(тексты, которые было бы обидно упустить)
Александр Привалов
О Солженицыне (колонка от 17 декабря)"Солженицын, как и любой на свете человек, не мог быть любезен всем; больше того, долгие годы он будто нарочно делал всё, чтобы очень и очень многим всерьёз разонравиться, всё более чётко и резко высказывая свои далеко не общепринятые взгляды. Поэтому его можно сколько угодно не любить, его можно ненавидеть и бранить, но нельзя так явно не понимать, кого ты бранишь и как ты, ненавидящий, с предметом своей ненависти соотносишься.
...
даже если одичание каким-то чудом и обратится вспять, то Солженицына разве что перестанут бранить по-хамски, критиковать же отнюдь не перестанут. Как, вернувшись в Россию, А. И. оказался чужим и неудобным для всех сколько-нибудь заметных общественно-политических сил, так и теперь он очень многим чужд (как действующей власти), а то и враждебен (как либеральной оппозиции). Он, несомненно, мог бы стать точкой сбора консервативного лагеря, да только сам этот возможный лагерь пока лишён у нас даже намёка на единство; здесь не место углубляться в эту тему, скажу лишь, что я лично знаком с консерваторами, людьми неоспоримо традиционных воззрений, на дух не переносящими друг друга, ибо опираются на верность разным эпохам, остаются патриотами разных Россий. Как ни странно, именно Солженицын, хотя и начал со свирепого, безоговорочного антисоветизма и античекизма, оказывается шансом на будущее объединение."
---------
Борис Межуев.
«Русское викторианство» между политикой и литературой (Жизнь и смерть Александра Солженицына)"Солженицын был сам склонен к политическим крайностям, и все же какой-то внутренний демон подсказывал ему, как можно держаться правильной линии, никогда не совершая необратимых политических ошибок.
Солженицын и в самом деле может быть назван «совестью» России, только не в банальном смысле этого слова, но скорее в том, в каком Сократ говорил о своем «демоне». «Демон» никогда не советовал философу, как надо поступать, но всегда оберегал от дурных и неправильных поступков. Солженицын и был таким сократовским «демоном» России. Он призывал «жить не по лжи», но ему почти никогда не удавалось говорить и думать правильно, то есть взвешенно, расчетливо, обдуманно. «Демон» не подсказывал ему точных и политически безукоризненных решений. Его публицистика — компендиум всевозможных заблуждений, начиная от знаменитого призыва в «Письме вождям Советского Союза» отказаться от космоса и признания, что коммунизм уже победил на всей планете, до поддержки Ельцина в 1993 году.
Но тем не менее Солженицын каждый раз почти мистическим путем уходил от Большой лжи, от всех тех соблазнов, которым поддавались почти все честные русские патриоты. Он смог избежать, не сразу, не в первый момент, но рано или поздно, в конце концов, почти всех ловушек оппозиционного русского самосознания — наивного «оттепельного» ленинизма, циничного «системного либерализма», истерического диссидентского радикализма, благодушного консервативного ельцинизма и, наконец, покаянного неосталинизма. Ни одному человеку кроме Солженицына не удавалось раз за разом вылезать из всех ям, куда была способна только занести русского интеллигента трагическая история XX столетия. Почти немыслимым образом он оказался в состоянии пройти узкий проток между двумя основными Сциллами и Харибдами нашего патриотизма, между взглядами, условно говоря, позднего Зиновьева и позднего Буковского, между позициями зараз «все принять» и целиком «все отвергнуть».
Его менее всего можно было бы назвать центристом, ищущим «золотую середину» и стремящимся избегать крайностей. Его вела не аристотелева рассудительность, но какое-то безошибочное чувство нормы, именно русской, только зарождающейся национальной российской нормы. И потому представление о «русском викторианстве» лично оказалось для меня неразрывно связано не с теми или иными часто случайными идеями и оценками, но с самой судьбой покойного русского писателя."
