рубрика «Что наша жизнь?..»«В бессмыслице — сила»«Театрал» продолжает новую рубрику, в которой известные деятели культуры рассуждают об актуальных, порой абсурдных событиях наших дней. На сей раз гостем журнала стал писатель Дмитрий Быков.— Среди последних событий, произошедших в России, хотел бы особо отметить арест правозащитника Льва Пономарева. Террор и театр не просто так созвучны. Террор всегда театрален, ибо главная его задача — произвести впечатление. Прагматики тут мало. Этот театр не так абсурден — или это другой тип абсурда: бессмыслица абсурдистской пьесы снижает тему, высмеивает её, показывает всю наивность обывательских «ежедневных бессильных потуг», пустоту диалогов, иллюзорность целей.
Государственный абсурд, напротив, призван возвысить властителей: они не снисходят до низменных мотивировок, у них не может быть утилитарных задач, они принципиально могут обрушить свой гнев на любого, он иррационален по своей природе. Это, так сказать, абсурд возвышающий, напыщенный, царственный: «В бессмыслице — сила»,— как написал Воннегут о тексте государственного гимна. У абсурдистов всегда была задача развенчать государство или, по крайней мере, власть; у власти, напротив, задача как можно более затуманить свои мотивировки, спрятать причины, напустить высокопарного туману. Ясно, что Пономарёв ни в чём не виноват, но — «Вы же не хотите, чтобы было как в Париже?» Минуточку, где Пономарёв и где Париж? Что общего между парижскими уличными акциями и перепостом о вполне легальном, не требующем согласования ненасильственном протесте? Что общего между 77-летним Пономарёвым, соратником Сахарова, человеком стальных принципов и деликатных манер, и французским жёлтожилетником? Какой резон вообще сажать знаменитого и безупречного правозащитника за перепост?
Логика, видимо, такая: раз уж они так суровы со старцем, представляете, что они сделают с молодым? Чем ровнее место, тем шумнее скандал, тем громче и бессмысленней реакция власти. Абсурд имитирует силу. Говорил же Бродский, что Ветхий Завет ему нравится больше Нового: в Новом есть момент торговли — хорошее поощряется, плохое наказуется. А гнев ветхозаветного Бога иррационален. Вот вам и очередное доказательство глубокого язычества постсоветской России.
Куда мы идём? Идём мы, как ни странно, к неизбежной и благой развязке. Писал же Томас Манн в «Романе одного романа», что абсолютное зло в нравственном отношении благотворно, ибо позволяет силам добра объединиться вопреки разногласиям. Нет больше разногласий. Правда, примерно так было в русском обществе 1917 года — насчёт самодержавия имелся полный консенсус. Не сказать, чтобы последствия оказались хороши, но зато облегчение от разрушения шестивекового идола было всеобщим. Вне зависимости от последствий такие события дают могучий толчок искусству, да и выжившим даруют высокое чувство сопричастности великим переменам. Так что чем больше глупостей и мерзостей наворотят власти, тем сильней будет последующий рывок, взрыв творческой активности, чувство облегчения и восторга. А что потом может получиться по-всякому — так ведь оно никогда не получается слишком-то хорошо. В любом случае продолжать в нынешнем духе даже лоялистам уже невмоготу: и скучно, и тошно. Так что в известном смысле — да: чем хуже (сейчас), тем лучше (потом).
А что выбор из двух — всегда плохой выбор, так с этим никто и не спорит, но власть же не может самостоятельно остановиться на пути своего перерождения в тиранию. Мирные развилки предлагались, но были пройдены. После сентября 2011 года май 2012-го и март 2014-го были неизбежны, и утешаться можно уже тем, что хоть что-то логично и предсказуемо.
Нельзя не отметить и арест участников «Седьмой студии». Преимущественное внимание, уделяемое абсолютной властью театру, в каком-то смысле парадоксально и удивительно — именно потому, что очень уж наглядно. Ходила же горькая шутка времён Первого съезда народных депутатов, что Товстоногов умер от зависти: такого театра ему было не выдумать.
Власть вообще театральна — всегда, даже в эпоху телевизора, главные зрелища всё равно живут по законам сцены и разыгрываются живьём. Как пресс-конференция Путина. Отсюда повышенное внимание к театру Мейерхольда, ревность к Серебренникову, беспрерывные скандалы вокруг Таганки, смена власти в горьковском МХАТе, где, видимо, откроется лаборатория по новому эстетическому оформлению власти — в декорациях русской идеи... Театр им важнее всех других искусств, хоть они и переводят стрелки на кино (и цирк). Это чтобы не выдать роковой своей зависимости от театральных законов и театральных же мэтров. Конкуренция театра и власти значительно острей, чем соревнование, скажем, литературное: Брежнева никто не воспринимал как конкурента Трифонова. А вот русский театр был реальным и опасным конкурентом Дворца съездов. Это никуда не делось и не денется, так что в гонке на выживание именно театр, а не телесериал и не блокбастер, останется последним востребованным родом искусства. И освободится он тоже первым — вспомните «Зори» и «Мистерию-буфф».
