]. За станком вы можете стоять злой и обиженный. Злость и обида даже помогут вам, если вам нужно, например, поколоть дрова. Но когда вам надо писать код или стоять за барной стойкой и на каждой чашечке капучино рисовать цветочек и при этом вести приятный разговор, а вокруг все такие чувствительные и на малейшее хамство среагируют, то вам это делать в расстроенных чувствах несподручно. Психологический комфорт, на котором все сейчас так помешаны, он, вообще говоря, повышает производительность труда — учитывая, что профессии такого рода становятся массовыми.
Когда мы начинаем рейтинговать по уровню счастья, то обнаруживаем, что есть культуры, где неприлично признавать себя счастливым, а есть культуры, где неприлично признавать себя несчастливым. И те, кто остался внизу списка, скажут: «А, хитрые белые люди из культур, в которых неприлично говорить, что ты несчастлив, придумали такой рейтинг, в котором поставили себя на лучшие места». С одной стороны, эти претензии не пустые — действительно, власть в обществе осуществляется и так тоже, через назначение категорий, через отстаивание своих критериев, мы стали лучше это понимать. Но понимание всех этих ограничений мешает нам уже не как ученым, а как обществу свободно говорить о том, куда мы хотим двигаться.
Вирус усиливает те тенденции, которые уже шли, выметает старое и дает толчок новому. То развитие общества, о котором мы говорим, снижает роль государства, хотя бы потому что государство не лучший способ решать постмодерные проблемы. Есть много вещей, с которыми 100 лет назад лучше справлялись государства. А сейчас те же вещи лучше делает общество. Например, заботой о детях-сиротах в России весь ХХ век занималось государство. В России все было усугублено социалистическим характером этого государства, которое уничтожило всю частную инициативу не только в бизнесе, но и в общественной деятельности такого рода. Сейчас общество справляется с этим лучше в той степени, в которой государство ему вообще дает справляться. Мы все понимаем, что в XXI веке ребенок должен жить не в детдоме, а в семье или в чем-то похожем на семью. Общество это осознает, общество собирает на это деньги. Люди берутся за эту работу, усыновляют детей, оформляют опекунство. Что делает государство? Государство этому мешает: закручивает гайки, дает больше полномочий опеке, усложняет процесс усыновления. Государство старается сохранить какое-то количество детских домов, потому что воспринимает это как разрушение государственного института.
Образование. Массовое государственное образование было очень хорошим делом, когда только государство могло добиться того, чтобы все дети ходили в школу. Сейчас все, кто могут себе позволить частное образование, ушли в частное образование. Все, кто не могут его себе позволить, стараются получить хоть какое-то внешкольное образование, а на школьное ругаются, потому что его качество совершенно не соответствует современным запросам. То же с медициной. Государство теряет множество функций или оказывается худшим выбором. Как отмечал еще Зигмунд Бауман, «в текучей современности государственные услуги становятся выбором тех, кто не может себе позволить чего-то другого».
Но мне кажется, это не все, что происходит. Тенденции, направленные против трансформации общества, коронавирус тоже усилил. Что пытается делать государство? Сохранять себя. Вирус дал государствам, включая демократические, но в первую очередь таким, как наше, много легитимности для того, чтобы усилить контроль, много легитимности, чтобы запретить что-то частное, гибкое, независимое. Под частным я тут понимаю в одинаковой степени бизнес и некоммерческую деятельность.
Серьезное ограничение мобильности привязывает людей к своим работам, к своим государствам, которые теперь могут позволить себе гораздо больше. Все, что привязывает людей, играет негативную роль, особенно когда главное слово — это гибкость и разнообразие. Главные качества, которые отличают хорошее общество от плохого: гибкость и разнообразие. Закрытость сильно снижает гибкость и разнообразие и дает импульс контртенденциям, которые замедляют развитие. Кроме того, я не специалист в политологии, но практически все исследователи автократий говорят о том, что современная автократия может позволить себе быть не очень жесткой именно потому, что нет «железного занавеса».
Государства, которые раньше могли себе позволить меньше насилия, будут резко повышать свою репрессивность, потому что раньше возможность вытеснить недовольных за границу была для автократов функциональным заменителем насилия. Если все недовольные остаются, то государство достает полицейскую дубинку. И тут мы возвращаемся к вопросу о латентности насилия, которое вшито в современное государственное устройство. Его там накопилось очень много. При конфликте оно будет из латентной формы переходить в открытую. Это мы, собственно, и наблюдаем в Беларуси: по мере того, как общество активизируется и начинает себе требовать другого государственного устройства, потенциал насилия все больше и больше вскрывается, выходит наружу. Но где-то он должен закончиться, потому что у современного общества, как нам белорусы тоже показывают, есть свой силовой ненасильственный потенциал, которого не было, скажем, у нас в восьмидесятые и девяностые годы, в эпоху бархатных революций".
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
