Замечено, что политологи, даже не самые глупые, бывают склонны воображать, что «избиратели» могут руководствоваться в своих предпочтениях рациональным сознанием («пока в сознании граждан…», «граждане догадываются: нет никакого основания считать, что…»), т.е. приписывая ему свои собственные свойства. Представление о том, что «народ» как таковой (а не его отдельные группы) может страдать от «диктатуры» или «репрессий» - совершенно того же рода.
Иногда говорят, что те же сталинские репрессии «на самом деле» были не так уж и велики, как об этом принято думать. Нет. Объективно они огромны, если не беспрецедентны. Их масштаб вполне четко обнаруживается при сопоставлении и с «нормальной жизнью», и с аналогичными явлениями в другие периоды и в других странах. Достаточно посчитать и наглядно представить на графике даже «официальное» число репрессированных в расчете на год, месяц, период и в соотношении с численностью всего населения или отдельных репрессируемых групп.
Но даже когда репрессии имеют место, то масштаб таковых и их ощущение населением (осознание, что происходит нечто из ряда вон выходящее и вообще нечто «происходит») – вещи совершенно разные. Мои родители удивлялись, когда я спрашивал их, «страшно ли было» при Сталине. Нет, не было (да, помнят, у кого-то из класса «папу посадили», ему сочувствовали – но и только; опасения за собственных родителей ни отцу, ни матери и в голову не приходили). Определенная среда (руководящая или творческая) несомненно жила тогда в напряжении, но они-то были рядовыми людьми, и не только никакого страха не испытывали, но и вообще не ощущали неудобства от жизни при советской системе (по сравнению с другими системами вообще-то чудовищной): что можно жить иначе они представляли, ибо другой жизни (родившись в конце 20-х) не знали.
Все это совершенно понятно и объяснимо. При неприятностях, постигающих в твоей среде каждого третьего или четвертого атмосфера страха возникает неминуемо, порядка 20% - весьма вероятно, но за пределами 10% она может практически вовсе не ощущаться – это уже может идти по разряду «активного кадрового обновления», не более того. И хотя и тогда более 80% репрессированных составляли рядовые люди, доля их во всем населении все равно была столь ничтожной, что «опасности» ощущаться не могло (разумеется, кроме как внутри определенных узких групп и рядового населения – типа «бывших», которые репрессировались преимущественно).
Напугать народ репрессиями вообще довольно сложно. Он склонен их, скорее, приветствовать как выражение силы и воли власти, тем более, что «бояр» (которые плохи «по определению») никому не жалко. От диктатуры и отсутствия «свобод» страдают только те, кому есть, «что сказать», но это ничтожная часть населения, Прочим же - если не внушить, что они должны страдать – они и не будут, а внушить проблематично. Вопрос всегда стоит лишь о том, способны ли революционные организации и вообще всякие инициаторы переворота мобилизовать на какие-то действия хотя бы 1-2% населения.
