«Мы думали, нас ждет судьба евреев». Крымские татары о депортации
- Фото: Zarema Yaliboylu
Ремзие Джемилева, 89 лет, Симферополь
Рано утром 18 мая 1944 года на улице такой туман стоял — молоко. Я подоила корову, родители еще спали. Раненый отец вернулся с фронта в отпуск на шесть месяцев. Когда я была на кухне, в дверь постучали солдаты. Они велели разбудить родителей. На сборы дали 15 минут. Папа пытался объяснить, что должен вернуться в часть, иначе его посчитают дезертиром. Он документы показал, но его никто не слушал: «Собирайтесь!» Мы взяли документы и ценности, папа Коран в ткань обернул. Мы думали, что пришли только к нашей семье. Деревушка у нас маленькая, семей 40–50 было. Повели нас под конвоем в центр — к колодцу. А там вся деревня! Дети плачут, старики молятся. У кого узелок в руках, у кого — ничего. Я хотела вернуться домой, взять еды, а меня не пустили солдаты. Потом приехали машины, нас посадили и привезли, сейчас точно не скажу, но, скорее всего, в Симферополь — он был самым ближним к нашей деревне. Там нас загнали в вагоны, в которых скот возят. В один вагон по 5–6 семей. Мы в нижнем ярусе разместились. Нам не говорили, куда и зачем мы едем. Мы думали, что нас ждет судьба евреев. На остановках кто-нибудь выходил, ставил два кирпича и варил еду. В нашем вагоне больных и умерших не было. В соседних кто-то по дороге умирал.
Я очень хорошо училась в школе. Мы пели песни на татарском и русском, хвалили Сталина, думали, что лучше нашей страны нет, — нас так воспитали. У меня были большие планы: хотела стать врачом. Я плакала, не понимая, за что мне это.
1 июня мы приехали в Ферганскую область Узбекистана. Жара больше 40 градусов. Люди измучены голодом и жаждой. Чистой воды нет, она какая-то желтая. И вот люди ее пили, заедали фруктами, а потом семьями умирали от дизентерии, тифа и малярии. Папа помогал их хоронить.
После поезда нас повели в баню, потом загрузили на арбы и повезли в районы. Мы попали в колхоз имени Молотова в Алтыарыкском районе. Нам выделили навес во дворе одной узбечки. Мы жили там долгое время. Постели не было, стелили рисовую солому, пальто использовали как подушку.
- Фото: Zarema Yaliboylu
Сначала было нелегко. Нам узбеки уже потом рассказывали, что их предупредили, будто крымские татары — враги народа, предатели, немцам помогали. На нас дико смотрели. Каждый месяц надо было отмечаться в комендатуре, не дай Бог не прийти — могут посадить. Это было такое унижение. Мы стояли в очереди, а люди мимо проходили, на нас смотрели.
Нашей семье очень помогла грамотность. Папа мой еще до женитьбы окончил медресе, читал Коран. Я с 5 лет пошла в школу и до войны проучилась 8 классов, русский знала хорошо. В то время узбеки были очень темными, грамотных не было. И к нам стали люди приходить: кому заявление написать в сельсовет, кому молитвы прочесть за горстку муки или лепешку. Отношение к нашей семье изменилось в лучшую сторону. Я поступила в контору ткацкой артели, папа устроился там же сторожем. Постепенно жизнь наладилась. В 1952 году мы, с разрешения комендатуры, переехали из района в Фергану к папиной сестре. Жили хорошо. Я получила высшее образование, вышла замуж, родила троих детей.
В апреле 1990 года мы продали дом и вернулись с мужем в Крым. У дочери и сына были уже свои семьи, они остались в Узбекистане, другой сын учился в медицинском университете в Баку. Через три года после возвращения в Крым мой муж умер. Дети перебрались ко мне. Один сын умер три года назад, другой — работает на себя, а дочь уже пенсионерка. Живем нормально. Я пенсию получаю сейчас как труженица тыла. Здоровье пока ничего, слава Богу.
На референдум в 2014 году я не ходила. Я уже старый человек. Лично я всем говорю: мы жили до депортации в Советском Союзе, потом жили с немцами, узбеками, украинцами, теперь живем с русскими. А что мы могли сделать? Ничего. Крым остается на месте. Для меня нет разницы — на Украине или в России. Главное, чтобы все было спокойно, чтобы народ, который отсюда уехал, вернулся обратно. Мы столько жили на чужбине, нам в Крыму дорог каждый камешек.
Суваде Акифеева, 90 лет, Судак
- Фото: Zarema Yaliboylu
Моя семья жила в селе Ай-Серез (сейчас — Междуречье, входит в Судак. — Прим. ред.). Рано утром к нам пришли советские солдаты и велели собираться. Нас всемером загрузили в вагоны и увезли в Узбекистан. Мы ничего не успели забрать из дома: ни денег, ни одежды. Я взяла мешочек муки, но солдаты отняли его и выбросили, когда мы садились в вагон. Там было очень тесно и нечем дышать. Нам давали баланду, кусочек рыбы и воду — вот и вся наша еда. Так мы ехали 18 дней. По дороге умерло много стариков и маленьких детей. Тела выносили из вагона, но хоронить не давали.
- Фото: Zarema Yaliboylu
В Узбекистане нас искупали в бане и развезли по селам. Мы и еще 60 семей попали в специальные переселенческие дома по ту сторону колхозов. Поначалу люди плохо относились к нам, но потом увидели, что мы неагрессивные, и стало полегче. Меня взяли на сбор хлопка.
В 1991 году мы вернулись в Крым: сначала в Перекоп, а через несколько лет переехали в Судак. Здоровье сейчас не очень: быстро устаю и плохо слышу. Но главное, я дома.
Суваде плохо слышит. Здоровье не позволяет ей долго говорить. Ее историю перевела с татарского дочь Фатма.
Халил Сары, 87 лет, Симферополь
- Фото: Zarema Yaliboylu
Я родился в селе Ай-Василь Ялтинского района. В семье было четверо детей. Моего отца Ибрагима Сары мобилизовали, до наступления немцев он прослужил на аэродроме в Сарабузе. Он попал в окружение и сбежал из плена с несколькими знакомыми. Мои дяди служили в армии с 1939 года. Один дошел до Праги, другой до Германии.
Советские солдаты отступали через наше село в Севастополь. Мы оказались в руках немцев. Годы оккупации были страшными. Мой дядя Эмир-Усеин, был коммунистом, председателем Ай-Васильского сельсовета. Как только немцы захватили Ялту, коммунистов арестовали. Моего дядю расстреляли вместе с еще 17 коммунистами. Потом забрали всех оставшихся мужчин, а те, кого не забрали, ушли в партизаны. В нашем селе остались только старики, женщины и дети.
В апреле 1944 года наши вернулись. Мы очень радовались. В середине апреля моего отца назначили председателем колхоза. В два часа ночи 18 мая нас подняли и согнали в школьный двор. Нас окружили солдаты с автоматами, посадили в машины и увезли в Бахчисарай, а потом отправили на поезде в Среднюю Азию. Мне было 14 лет.
В поезде были в основном дети и старики. Еды и воды не было, многие болели и умирали в дороге. Тела вытаскивали и оставляли прямо на дорожном полотне. Через 20 с небольшим дней мы приехали в Узбекистан. Нас отправили в колхоз имени Сталина в Учкурган. Мы все ждали, что нас отпустят домой, что это ошибка.
В 1951 году я познакомился с Зевиде. Три года мы встречались и в конце концов поженились. В комендатуре, где все депортированные ежемесячно отмечались, Зевиде не разрешили поменять фамилию. Я расстроился, конечно. Она по сей день Исмаилова.
В 1973 году мы уехали в Геленджик, который напоминал мне родную Ялту. Нас не пускали в Крым, не давали прописаться, жить, работать. Мы вернулись только в 2008 году. Отцовский дом стоит на месте, иногда мы там бываем. Сейчас там живут другие люди. Их пугали, что приедут татары, будут убивать детей. Представляете? Мы пытались выкупить дом еще в 90-х, но крымским татарам не продавали. Сейчас мы живем в Симферополе.
Мне 87 лет, и я никак не могу прийти в себя. За что нам это? Наш народ добрый, трудолюбивый, плохого никому не делал. Почему с нами так поступили?
Зевиде Исмаилова, 82 года, Симферополь
- Фото: Zarema Yaliboylu
Я родилась в селе Куртлук Белогорского района. В 1942 году наше село за связь с партизанами сожгли немцы. Мы переехали в деревню Азамат (сейчас Малиновка. — Прим. ред.) к дяде, он ушел на войну. В 1944 году нас, как щенят, бросили в вагоны и отправили в Узбекистан. Мы попали в Папский район. Нас было пятеро детей. Через три месяца после депортации отец умер, младшая сестренка погибла от голода, а мама заболела тифом и из-за болезни полностью оглохла. В Узбекистане люди семьями умирали от голода и болезней.
Когда дядя демобилизовался, он приехал в Узбекистан, нашел нас и перевез в Наманган. Мама и старшая сестра стали работать, а нас отдали в детдом, где я воспитывалась до 16 лет. Детей это спасло. В 1951 году я выпустилась из детдома, поехала к маме и устроилась на работу. В том же году я познакомилась с Халилом. У нас родились две девочки и два мальчика. Мы построили дом, дали детям образование. Сейчас у нас 7 внуков и 12 правнуков. Дети хорошо смотрят за нами, уделяют внимание. В таком приличном возрасте мы, слава Богу, на ногах и живем на родине.
Но весь май мы плачем. Нашу боль поймет только тот, кто пережил это.
Ахмед Бекиров, 92 года, Междуречье
- Фото: Zarema Yaliboylu
Рано утром в наш дом в селе Ай-Серез Судакского района пришли два солдата и офицер. Они дали нам три минуты, чтобы собрать в узелок необходимые вещи. На машине нас перевезли в Феодосию, посадили в поезд и отправили в Узбекистан. Нас не кормили, не давали воды. Много людей умерло в дороге, тела забирали на станциях.
- Фото: Zarema Yaliboylu
Нас поселили в доме под Самаркандом, там не было ни окон, ни дверей. Мы разжигали костер посреди комнаты и грелись. Спали там же. Были все черные от копоти, иногда обжигались. Нам выдавали по 200 грамм зерна — было тяжело, но мы как-то выживали. Местные узбеки относились к нам хорошо, они очень гостеприимные люди. Каждый месяц мы отмечались у коменданта. К родственникам в другое село нельзя было уходить без его разрешения: могли в тюрьму посадить.
В Узбекистане я женился. Выделили участок, и мы стали строиться. В Крым вернулись только в 1991 году, когда татарам разрешили прописку на побережье. Мой дом к тому времени уже снесли. В родном селе депортированным выделили участки на 13 семей, где раньше росли виноградники. Мы все это чистили и сначала жили в шалаше. Всей семьей лепили из глины и соломы кирпичи — саманы — и построили дом, где теперь и живем.